Судьба Илюши Барабанова - Жариков Леонид Михайлович. Страница 14

Мы раздуем пожар мировой —
Церкви и тюрьмы сровняем с землей!

У Илюши дух захватывало. Розоватый отсвет реющих красных знамен падал на лица людей. Даже старые дома выглядели весело.

Шествие разлилось, как река в половодье. Илюша не знал, куда смотреть. В одной колонне играли в «жука», и комсомольцы смеялись, шлепая по затылку того, кто водил. В другом месте под завывающие звуки расчесок лихо отплясывали «Яблочко».

Сурово поблескивая штыками, прошли части Красной Армии. Ветер надувал парусом пурпурный шелковый флаг со звездой — боевое знамя.

Потом промчался громоздкий автомобиль пожарной части, украшенный зелеными гирляндами можжевельника. Его облепили усатые пожарники в медных касках. Казалось, будто они явились не на праздник, а приехали тушить пожар, что полыхал от пламенеющих знамен.

Наконец дядя Петя нашел свою колонну. Сослуживцы приветствовали его, и каждый звал к себе.

— Нет, пусть спляшет за опоздание! — выкрикнул толстяк по имени Иван Петрович. Шлепая ладонью о ладонь, он запел, приглашая дядю Петю плясать:

…А барыня с перебором
Ночевала под забором.
Барыня, барыня,
Сударыня-барыня!..

На пиджаке у Ивана Петровича был приколот бант, похожий на розу. Толстяк громче всех кричал, шутил, горланил песни, а когда колонна останавливалась, сам пускался вприсядку и потом, смеясь, вытирал платком лысину. Он тормошил всех, даже Илюшу.

— А ты откуда явился? Из Юзовки? Чего молчишь и смотришь на меня, как козел на аптеку? Страшный я, да? Я еще страшнее могу быть. — И он приставил ко лбу рога из пальцев и в шутку стал пугать Илюшу. — Отойди, заколю!

Илюша смотрел в его открытый рот, полный золотых зубов, и ему невольно вспомнился плакат с оскаленной рожей буржуя — бойся попасть в такую пасть…

— Ладно, не бойся. Давай споем, подтягивай:

Слезами залит мир безбрежный,
Вся наша жизнь — тяжелый труд…
5

Колонны стекались на Крестовское поле. Там от высокого столба в разные стороны тянулись гирлянды разноцветных флажков. Казалось, на поле крутится веселая карусель. Флажки трепетали от дыхания тысяч людей. Знаменосцам приходилось наклонять знамена, чтобы не задеть и не порвать флажки.

В центре площади воздвигли дощатую трибуну, украшенную кумачом и душистыми ветками хвои. По всей длине трибуны бился от ветерка красный лозунг. Илюша прочитал его издалека, и слова взволновали маленького сына донецкого коммунара:

КРОВЬЮ ЗАЛИЛ ЗЕМЛЮ КАПИТАЛ.

ВОЛЬНОЙ КОММУНОЙ ВОЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ

СДЕЛАЕТ ЕЕ ПРОЛЕТАРИЙ!

…Потом Илюша увидел на трибуне дядю Колю Азарова, а с ним рядом женщину в кожаной тужурке и в кепке. Трибуну окружала толпа работниц, которых награждали за хороший труд.

Женщина в кепке громко читала по бумажке:

— Просим на трибуну Егорову, токаря железнодорожных мастерских. У нее выработка — двести процентов.

Девушка в красной косынке легко взбежала по ступенькам и, розовая от волнения, приняла подарок — белые парусиновые туфли и фунт мыла. Под звуки оркестра девушка вернулась к подругам, а там ее под смех и возгласы «качать!» стали подбрасывать вверх и ловить на руки.

Потом начался митинг. Голос Азарова разносился далеко над площадью:

— Товарищи! Сегодня старая, морщинистая пасха вышла на бой с юным Первомаем. Слышите, как попы стараются бренчать в колокола, зазывают в церкви рабов божьих! Церковники говорят, что сегодня бог воскрес из мертвых. Не бог воскрес, а трудовой человек скинул с себя цепи рабства. Мы разрушили старый мир и строим Красную республику!.. — Азаров взмахивал рукой, в которой был зажат картуз. — Нам сейчас трудно, как никогда. В стране небывалая разруха: трубы не дымят, пустуют школы. Враги лезут из всех щелей: заграничные капиталисты грозят задушить нас голодом, а свои доморощенные буржуи — нэпманы — смеются над нашей бедностью. Пусть смеются. В день крушения царства капитала посмеемся и мы над ними.

Тысячи людей, сняв шапки, запели «Интернационал». Дядя Петя тоже пел. Илюша сначала молчал, но потом стал потихоньку подпевать, стесняясь и радуясь, что поет вместе со всеми:

…Это есть наш последний
И решительный бой,
С Интернационалом
Воспрянет род людской!

Речью дяди Коли закончилась первомайская демонстрация. Веселые, охрипшие от песен люди расходились нехотя, уносили на плечах свернутые знамена.

Илюша и Петр Николаевич некоторое время искали Азарова в толпе. Потом он сам их нашел:

— Вы здесь, барабанщики? Пошли!

6

Азаров и Петр Николаевич подружились в годы революции, когда власть в городе захватили меньшевики и пытались подчинить себе военный гарнизон. И если бы не член солдатского комитета бывший прапорщик Петр Барабанов, большевикам пришлось бы трудно. Барабанов не дал врагам склонить под их влияние гарнизон. С тех пор Петр Николаевич стал другом в доме Азаровых, хотя и не был партийным. Он довольно часто наведывался к Азаровым и любил там бывать.

— Мои еще митингуют, — сказал дядя Коля, входя в избу и вешая на гвоздь картуз. — Ну, мы без них поставим самовар. Лопать охота так, что слона бы съел и закусил барашком. Ты, Илья, как насчет закусить?

— Мы разговлялись, — сказал мальчик.

— Вот как? — Азаров с шутливой укоризной покачал головой. — Что же ты, сын шахтерский, а пасху празднуешь?

— Был грех, — сказал за племянника дядя Петя. — У нас бабушка всем командует.

— Известное дело: на чьем возу едешь, того и песенку пой, — сказал Азаров. — Хотя ты и старый солдат, а с тещей воевать труднее всего.

Приятели рассмеялись.

Азаров взял под бока старенький, весь в вмятинах самовар и понес его во двор. Илюше приказал:

— Пока будем разводить самогрей, ты здесь хозяйничай, выкладывай на стол тарелки, ложки, а если найдешь, и хлеб…

При упоминании о хлебе Илюша смутился и не стал ни к чему притрагиваться.

Обстановка в доме была куда скромнее, чем у Дунаевых. На окнах висели бумажные занавески. На подоконниках цветочные горшки тоже были обернуты красной бумагой, искусно вырезанной ножницами в виде кружев. От вымытых полов пахло свежестью. В блюдечке на столе синели лесные фиалки. Икон нигде не было. Зато висел на видном месте портрет Карла Маркса — учителя всех рабочих. Илюше понравились его задумчивые глаза. Деревянная рамка была кем-то заботливо перевита красной ленточкой.

Возле печки на гвозде Илюша увидел замасленную спецовку. От нее повеяло чем-то родным — отцом и далекой забытой Юзовкой.

В сенцах послышались быстрые шаги, хлопнула дверь, и в комнату вошла девочка-подросток в розовом платье. Глаза у нее светлые, лучистые, как у отца.

— Кто у нас в гостях? — спросила она. С интересом разглядывая Илюшу, протянула руку: — Здравствуй. Я Валя, а ты?

Илюша растерялся и не успел ответить. А тут вошли с кипящим самоваром дядя Коля и Петр Николаевич.

— Ты почему стол не накрыл? — спросил Азаров у Илюши. — Не знаешь разве пролетарский закон: не работающий да не ест?

Валя бросилась к дяде Пете:

— Вы почему так долго не приходили?

Снова хлопнула дверь, и в комнату влетела младшая дочь Азарова — Надя. Она строго глянула на Илюшу и, ничего не сказав, скрылась за ситцевой занавеской.

Громыхая медным баритоном, ввалился Митя, поставил «музыку» к стене и поздоровался с Петром Николаевичем. Илюше он тоже подал руку, точно старому знакомому:

— Здорово, орел!

Митя крупными глотками выпил подряд две кружки воды и весело сказал: