Рыжее знамя упрямства (сборник) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 10

— Сейчас я буду звонить начальнику лагеря. Он захочет узнать… да и я тоже: вы сами доставите моего сына в лагерь или за ним надо посылать воспитателя?

— Ни то, ни другое.

— То есть… как вас понимать?

— Понимать просто, — слегка зевнул Корнеич. — Мы его в лагерь не повезем. Изверги мы, что ли? И приехавшим не отдадим. Я не могу доверять мальчика людям, которые не сумели уследить за ним. Он слинял из этой Горькой Ра… тьфу, Солнечной Радости через четыре дня. Не от солнечной жизни, полагаю…

— Тогда за ним приедет милиция!

— Ну, приедет, отвезет обратно. И что? Через день он убежит опять, опыт есть…

— Тогда… Начальник лагеря сказал, что его отправят в детприемник! До нашего возвращения! — со слезливым бешенством заявила Роза Станиславовна.

"Ну и сволочь, — едва не высказался Корнеич. — Хотя, наверно, она это от бессильного отчаянья…"

— Валяйте. Милиция это умеет. Мальчишку заберут, остригут наголо, вымоют под ржавым душем. Оденут в казенную робу и засунут за колючую изгородь. Но имейте в виду: этот процесс будет заснят цифровыми камерами и в тот же вечер эпизод покажут в "Новостях". Как господин Саранцев, ведущий специалист известной фирмы "Кольцо Нибелунгов", устраивает свой отдых с молодой супругой, избавляясь от пасынка.

— Вы что!? Вы меня… шантажируете?! — выдохнула она в телефон так, что из наушника дохнуло гневным жаром.

— Да, — кротко согласился Корнеич. — А что мне остается делать, если вы… — И вдруг взревел: — Послушайте, уважаемая Роза Станиславовна! Ваш Прохор вам кто? Сын или морская свинка для забавы?! Почему вы, черт возьми, не в состоянии просто-напросто пожалеть его? Как мать!

Было даже слышно, как она хлопнула губами. И часто задышала.

— Но я… Ой! Разряжается телефон! Я перезвоню…

— Позвоните мне вечером домой. В одиннадцать. Конечно, по нашему, не по сочинскому времени. — И он, сопя от злости, повесил трубку на рычаг. И сразу остыл, вспомнив о Рыжике на берегу. Вон он сидит, искусанный бродяга…

Корнеич, цепко хватаясь за поручни, спустил себя по трапу (Володя вроде бы не смотрел, но стоял близко). И пошел старший флагман Вострецов к барабанщику Кандаурову — похожему на того, каким был он сам, Данилка Вострецов, больше тридцати лет назад. Рыжик потянулся ему навстречу. Глазища — нараспашку.

— Мама звонила, — небрежно сообщил Корнеич. — Все в порядке. Она не сердится, передает привет… А где барабанные близнецы?.. А, вот вы! Значит, договорились, забираете Рыжика?

Игорь и Ксеня дружно подтвердили: забираем!

Корнеич сел рядом с Рыжиком, которого все еще мазала добросовестная санинструктор Шагалова. От Рыжика густо пахло ментолом. Ольга сделала последний мазок и сказала:

— Теперь его надо покормить. Есть батоны и какао в термосе. Эй, кто дежурный?

Дежурный Вовчик Некрасов, из Ольгиного экипажа, ускакал в эллинг за хлебом и термосом.

Корнеич качнул Рыжика за плечо.

— А теперь, сокровище наше, рассказывай по порядку…

Ночь и лес

Рыжика увезли в лагерь двадцать пятого июня, в субботу. На следующий день улетели в Сочи Рыжкина мать и ее муж.

В воскресенье и понедельник Рыжик прожил в холодной безнадежности. Это было даже не отчаяние, а твердая, словно кусок льда, тоска. Гвалтливая и пестрая жизнь Солнечной Радости, проходила мимо Рыжика, не касалась его. Он машинально шевелил ложкой во время обеда, машинально залезал под простыню в тихий час и вечером (и укрывался с головой). С ним не разговаривали ни ребята, ни воспитатели. Видно, решили: скучает пацаненок по дому, бывает такое. Потом пройдет.

А он скучал не по дому и знал, что не пройдет.

