Лесные были и небылицы - Бианки Виталий Валентинович. Страница 47
ОТЧЕГО У СОРОКИ ТАКОЙ ХВОСТ?
- Первая сказка, - сказал отец.
- "Жила-была птица. Спросишь, какая? Да никакая. Просто п т и ц а, и все тут! И имени у нее не было, одно название - п т и ц а. И жила она знаешь где? У человека в голове. Один раз человек открыл рот, хотел зевнуть. Она - порх, и вылетела.
Смотрит, - день весенний, веселый. небо голубое-голубое, на нем солнце, мелые облака. Простору сколько!
Внизу стоит лес - кудрявый, густой, тенистый. Уютный такой. А ниже леса - река. Вода бежит, блещет, по берегам кусточки зеленые, песок золотой горит.
"Ах! - думает птичка. - Красота какая! Весело как!"
Весело-то весело, а кушать надо.
Видит: мухи, комары кругом летают.
Замахала крылышками, погналась за ними. А крылышки у нее ни длинны, ни коротки, ни круглы, ни остры, - средненькие.
Машет крылышками, за мухами, комарами гоняется, а поймать не может.
Вдруг мчится стриж. Вперед пронесся, круг дал, да назад, да вниз, да вверх, вправо, влево, - да всех мух, комаров и переловил.
- Вот, - говорит, - как летать надо, чтобы мух, комаров ловить. Вот какие крылья для этого надо, видела?
Посмотрела птица: у него крылья длинные-длинные. Сложит их, - под ними и хвоста не видно. Узкие крылья, острые, как кривые ножницы, если их растопырить.
"Ну, так я в лес полечу, - думает птица. - Там себе что-нибудь промыслю".
Прилетела в лес, а там - чаща. Крылья за ветки задевают, хвост она поворачивать не успевает.
А хвост у нее ни длинен, ни короток, ни широк, ни узок, средненький.
Выскочила из чащи сорока, хохочет:
- Да разве с таким хвостом в лесу леоать? Тут во какой хвост надо, видела?
И подняла свой хвост. А хвост у сороки длинней самой сороки.
- Крылышки тебе поменьше бы надо, покруглей, а хвоста прибавить, чтобы верть - и повернула, верть - и в другую сторону. В чаще-то и все так. Дернула хвостом, и нет ее.
"Ну, - думает птица, - начит, на реку мне лететь надо. Там промыслю".
И полетела".
- Тут первой сказке конец, а тебе ответ - отчего у сороки такой хвост.
КОМУ ЗУЁК КЛАНЯЕТСЯ, А ПЛИСКА ХВОСТОМ КИВАЕТ?
- Вторая сказка, - говорит отец.
- "Прилетела птица на реку. Села на обрыве и видит: по песку, у самой волны, бегает зуек. Побежит-побежит - и станет. А станет - сейчас кланяться начнет. И кланяется, и кланяется.
А на камушке в воде сидит тоненькая плиска. И все хвостиком кивает, все кивает хвостиком.
Птица думает:
"Кому это они кланяются? Уж не мне ли?"
Вдруг - жжип! - со свистом пронесся над ней чеглок-соколок. И пропал.
Звек и плиска кричат птице:
- Счастье твое, что ты смирнехонько сидела! А то увидел бы тебя чеглок-соколок и унес бы в когтях. Пискнуть бы не успела.
Птица удивилась:
- А почему бы он меня увидел, если б я двигалась?
- Да потому, что ты на земле сидишь, кругом тебя одни камни, тихо все, не шевелится. А кто шевельнется, того сразу заметно.
- Так чего же вы-то кланяетесь, вы чего киваете?
- А мы у волны живем. Волна колышется, и мы колышемся. Нам так надо. Станем смирно, а кругом все движется, все качается, - сразу нас заметно".
- Тут второй сказке конец, а тебе ответ, - кому зуек кланяется, а плиска хвостиком кивает.
- И третья сказка, - сказал отец.
ПОЧЕМУ ЧАЙКИ БЕЛЫЕ?
- "Птица думает:
"В воздухе мне не прожить, в лесу не прожить, и на реке, выходит, тоже не прожить: я прятаться не умею. Кто бы меня защитил?"
И видит: летит-плывет над рекой белая чайка.
Вдруг чайка крылья сложила и пала в воду. Пала в воду, крыльями над спиной взмахнула и опять на воздух поднялась.
А во рту у нее - рыбка.
Тут еще и еще со всех сторон налетели белые чайки. Стали над рекой кружиться, падать, подниматься, - из воды рыбок таскать.
