Сэмюэл Джонсон и врата ада - Коннолли Джон. Страница 14
— Здравствуйте, миссис Джонсон, — поздоровалась миссис Абернати. — Очень рада вас видеть!
Миссис Джонсон не знала, отчего это миссис Абернати вдруг так рада встрече с ней. Они были едва знакомы, и все их общение сводилось к вежливым кивкам при встрече.[20]
— И мне очень приятно, — соврала миссис Джонсон.
Отчего-то в присутствии миссис Абернати ей сделалось не по себе. На самом деле теперь, когда она об этом задумалась, ей показалось, что в стоящей перед ней женщине слишком много несообразностей. На миссис Абернати было чудное черное бархатное пальто, слишком красивое для похода за покупками — если, конечно, вы не идете покупать еще более чудное черное пальто и не желаете произвести впечатление на продавцов. Ее кожа — очень бледная, куда более бледная, чем помнилось миссис Джонсон по предыдущим встречам, — приобрела голубоватый оттенок, и под нею более отчетливо проступили вены. Глаза миссис Абернати тоже стали ярко-голубыми. Казалось, будто они горят, как газовая горелка. Миссис Абернати очень сильно надушилась, но от нее все равно пахло как-то… загадочно и не сказать что приятно.
От вида и запаха миссис Абернати миссис Джонсон вдруг стало безудержно клонить в сон. Глаза миссис Абернати словно бы вцепились в нее, и в них начал разгораться огонь.
— Как ваш прелестный сын? — поинтересовалась миссис Абернати. — Его зовут Сэмюэл, верно?
— Да, — ответила миссис Джонсон, никогда прежде не слыхавшая, чтобы кто-нибудь назвал Сэмюэла прелестным. — Сэмюэл.
— Он, случайно, не говорил с вами обо мне?
Миссис Джонсон услышала сорвавшиеся с ее губ слова прежде, чем осознала, что они вообще пришли ей на ум.
— Ну да, говорил, — признала она. — Не далее как нынешним утром.
Миссис Абернати улыбнулась — но только одними губами, лицо ее не шелохнулось.
— И что же он сказал?
— Он, кажется, думает…
— Что же?
— Что вы хотите…
— Продолжайте.
— Открыть…
Миссис Абернати придвинулась вплотную к миссис Джонсон. Изо рта у миссис Абернати пахло отталкивающе, а зубы были желтыми. А еще они выглядели острыми — куда более острыми, чем полагается человеческим зубам. Между ними показался язык, и долю мгновения миссис Джонсон была абсолютно уверена, что язык этот раздвоенный, как у змеи.
— Врата…
— Какие врата? — спросила миссис Абернати. — Какие?!
Она схватила миссис Джонсон за плечо. Ногти глубоко впились в тело миссис Джонсон, и та вздрогнула.
Эта боль словно вырвала миссис Джонсон из оцепенения. Она отступила на шаг и моргнула. Когда она открыла глаза, миссис Абернати стояла на некотором удалении и на лице у нее застыло странное озабоченное выражение.
Миссис Джонсон, как ни старалась, не смогла вспомнить, о чем же они сейчас разговаривали. О чем-то, касающемся Сэмюэла, но о чем именно?
— Миссис Джонсон, как вы себя чувствуете? — спросила миссис Абернати. — У вас такой вид, будто вам нехорошо.
— Нет-нет, все нормально, — ответила миссис Джонсон, хотя на самом деле чувствовала себя вовсе не нормально.
Она до сих пор ощущала запах духов миссис Абернати и, что еще хуже, тот запах, который пытались замаскировать духами. Ей хотелось, чтобы миссис Абернати куда-нибудь исчезла. Вдруг показалось очень важным держаться от миссис Абернати как можно дальше.
— Ну что ж, всего доброго, — сказала миссис Абернати. — Приятно было побеседовать. Нам стоило бы встречаться почаще.
— Да-да, — отозвалась миссис Джонсон, имея в виду «ну нет!».
Нет, нет, нет и нет!
Когда миссис Джонсон вернулась домой, Сэмюэл сидел за кухонным столом и что-то рисовал цветными карандашами. При появлении матери он спрятал листок, но женщина успела рассмотреть голубой круг. Сэмюэл с беспокойством взглянул на нее.
— Ма, ты в порядке?
— Да, милый. А что такое?
— У тебя вид какой-то больной.
Миссис Джонсон посмотрелась в зеркало, висящее у раковины.
— Да, — согласилась она. — Пожалуй, и вправду. — Она повернулась к Сэмюэлу. — Я встретила… — Она умолкла.
Никак не удавалось вспомнить, кого же она встретила. Женщину? Да, какую-то женщину, но имя ускользало. Потом она вообще усомнилась в том, была ли это женщина, а несколько секунд спустя уже не была уверена даже в том, встречалась ли она хоть с кем-нибудь. Как будто разум ее был домом и кто-то поочередно выключал свет во всех его комнатах.
— Так с кем ты встретилась, ма? — спросил Сэмюэл.
— Я… не знаю, — ответила миссис Джонсон. — Пожалуй, пойду прилягу ненадолго.
Миссис Джонсон и вправду задумалась, уж не заболела ли она. Вот накануне могла бы поклясться, что слышала чей-то голос из встроенного шкафа под лестницей, когда открыла его, чтобы убрать туда пылесос.
Она ушла с кухни, и Сэмюэл услышал, как она поднялась наверх. Когда он несколькими минутами позже заглянул к маме в комнату, та уже спала. Губы ее шевелились. Сэмюэл решил, что ей снится плохой сон. Он подумал было, не позвонить ли кому-нибудь из маминых подруг, хоть той же тете Бетти, которая живет через дорогу, но потом решил, что пока лучше присмотрит за мамой сам. А сейчас пусть она поспит.
Сэмюэл спустился вниз и закончил рисунок. Он работал медленно и тщательно, стараясь в точности передать то, что видел в подвале дома Абернати. Это была уже третья попытка. Первые два рисунка он выбросил, потому что они оказались не вполне точными, но этот удался лучше. Он был почти совсем точный — ну, насколько это было в силах мальчика. С расстояния больше походил на фотографию, чем на рисунок, потому что рисование всегда давалось Сэмюэлу хорошо.
Закончив, мальчик аккуратно убрал свою работу в папку. Он кому-нибудь покажет рисунок. Надо только решить, кому именно.
Миссис Джонсон проспала до вечера. Сэмюэл сидел все это время внизу и смотрел телевизор, решив, что мама не стала бы возражать, несмотря на то, что она сказала раньше. Некоторое время спустя он заскучал и сделал еще одну вещь, которую ему делать не полагалось.
Он отправился в гараж, расположенный в дальней части дома, чтобы посидеть в папиной машине.
«Астон Мартин ДБ4» 1961 года выпуска был папиной гордостью и радостью, и Сэмюэл ездил на нем до папиного ухода всего несколько раз, да и тогда казалось, будто папа слегка обижается на присутствие Сэмюэла, как ребенок, которого заставили одолжить любимую игрушку другому. Поскольку теперь отец жил в квартире, при которой не было гаража, он решил пока что оставить машину в Биддлкомбе. Это радовало Сэмюэла — он верил, что папа может однажды все-таки вернуться. Если бы он забрал машину навсегда, здесь не осталось бы ничего из его вещей. Это был бы знак, что брак распался окончательно и теперь семья Сэмюэла состоит только из него с мамой.