Рыжик не верил всерьез, что его исключат из "Эспады" (хотя по правилам должны были). Но жить без отряда, без парусов, без своих ребят почти месяц! И такой месяц, когда там самое главное ! И вообще — там было для него всё ! И теперь он задыхался от горечи, как выдернутая из родного аквариума рыбка.

Так прошли понедельник, вторник и среда. В четверг, слоняясь по лагерю в одиночку, Рыжик забрел в фанерный домик, где было что-то вроде штаба. Шкафы с книгами, какие-то щиты с картинками, а между окон висела… большущая карта. Похожая на военную. Зеленая, расчерченная тонкими линиями на квадраты. "Окрестности города Преображенска. Западный район", — прочел Рыжик вверху.

Он уперся в липкую карту ладонями. Потом сразу спрятал руки за спину и сделал два шага назад, принял равнодушный вид. Чтобы все, кто глянет на него, поняли: никакая карта Прохору Кандаурову не нужна. И он стал будто бы смотреть в окно, а по правде все равно смотрел на карту. С полутора метров он легко различал самые мелкие буквы и значки.

Разбираться в картах Рыжик умел. Конечно, на занятиях в отряде больше приходилось иметь дело с морскими картами, с "меркаторскими", но и про сухопутные Кинтель кое-что объяснял. Рыжик быстро сообразил, что в каждом квадрате бумажного пространства — километр. Что зеленая масса с рассыпанными по ней кудрявыми деревцами и елочками — большой лес. Вверху справа был обозначен лагерь "Солнечная Радость" — синим флажком с желтым солнышком. От этой "Радости" вверх шла дорога, по которой привезли сюда Рыжика — к Еланской ветке, где ходили электрички. Рыжик понимал, что туда соваться нечего и думать — сцапают.

Слева, в нижней части карты, виднелась правая часть Преображенска. Она была похожа на часть осьминога, растопырившего коричневые щупальца. С востока на запад тянулась к Преображенску жирная линия. Вдоль нее танцевали редкие буковки, которые складывались в надпись: С а в е л ь е в с к и й т р а к т.

И тракт вел ни куда-нибудь, а прямо к северному берегу Орловского озера, а с берега острым треугольником втыкался в синюю типографскую краску "Мельничный п-ов"! То самый, чьи берега занимала водная база морской школы РОСТО. И где каждый день поднимала свой флаг "Эспада"!

С этой минуты жизнь Рыжика снова обрела смысл и цель.

От лагеря до города по прямой было километров тридцать пять, Рыжик понимал, что не одолеет этот путь по лесу, не зная дороги. Но и не надо! До тракта — всего двенадцать километров! И не заблудишься! Шагай прямо на юг и в конце концов (левее ли, правее ли — все равно) наткнешься на шоссе. А там полно машин! И найдутся же, наверно, добрые люди! Он скажет, что пошел с родителями за грибами, заблудился и теперь самостоятельно добирается до города…

Старый растянутый свитер он заранее спрятал в лопухах у забора. Завернул в него тюбик с мазью "Тайга" и два куска хлеба, которые в обед унес тайком из столовой. Никакого имущества с собой он решил не брать. Да и какое имущество? Только зубная паста и щетка в тумбочке. Чемоданчик с запасной одеждой все равно заперт у кладовщицы тети Лизы. Наплевать… Да, был еще фонарик-брелок! Рыжик проверил — в кармане ли он? Здесь, на месте…

Когда укладывались на ночь, Рыжик не стал снимать с руки часы. Эти электронные часики мама подарила, когда ему стукнуло девять лет. Рядом с циферблатом, на широком кожаном браслете, дергал стрелкой под выпуклым стеклышком крохотный компас ("компа с" — принято было говорить в «Эспаде»). Пригодится. Ох как пригодится…

Младшим отрядам отбой полагался в десять часов, когда закатное солнце еще проглядывало сквозь сосны. Конечно, никто сразу не засыпал. Тем более, что старшие в длинной дощатой столовой бесновались и горланили на своей дурацкой дискотеке. "Им можно, а нам нельзя, да?" — бунтовали младшие. Ну и драки полотенцами, анекдоты всякие, страшилки (глупые и не страшные; а вот в лесу действительно будет жуть, Рыжик это понимал). Наконец часам к одиннадцати — после того, как вожатая Татьяна Семеновна дважды врывалась в палату и грозила "расставить по углам на всю ночь", народ угомонился. Задышал в подушки. За окнами сделалось потемнее. Гвалт и музыка в столовой стали затихать.