Здесь был Шва - Шустерман Нил. Страница 43

Я попытался что-то сказать, но вместо слов получилось какое-то кваканье:

— Ка… кт… ав…

— Ты случаем никого не знаешь, кто обладал бы нужной квалификацией?

— А п… п… плата какая?

Кроули заулыбался — ну Гринч и всё тут.

— Да уж побольше, чем в «Пистут Пластикс».

И как прикажете на это реагировать? Неужели Кроули добился увольнения моего отца только для того, чтобы предложить ему работу, о которой тот мечтал всю жизнь? Во вывих, а? Это как с тем мужиком, который выбрасывает кого-нибудь через борт, чтобы потом тут же нырнуть, спасти несчастного и заслужить лавры героя. Кроули — мастер коварных манипуляций. Ох и умеет тянуть за нужные ниточки! А так ли уж мне хочется, чтобы мой папа попал к нему под ноготь? Но я тут же опомнился: да ведь это не мне решать. Это папина проблема.

— Передай ему, пусть придёт ко мне, — сказал Кроули.

— Ага, — отозвался я. — Ладно, передам.

Я повернулся, чтобы уйти. Голова кружилась. Мой гнев отгорел, и оставил после себя облако дыма, в котором я едва не задохнулся. Но Кроули окликнул меня на самом пороге:

— Ещё одно. У меня и для тебя есть работа.

— Собак выгуливать?

— Нет. — Он схватил трость, встал и подошёл ко мне. — Я так понял, что вы с моей внучкой больше не встречаетесь.

— Нет. И что?

— Я хотел бы, чтобы ты прикинулся, что это так, когда её родители вернутся из Европы.

— Не понял?

— Видишь ли, её родители питают к тебе непреодолимое отвращение, и это делает тебя моим лучшим другом.

— Да как они могут питать ко мне отвращение? Они же меня даже не видели никогда!

— Им отвратительна сама концепция тебя.

У богачей куча закидонов, которых я никогда не смогу понять. Но почему-то мне кажется, что это к лучшему.

— Я не хочу получать плату за встречи с Лекси. Так что оставьте ваши бабки в ваших загребущих ручках, им там самое место.

— Работа заключается вовсе не в этом.

Он сделал ко мне ещё один шаг, и впервые за всё время я почувствовал в нём нечто похожее на неуверенность. Он прищурился, словно изучая меня — похоже, решал, гожусь я вообще для этой «работы» или нет.

— За месячную выплату в количестве ста долларов плюс издержки я хочу, чтобы вы с моей внучкой один раз в месяц похищали меня.

— Не понял?

— Всё ты понял! — рявкнул он. — Вы меня похищаете. Причём неожиданным образом. Вам придётся изобретать каждый раз что-нибудь новенькое, эдакое креативное и с приключениями. И если я в течение этого события хотя бы один раз не пригрожу вам тюрьмой — работы вам больше не видать.

Высказавшись, он повернулся и заковылял обратно к дивану, отказываясь смотреть на меня.

— Похищать вас? Да я бы с удовольствием делал это бесплатно!

— Ты только посмотри на него! — хрюкнул Кроули. — Рассказывает мне, что я затеял плохой бизнес, молокосос! Пошёл вон!

Ещё не успев сообщить новость отцу, я позвонил Шва — он знаком с Кроули, посочувствует мне как никто другой. Но набрав номер, я услышал лишь автоответчик. Номер отключён. Сперва я подумал, что это какая-то ошибка, набрал опять и снова получил то же самое. Нового номера Шва не оставил.

Вот теперь у меня всё внутри перевернулось — это было ещё хуже, чем тогда, когда отец сообщил мне о своём увольнении. День клонился к вечеру, в воздухе танцевали снежинки, а ветер стал пронзительно холодным. И всё равно я оседлал свой велосипед и на полной скорости помчался к дому Шва.

На лужайке перед ним торчал плакатик «ПРОДАЁТСЯ».

Надпись красными буквами и улыбающееся лицо риелтора. Рона Джозефсон, посредник высшего класса. Я никогда не встречал этой женщины, но уже ненавидел её.

Я подлетел к двери, постучался и, не дожидаясь ответа, подёргал за ручку. Заперто. Заглянул в маленькое окошко рядом с дверью — и самые мои глубокие опасения подтвердились. Никакой мебели. Я обошёл вокруг дома и заглянул в каждое окно. Везде пусто. Даже мусора, который обычно остаётся в углах после переезда, не видно. Дом был девственно чист.

