100 шкафов - Уилсон Н. Д.. Страница 8

Генри остановился около лестницы и прислушался. В гостиной тикали часы, но в остальном было тихо. Он встал на верхнюю ступеньку. Она взвизгнула, но не слишком громко. С облегчением выдохнув, он поставил ногу на следующую ступеньку. Он ожидал скрипа, треска или хруста. Но чего он точно не ожидал, так это острого куска штукатурки.

Подскочив, он пяткой зацепился за ступеньку. Другая нога соскользнула, и Генри приземлился на плечо, ушибся головой и скатился вниз, подняв облако серой пыли. Он судорожно схватил ртом воздух, будучи уверенным, что он уже мертв или, по крайней мере, парализован. Однако он все-таки мог чувствовать, как трясутся у него пальцы. Поэтому он вскочил и быстро влетел в ванную.

Генриетта и тетя Дотти, единственные, кого разбудил произведенный Генри грохот, выглянули из своих комнат. Они увидели лишь облако пыли, до сих пор висевшее над чердачной лестницей и потихоньку оседавшее на зеленый ковер. Включился душ.

— Давай в постель, Генриетта, — сказала Дотти. — Нужно выдать твоему кузену часы. — Она зевнула, и обе поплелись обратно в свои комнаты.

Генри стоял под душем и глядел на образовавшуюся под ним песчаную отмель. Он принялся ворочать ее ногами, пока наконец весь песок не убрался в слив. Закончив с душем, он схватил под мышку свою перепачканную одежду и засеменил к себе наверх, обернутый полотенцем.

Встав в дверях, он окинул комнату оценивающим взглядом. Кровать была почти полностью погребена под слоем из кусков штукатурки разной величины. Пол выглядел как нечто среднее между пляжем и покрытой гравием дорогой. Пыль была повсюду: на лампах, стенах, на внутренних сторонах дверей и даже на полу снаружи. Генри совершенно не представлял, как будет убирать весь этот беспорядок. Но в данный момент это его не интересовало — он смотрел на стену.

Поначалу, когда он только обнаружил вторую дверь, то подумал, что это какой-то встроенный шкаф. Но эта вторая дверь была из очень бледного, почти белого дерева. Она была совсем не похожа на первую. Генри не знал, что это за сорт древесины, и в тот момент никто в Канзасе не смог бы ему в этом помочь. Только два человека во всем мире смогли бы опознать древесину, из которой была сделана дверца. Первый жил в дрянной квартире в бедном районе Орландо. Он бы узнал эту древесину и попытался найти себе выпить чего-нибудь покрепче, потому что всегда хотел верить в то, что большей части его детства никогда не было.

Вторым человеком была пожилая женщина, жившая во Франции. Вернувшись после окончания Первой мировой войны домой, ее муж привез с собой несколько очень странных историй и небольшой побег в жестяной чашке. Он рассказал ей, что это за побег и как звали человека, который дал его. Она запомнила это навсегда. Дерево это растет у нее на заднем дворе, приземистое и сильное. Муж, прежде чем умереть много лет назад, сделал ей ящик для драгоценностей из вырванной бурей ветки.

Генри не знал этих людей. Он просто смотрел на маленькую деревянную дверку из бледной древесины с отделанной серебром замочной скважиной и водил по ней пальцами, не в состоянии прочитать историю, которую хранило в себе дерево.

— Что же ты такое? — спросил он вслух.

Генри продолжил соскабливать штукатурку и освобождать двери, пока не насчитал тридцать пять штук. Не было никаких сомнений, что их там было гораздо больше. По большей части двери были деревянными, но отличались размерами, цветом и структурой древесины. Отличались они и формой. Некоторые из них были гладкими, некоторые имели такой замысловатый резной рисунок, что вычистить кусочки штукатурки из его изгибов и щелей было просто невозможно. На одних были круглые ручки, на других — изогнутые рукоятки, третьи сдвигались по рельсам, а местами на дверцах виднелись штуки, которых Генри никогда раньше не видел. А на одной дверце вообще ничего не было. Генри нажимал, тянул и даже легонько стучал. Он проделал это с каждой дверкой, но все без толку. И каждый раз, поняв, что ничего не получается, он снова возвращался к обдиранию стены, все больше и больше затупляя только что заточенный нож.

