Когда закроется священный наш кабак - Блок Лоуренс. Страница 41

— Ты знаешь Микки-Мауса? — спросил я.

— Конечно я его знаю. Я все время смотрю мультики с ним. Это очень забавная мышка.

— Я имею в виду Мигелито Круза. Этого Микки-Мауса ты знаешь?

— Ты полицейский?

— Нет.

— Но ты на него похож. Ты двигаешься, как коп, задаешь вопросы, как коп.

— Я им когда-то был.

— Они выгнали тебя за воровство? — Она засмеялась, показывая свои хорошие зубы. — Брал взятки?

Я покачал головой.

— Стрелял в детей.

Она засмеялась еще громче.

— Это неправда, — сказала она. — За это тебя бы не выгнали. Они бы тебя повысили, сделали бы начальником.

В ее речи чувствовался акцент уроженки острова. Она явно родилась в Бруклине. Я опять спросил ее, знает ли она Круза.

— А зачем?

— Забудь.

— Да?

— Забудь, — сказал я, отвернулся и взял свое пиво. Я не думал, что она это так оставит, и наблюдал за ней краешком глаза. Она пила что-то колоритное через соломинку и, насколько я видел, уже допивала.

— Эй, — окликнула она меня. — Купишь мне выпить?

Я посмотрел на нее. Ее темные глаза даже не моргнули. Я кивнул бармену, угрюмому толстому мужчине, который смотрел на мир взглядом, выражающим вселенское осуждение. Он повторил ей тот же самый коктейль. Для этого ему понадобились почти все бутылки из бара. Потом он поставил перед ней ее бокал и посмотрел на меня; я поднял свой вверх, показывая, что у меня еще достаточно выпивки.

— Я знаю его довольно хорошо, — ответила она.

— Да? Он когда-нибудь улыбается?

— Я имею в виду не бармена, я говорю о Микки-Маусе.

— А-а.

— Что ты хочешь сказать этим своим «а-а»? Он просто ребенок. Когда он вырастет, то сможет прийти ко мне. Если он вырастет.

— Расскажи мне о нем.

— Что рассказать? — Она сделала глоток. — Он нажил себе проблемы, когда стал доказывать всем, как он крут и умен. Но он не так крут и совсем не умен.

Ее голос смягчился.

— Он довольно красив. Всегда хорошо одет, всегда аккуратно причесан, всегда свежевыбрит. — Она дотронулась рукой до моей щеки. — Гладкий, понимаешь? К тому же он маленький и хорошенький. Возникает желание взять его, обнять, укутать и отвести домой.

— Но ты этого никогда не делала?

Она снова рассмеялась.

— Эй, парень, у меня достаточно своих проблем.

— Ты считаешь, из-за него могли быть проблемы?

— Если бы я только привела его к себе домой, — ответила она, — он сразу начал бы прикидывать: «Как заставить эту сучку выходить на панель и зарабатывать для меня деньги».

— Так он сутенер? Никогда не слышал об этом.

— Но не тот сутенер, который носит малиновую шляпу и ездит на «Эльдорадо». — Она засмеялась. — Наш Микки-Маус хотел бы таким стать. Как-то он случайно наткнулся на одну новенькую девчонку, только что приехавшую из Сантурса [32], точнее, из деревни рядом с Сантурсом, понимаешь? Еще совсем зеленая и далеко не сеньорита Эйнштейн. И он окрутил ее: она должна была работать на него в своей квартире, приводить в день одного-двух парней, которых он находил для нее.

— Эй, Джо, не хочи-ишь трахнуть маю систру?

— Пуэрто-риканский акцент у тебя не особо получается. Но суть ухватил верно. Она проработала на него две недели, понимаешь, потом ей это все надоело, она села на самолет и вернулась домой. Вот тебе история о Микки-сутенере.

Тут ей понадобилась еще одна порция коктейля, да и мое пиво закончилось. Она попросила бармена принести маленькую упаковку банановых чипсов и, разорвав пакетик сбоку, высыпала их на барную стойку между нами. Их вкус напоминал смесь картофельных чипсов и деревянной стружки.