"Вот славно, - думает птица. - Пристану к чайкам. И сыта буду и цела буду: чайки большие, чайки сильные, они меня от чеглока-соколка защитят".
Полетела к белым чайкам:
- Примите меня в артель!
Посмотрели на нее белые чайки и говорят:
- Не годишься ты в нашу артель. Как ты своим носом рыбку будешь ловить? У нас, видишь, носы крепкие, острые. А твой нос ни крепок, ни мягок, ни тупой, ни остренький, - средненький.
- Ничего, как-нибудь, - говорит птица.
- И серенькая ты, - говорят белые чайки. - Даже и не поймешь, какого цвета. А мы, видишь, белые.
- А почему вы белые? - спрашивает птица.
- Нам другими быть нельзя, - отвечают белые чайки. - Первое дело, рыбки из воды нас видеть не должны, - а то разве их поймаешь? Рыбки снизу смотрят, - над ними потолок белый. Речной потолок. А над ним - небо, на нем облака белые. Нас, белых, над белым под белым рыбкам не видно.
Второе дело, мы дружной артелью рыбку ловим. Разлетимся в разные стороны, и каждая высматривает рыбку. Рыба стадами ходит. Вот мы и глядим друг за дружкой издали, из глаз не выпускаем. Вот сложила подружка крылья, - пала на воду. Ага, значит, рыбка там!
И все мы к счастливой подружке спешим, все рядом ловить принимаемся.
Издали мы друг на дружку сбоку смотрим. И нам друг дружку хорошо видать: ведь белые мы, заметные на воде и над берегом. А тебя, серенькую, нам не усмотреть: ты над берегом полетишь, - не видно, мимо леса - не видно и под небом - не видно. Уж на что у чеглока-соколка глаза вострые, и тот тебя не приметил. А кого не видно, для нас того и нет.
- А как же я? - спрашивает птица.
- Да тебя и вовсе нет, - отвечают белые чайки. - ты кругом средненькая. Ты выдуманная. Таким под солнцем места нет. Посмотри-ка на себя в воду.
Посмотрела птица вниз. Там, в тихой реке, все как в зеркале: и белые чайки кружат, и зуек кланяется, и плиска хвостом кивает, и сорока прилетела - на кусту сидит, и стриж в небе мчится. А ее - птицы - нет.
- И лети-ка ты, - говорит чайка, - назад, откуда взялась!
Делать нечего, - полетела птица назад, к своему человеку.
Человек этот как раз спал, - рот разинул.
Птица и впорхнула ему в голову.
Человек глотнул, вздохнул, проснулся и говорит:
- Вот сон какой приснился! Будто жила-была птица..."
- И тут третьей сказке конец, а тебе ответ, - почему чайки белые.
КУЗЯ ДВУХВОСТЫЙ
Сергейке очень хотелось поймать какую-нибудь птичку, особенно кузю большую белощекую синицу. Уж очень они - кузи - веселые, бойкие, смелые.
Клетка у Сергейки была, а западню ему дали товарищи. На три дня дали. И в перввый же день Сергейке попался в западню кузя.
Сергейка понес его домой и стал пересаживать из западни в клетку. Но кузя так бился, дрался и клевался, что Сергейка ненарочно выдрал у него несколько перьев из хвоста. И стал кузя двухвостый: сзади торчат перья вилочкой, а посередине ничего нет.
Сергейка подумал: "Куда мне двухвостого! Мальчишки засмеют, скажут: "Общипанный, в суп его надо".
И решил кузю выпустить и наловить других птиц. Два дня оставалось еще у него.
А кузя прыгает себе с жердочки на жердочку, перевертывается вниз головой, как обезьяна, и долбит своим крепким клювиком зерна. Солнце в комнату заглянет, он запоет:
- Зин-зи-вер, зин-зи-вер"! - так весело, звонко. Будто никогда и на воле не был, всегда жил в клетке.
Сергейка стал его выгонять из клетки, - кузя как крикнет:
- Пинь-пинь-черр! - как зашипит на него!
Пришлось выставить клетку в окно и открыть дверцу.
Улетел кузя. Сергейка опять западню поставил.
Утром приходит и еще издали видит: захлопнута западня, кто-то попался. Подошел, - а в западне кузя сидит. Да не какой-нибудь, а тот самый: двухвостый!
- Кузенька! - взмолился Сергейка. - Ты же мне мешаешь других птиц ловить. Один только день и остался мне ловить их.