Вот теперь я перепугался не на шутку. Так пугаешься, когда приходишь домой и обнаруживаешь, что к тебе вломились и украли всё самое ценное. Я оторвал квиток с номером риелтора и ушёл. Мобильным телефоном я пока не обзавёлся, потому что родители заявили, что я должен буду оплачивать его сам, а знакомых, на звонок которым я не пожалел бы денег, у меня нет.

Ближайший телефон-автомат находился в нескольких кварталах, около автозаправочной станции. Там стояло четыре телефона: в одном щель для монет была чем-то забита, в двух других не хватало трубок; последнюю, четвёртую, будку оккупировал мужик, по-видимому, рассказывавший кому-то историю всей своей жизни. Увидев, что я жду, он повернулся спиной, давая понять, что телефона в ближайшем будущем мне не видать. И только когда я с самым подозрительным видом стал отираться у его машины, мужик счёл за благо закончить разговор и повесил трубку.

Я скормил телефону всю мелочь, валявшуюся в кармане, и набрал номер риелторской конторы. Меня соединили с Роной Джозефсон, посредником высшего класса.

— Я звоню по поводу дома на продажу. Я не собираюсь его покупать, мне только нужно вступить в контакт с людьми, которые его продают. — Я назвал адрес.

— Сожалею, — ответила она голосом, в котором не было слышно ни малейшего сожаления, — но таких сведений мы не даём.

— Мне плевать, что вы там даёте, чего нет! Мне нужен номер их телефона!

— Это ещё что за тон?! Что вы себе позволяете?

Ой нехорошо. Я глубоко вдохнул и постарался представить себе, что разговариваю не с окончательной кретинкой.

— Извините, пожалуйста. Там мальчик жил, он… он мой друг и… э… он оставил у меня свои лекарства. А я теперь не знаю, где он. Мне надо отдать ему его таблетки.

Молчание на том конце. Кажется, я слышал стук шарикоподшипников в её крохотном риелторском мозгу.

— Вам очень хочется оказаться ответственной за то, что мой друг останется без своих лекарств, мисс Джозефсон?

Опять молчание. Я услышал щелчки по клавиатуре её компьютера, затем шелест страниц в записной книжке.

— У меня здесь записано, что собственность продаётся от имени некоей миссис Маргарет Тейлор. Адрес — где-то в Квинсе, но я при всём желании не могу разобрать почерк моего ассистента.

— Странно, не может быть. А не Шва? Этот дом должен продавать некий Шва!

— Прошу прощения, но это Тейлор. — Опять зашелестели страницы. — И из записей моего ассистента следует, что дом пустует уже несколько месяцев, так что вы, наверно, что-то путаете.

Вот теперь пришёл мой черёд заглохнуть. Я слышал, как скрипят шестерни в моём собственном мозгу, и это мне совершенно не нравилось.

В трубке раздался голос автоматического оператора, напомнивший, что для продолжения разговора нужно бросить ещё двадцать пять центов.

— Алло, куда вы пропали? — спросила Рона Джозефсон, посредник высшего класса.

— Нет, — промямлил я, — я не пропал. — И повесил трубку.

Сначала я офигел, а потом рассердился. Значит, Шва всё-таки проделал свой фокус. Причём не просто исчез, но превратился во что-то вроде чёрной дыры, куда провалился и его отец, и вся их собственность. Надо бы позвонить Лекси, да мелочи больше не было. Впрочем, какой смысл звонить — она наверняка ответит мне то же, что и всегда: «Должно быть рациональное объяснение». А что если этого объяснения нет? И что если я позвоню Лекси, а она скажет: «Кельвин? Какой ещё Кельвин?» Что если я единственный, кто помнит Шва, и что если я завтра утром проснусь и тоже не вспомню о нём?

Нет, этому не бывать! Не допущу! Вот только как? Если Шва прав и ему самой судьбой суждено стереться из всеобщей памяти, то что я должен сделать, чтобы помешать этому?

Как большинство самых великих идей в мире, решение пришло, когда я сидел на толчке. Должно быть, потрясение после исчезновения Шва было таким глубоким, что потрясло и мои кишки; во всяком случае, у меня не было шанса добраться до дому на велосипеде без посещения туалета.