— Проблема Микки-Мауса была в том, — говорила мне она, — что он слишком старался всем что-то доказать. В старших классах, доказывая, какой он крутой, он ехал с парочкой своих приятелей в Манхэттен и там гонял по кривым улочкам Вест-Виллиджа в поисках гомосексуалистов, чтобы избить их. Он был приманкой. Понимаешь? — рассказывала она. — Маленький, симпатичный. А когда кто-нибудь из геев попадался, Микки был в первых рядах, жаждал крови. Парни из его компании говорили вначале, что он отважен, но потом стали говорить, что у него просто-напросто нет мозгов. — Она покачала головой. — Потому-то я никогда не водила его к себе. На вид симпатичный, но выключаешь свет — и это вроде уже не важно. Не думаю, что из этого бы вышло что-то путное. — Пальцем с накрашенным ногтем она дотронулась до моего подбородка. — Слишком смазливые мужчины женщинам ни к чему, верно?

Это было явное предложение, но принимать его мне не захотелось. На меня нахлынула грусть. Мы ничего не могли дать друг другу. Я даже не знал ее имени, а если она и назвалась, то я не запомнил. Но не думаю, что мы представлялись. Единственные имена, которые произносились, — Мигелито Круз и Микки-Маус.

Я упомянул Энджела Херреру. Но о нем она говорить не захотела. По ее словам, он был милым. Не таким красивым и не таким симпатичным, но, может, это и к лучшему. Но говорить о нем она так и не захотела.

Я сказал ей, что мне нужно идти. Положив банкноту на стойку, я проинструктировал бармена, чтобы тот не оставлял ее бокал пустым. Она засмеялась, то ли надо мной, то ли над смешной ситуацией. Ее смех звучал так, словно кто-то спустил вниз по лестнице мешок с битым стеклом. Он преследовал меня на всем моем пути до дверей и даже дальше.

Глава 20

Когда я вернулся к себе в отель, там меня ждали два сообщения: одно от Аниты, другое от Скипа. Сначала я позвонил в Сайоссет, поговорил с Анитой и ребятами. Ей я сказал, что заработал немного денег и скоро отошлю ей чек. С мальчишками поболтал о бейсболе и о лагере, куда они собирались поехать.

Потом я позвонил Скипу в «Мисс Китти». Трубку взял кто-то другой, и я ждал, пока Дево позовут к телефону.

— Я хотел бы встретиться с тобой, — сказал Скип. — Сегодня вечером я работаю. Может, зайдешь после того, как я закроюсь?

— Хорошо.

— Который сейчас час? Без десяти девять? Выходит, что я работаю меньше двух часов? Такое ощущение, что все пять. Мэтт, я вот что сделаю — закроюсь около двух. Подходи к этому времени, и мы выпьем и поговорим.

Я смотрел по телевизору «Метс». Они играли не у нас, по-моему, в Чикаго. Я уставился на экран, но сосредоточиться на игре не смог.

С прошлой ночи у меня еще оставалось пиво. Я пил его, пока смотрел телевизор, но этот напиток сейчас меня тоже не вдохновлял. После того как игра закончилась, я посмотрел немного последние новости, потом выключил телевизор и растянулся на кровати.

У меня нашлись «Жития святых» в мягкой обложке, и я решил заодно посмотреть, кто такая святая Вероника. В книжке я прочитал, что достоверных подтверждений ее существования нет, но предположительно это была жительница Иерусалима, которая вытерла покрытое потом лицо Христа, когда он шел на Голгофу, и на ткани осталось изображение его лика.

Я представил эту сцену, принесшую Веронике двадцативековую популярность, и рассмеялся. Женщина, вытирающая его лик, имела лицо и прическу Вероники Лэйк.

«Мисс Китти» была уже закрыта, когда я подошел к ней. И на какой-то миг я подумал, что Скип послал все к черту и ушел домой. Но потом я увидел, что хотя железные ворота и задвинуты, но замка на них нет, а изнутри идет тусклый свет. Я немного раздвинул складывающиеся гармошкой ворота и постучал, подошел Скип и открыл мне дверь, потом задвинул ворота обратно и закрыл дверь на ключ.

Выглядел он уставшим. Похлопав меня по плечу, Скип сказал, что рад меня видеть, и провел к самому удаленному от двери уголку бара. Не спрашивая, он налил мне изрядную порцию «Уайлд Тёрки», а в свой стакан плеснул скотча.

— Это первая порция за день, — сказал я.

— Да? Я поражен. Правда, день начался только два часа десять минут назад.

Я покачал головой.