Судьба Илюши Барабанова - Жариков Леонид Михайлович. Страница 37

Не в силах больше сдерживать себя, Илюша бросается вперед, а бежать не может; кричит, а голоса не слышит. Кажется, громко кричит: «Ваня, я здесь!» Не слышит братишка, идет с Лениным по мраморной лестнице, заходят в комнату. Ленин достает из шкафа ломоть хлеба и половину подает Ване. Другую он заворачивает в газетку и говорит: «А это оставим для голодающих Поволжья…»

Потом они с Лениным идут по Кремлю. Вот знакомая Илюше царь-пушка. Ленин показывает Ване круглые чугунные ядра, хочет поднять, да рука на перевязи, больная. И видит Илюша, как в стволе пушки сидит буржуй, спрятался там и, наверно, хочет еще раз стрелять в Ленина. «Ваня! В пушке буржуй сховался!» — кричит Илюша и не слышит своего голоса. Даже сердце защемило от боли — так он громко кричит, охрип, а Ваня не слышит. «Ваня, да оглянись же, я здесь!» Илюша рвется вперед, захлебываясь от слез, а догнать не может…

Проснулся перед утром и долго не мог понять, где находится. Потом услышал мычание Белянки, вскочил, хотел надевать лапти, но тут вспомнил все, что произошло с ним вчера.

Сейчас Михеич обо всем узнает, посмотрит печально на окна и пойдет в бор один. Адам тоже будет глядеть на окна дунаевского дома: почему не выходит пастушок?

Илюша лежал до тех пор, пока мычание коров не затихло. Потом он поднялся, крадучись вышел из сарая и пустился бежать, чтобы никто из Дунаевых не увидел его.

Надо было попытаться разыскать дядю Петю, но где находится Губземлес, Илюша не знал. Побродив по улицам, он очутился на городском базаре.

Чем-то далеким и знакомым повеяло от всего, что он там увидел. От края до края кипела шумливая, беспорядочная и бестолковая базарная жизнь. Беспокойное море лотков, наскоро сбитых лавчонок, палаток, из которых, как скворцы из скворечен, выглядывали частные торговцы-нэпманы. Трудно было сказать, кого здесь больше: торговцев или голодных, нищих или жуликов.

На толкучке, прямо на земле, в тени ларьков, нищие нараспев просили подаяния, а рядом бойкий шулер весело предлагал сыграть в три карты: «Красная выиграеть, черная програеть!»

Укрылись от солнца под линялыми старинными зонтами старушки, торгующие всевозможной рухлядью: ржавыми скобками, пуговицами с двуглавым орлом, споротыми с шипели городового, медными подсвечниками.

Бородач с острыми глазками, как видно приехавший издалека, торговал солью. Он зажал мешок между коленей и чайной ложкой, будто золото, насыпал соль в бумажку. За ложечку — тысяча рублей. Вокруг спекулянта шныряли беспризорные, и он озирался, как затравленный зверь: боялся, как бы не отняли соль вместе с деньгами.

На базаре торговали чем и как угодно, лишь бы продать, обмануть, выгадать, нажиться. Хлеб продавали из-под полы, иначе вырвут краюху и растерзают — так много бродило в толпе голодных людей.

Солнце поднялось высоко. Базар становился многолюдным. Визжали поросята, привезенные крестьянами для обмена на гвозди, мыло, керосин. Взбивали базарную пыль лаптями, мелькали армяки, засаленные картузы, нерасчесанные бороды.

На шипящих сковородах жарились «кошачьи» котлеты. Тут же расположились со своими сундуками тряпичники, постукивали молотками бродячие сапожники. Земля на базаре усеяна подсолнечной шелухой, изжеванными окурками, конским навозом, обрывками бумаги.

Пышно расцветала частная торговля со своими законами и беззаконием. Здесь люди становились жестокими, а отношения между ними бесчеловечными.

Голодные собаки рыскали между палаток. Торговки кидали в них чем попало, отгоняя подальше.

Вот кустарь-художник продает картины с ядовито-розовыми облаками и белым голубком, несущим в клюве конверт с надписью: «Люблю тебя». К письму тянулась рукой девица, похожая на русалку с вытаращенными синими глазами.

Бойкий старичок в широких штанах, заправленных в стоптанные сапоги, торговал зажигалками и кричал на весь базар: «Вот американские камушки! Как чиркнешь, так Америку увидишь. Навались, у кого деньги завелись!»