На большом пальце руки у Генри теперь красовался внушительный волдырь от постоянного придерживания лезвия. А на костяшках обеих рук была содрана кожа.

Прокравшись на цыпочках через завалы мусора на полу, Генри вытащил из битком набитого комода несколько вещей и натянул их на себя. Потом он спустился на кухню за веником и совком. По дороге он мельком взглянул на часы, висевшие в гостиной, и понял, почему еще никто не встал. Он смел всю пыль и мусор с пола в своей комнате и снаружи на чердаке и в очередной раз свалил все на свое одеяло. Затем он протер стены, лампу, комод и тумбочку. Но как он ни старался, все равно оставалось много пыли, настолько мелкой, что веник лишь поднимал ее в воздух.

В конце концов Генри сдался и бросил попытки собрать мелкую пыль. Он перевесил старый баскетбольный плакат на стену за кроватью, но тот закрыл лишь часть того, что Генри успел расковырять. Раздумывая, где бы взять еще плакатов, он схватил одеяло за углы, чтобы оттащить к стене амбара.

Он поволок свой импровизированный мешок к лестнице и начал рывками стаскивать вниз со ступеньки на ступеньку. Оказалось, он недооценил, какой тяжелой может оказаться его ноша. Спустившись таким образом только до четвертой ступеньки, он уже успел вспотеть, а из одеяла при каждом движении вихрем вылетала пыль и липла к коже. Когда Генри наконец добрался до низу, у него болело все тело, и он присел в прихожей, чтобы перевести дыхание и обуться.

Когда он все-таки добрался до амбара, он обернулся посмотреть в сторону дома. Через всю лужайку за ним тянулся след от мешка, который он тащил за собой. Не заметить полосу примятой травы было невозможно, но с этим ничего уже было не поделать. Потом Генри взглянул на маленькую кучку строительного мусора, которую он вывалил здесь ночью, и оценил, насколько больше оказалась вторая партия. Нечего было и думать свалить все здесь — надо было отойти от дома подальше.

Вместо того чтобы волочь мешок через еще более высокие заросли, начинавшиеся за амбаром и тянувшиеся до самых полей, Генри напрягся, взвалил узел на плечо и, пошатываясь, двинулся вперед. Он понятия не имел, насколько далеко ему надо отойти, но точно знал, что долго он такую тяжесть нести просто не сможет. Поэтому он решил идти вперед, сколько хватит сил, и бросить все там, где остановится.

Трава обвивалась вокруг щиколоток и мешала идти, но скоро высокие заросли закончились, и Генри увидел прямо у себя под ногами старую оросительную канаву. Он тут же сбросил с плеча мешок, схватил одеяло за два угла и вытряхнул из него плоды ночного расковыривания стены. Мусор скатился по склону берега и бултыхнулся в стоячую воду. Генри сел. Он был мокрым от пота и теперь, сидя неподвижно, чувствовал, что ему становится холодно от легкого утреннего ветерка. Он откинулся на спину и прилег в волнующуюся на ветру траву. Ему стало тепло. Солнечные лучи играли на верхушках колосков, а висящие на них зерна, казалось, были полны подлой решимости заполонить собой землю.

Усталость, выбравшись из болевших костей, разлилась по телу, и Генри незаметно уснул.

Если бы водомерки могли видеть, что делалось на берегу, какая-нибудь из них обязательно заметила бы торчащие у канавы ноги Генри. Более того, у такой дальнозоркой водомерки был бы несравненно лучший вид на дядю Фрэнка. Он сидел рядом с Генри на берегу, свесив ноги. В правой руке он держал деревянную бейсбольную биту, а левой шарил по земле в поисках валявшихся на ней кусочков штукатурки. Нашаривая такой кусочек, он мягко подбрасывал его в воздух и либо отправлял на другой берег, либо промахивался и кусочек падал вниз и скатывался в воду. Изредка он поглядывал на лицо Генри. Он узнал от Дотти, что Генри сегодня встал ни свет ни заря и как он начал свой день на лестнице. От Фрэнка требовалось найти мальчика, что он, собственно, и сделал.