Пестрые цыганки, подметая юбками базарную пыль, шныряли между лотков, крали, что плохо лежит, гнусаво пели под звуки бренчащих гитар, предлагая погадать.

Какие-то монахи в длиннополых балахонах, с кружками для пожертвований на церковь, старухи, похожие на колдуний, хироманты, ясновидцы и ворожеи предсказывали будущее, гадая на кофейной гуще, на бобах, по «черной книге», пророчили конец света, учили, как избавиться от домового, от чертей, от лешего.

Закружила Илюшу базарная сутолока, запестрели привычные картины, будто он снова вернулся в прошлое, забытое с таким трудом. Может быть, поэтому стало жалко себя.

Илюша подошел к торговцу счастьем. На шее у него висел ящик с бумажными пакетиками, и сидела на них морская свинка. Люди платили деньги, а зверек вытаскивал пакетики с предсказаниями судьбы. Илюша подумал о Ване: а вдруг узнает морская свинка, где он. Не в силах удержаться, он отсчитал половину Степиных денег.

Дядька сунул деньги в широкий карман, точно в мешок, взял зверька в руку и ткнул его носом в пакетики. Сам он при этом закричал на весь базар:

— А ну, Мишенька, вытащи для этого кавалера счастье! Скажи, какая планида предстоит ему в жизни!

Морская свинка почему-то отворачивалась и не вытаскивала билетика. Хозяин продолжал громко кричать:

— Почему же ты, Мишенька, не хочешь вытащить счастье для молодого кавалера? Неужели у него нету своей планиды или, может, ему предстоит горе?

Балагуря, продавец счастья незаметно вынул из кармана другой пакетик, сунул его в ящик, и зверек тотчас ткнулся в него усатой мордочкой.

Не глядя на Илюшу, торговец продолжал горланить:

— Вот и нашел ты планиду для мальчика. Сейчас он прочитает свою судьбу и узнает, что ему предстоит! — И дядька отдал Илюше пакетик.

Развернув билет, Илюша прочитал:

«Вы рождены у веселой жизни. Но планида ваша показывает, что вы должны перенести большое горе. Остерегайтесь его».

Неожиданно кто-то сзади щелкнул его по затылку. Илюша обернулся: рядом стоял ухмыляющийся Бориска-Врангель. Давняя ссора, как видно, была им забыта.

— Ты чего здесь делаешь? О судьбе гадаешь? Если хочешь, я тебе счастье твое покажу, да еще заработаешь. Айда за мной!

Он подвел Илюшу к часовне. Сквозь железные узорчатые двери, которые были закрыты на замок, виднелась икона, а перед ней горела в полумраке лампадка. Но самое удивительное было то, что на каменном полу то здесь, то там валялись скомканные бумажные деньги и рассыпаны металлические, которые давно не были в ходу.

— Загороди меня спиной.

Врангель вынул из-под рубахи длинную проволоку, загнул на конце крючком и, прячась за Илюшу, просунул проволочный крючок между решетками и загреб им деньги. Илюша слышал, как Врангель сопел, шуршал деньгами, потом сказал:

— Ну, хватит, энти далеко… — Врангель подмигнул Илюше и сказал весело: — Пойдем играть в гречишники.

Возле церковной ограды выстроились в ряд бородатые мужики в сальных фартуках с фанерными лотками на груди. Это были торговцы калужскими лакомствами, испеченными из гречневой муки. Гречишник стоил пятьсот рублей, но можно было выиграть его бесплатно.

Врангель подошел к рыжебородому продавцу. На лотке у него было выдолблено специальное углубление размером с трехкопеечную монету. Игра заключалась в следующем: в отверстие торчком ставился гречишник, похожий на стаканчик, сверху на его макушку продавец клал медные царские три копейки. Чтобы выиграть, нужно было столовым ножом перерубить гречишник пополам, но так, чтобы монетка упала в ямку, где только что стоял гречишник.

— Играй ты первый, — сказал Врангель и уплатил за Илюшу.

Нож был большой, с замасленной деревянной рукояткой. Илюша секанул поперек гречишника, но вместе с ним покатилась на землю и монетка.

— Эх ты, мазила! Давай нож.

Рыжебородый поставил еще один гречишник и потребовал деньги вперед. Врангель хвастался напрасно, ему тоже не удалось перерубить гречишник. Врангель махнул рукой и сказал: