Наша древняя столица - Кончаловская Наталья Петровна. Страница 29

Коль со дна бьют студёны ключи!

Что ни день, то и дождик из туч,

Что ни день, то откроется ключ!

Те ключи буйно хлещут по дну».

Собралась голытьба на Дону,

Вольно дышит голяцкая грудь.

Ой, да, может, ещё что-нибудь?

А ещё там приманка была.

Та приманка — два вольных орла:

Стенька Разин да брат его Фрол.

Стенька Разин — могучий орёл.

Вот к нему-то и шёл беглый люд,

И стекалась к нему голытьба:

Коли жизни рабу не дают,

То на волю потянет раба.

Собралась голытьба на Дону.

Дон, волнуясь, встречает весну.

Отчего ж его «тихим» зовут

Те, что здесь берегами живут?

А живут возле Дона-реки

Беглецы, батраки, бедняки,

Что в казачьи станицы пришли,

Никого не лишая земли.

Основались, устроились тут,

Никому не мешая, живут.

А ещё здесь, меж вольных степей,

Те живут, что не знали цепей,

Те казаки, чья доля легка,

Что на бедных глядят свысока,

Что богаты в станицах своих,

Каждый ест, каждый пьёт за двоих.

Этим только бы жить — не тужить

Да оружьем царю послужить,

От татар охраняючи юг.

Ну, а правит казаками «круг»,

А казачья столица у них

На Дону, что спокоен и тих,

И Черкасском зовётся она;

Всем станицам столица нужна.

Там Корнила, там Яковлев сам

Атаман всем казачьим делам.

Так и было. Бедняк без угла,

Голь казацкая к Стеньке ушла,

А казак, что богат, домовит,

За спиной у Корнилы сидит.

Оба стана на тихом Дону.

Главари будто чуют войну,

Оба властны и оба сильны

И презренья друг к другу полны.

И грозится Корнила в «кругу»,

Что покажет он Стеньке-врагу.

Если ж Разин, голяцкий глава,

О Корниле услышит слова,

Отойдёт, ничего не сказав,

Только пламя метнётся в глазах.

1667 год

ШЛИ ПО ВОЛГЕ КОРАБЛИ, А ДО МЕСТА НЕ ДОШЛИ

Как по первым весенним туманам,

По весенней, широкой воде

Шли по Волге суда караваном,

Быстро шли, не стояли нигде.

Впереди были царские струги,

Что за рыбою в Астрахань шли,

После них патриаршие слуги

Патриаршие струги вели.

А за ними на стругах пшеницу

Выслал в Персию русский купец.

Струги ссыльных бродяг из темницы

Приплелись к каравану в конец;

Этих ссыльных Москва посылала

В города для казённых работ,

И меж ними встречалось немало

Беглецов от жестоких господ.

В Нижнем — слухи, сомненья и страхи.

Караульных послали купцы,

Стерегли патриаршье — монахи,

А царёво хранили стрельцы.

Плыли ночи, и дни, и недели,

Песни ссыльных неслись над волной.

Журавли им навстречу летели,

Возвращаясь на берег родной.

Журавли озирались тревожно

И кричали «курлы» да «курлы».

«Эй вы, струги, гляди осторожно!

На буграх ведь степные орлы!»

А на струге, где ссыльные «воры»,

Где частенько хозяйничал кнут,

Начинались в ночи разговоры,

Лишь надсмотрщики крепко уснут.

Шепотком говорили друг другу,

Что на Волге есть ныне места,

Где богато гружённому стругу

Люди прочат беду неспроста.

На бугре средь разбойного стана

Чародей там сидит на кошме;

Видит он все суда каравана,

На кошме поднимаясь во тьме.

Колдовская кошма-невеличка —

Ей подвластна, послушна вода.

Клич разбойничий «Сарынь на кичку!»

Остановит любые суда.

И вот этому страшному слову

На воде подчиняется струг,

И от взгляда того колдовского

Каменеют все люди вокруг.

Ни пред кем никогда не робея,

Налетает он, грозен и лют,

И того колдуна-чародея

Стенькой Разиным люди зовут.

Так шептались на стругах с опаской

И сидели ночами без сна,

Забавляли друг друга той сказкой,

Только правдою стала она.

Подходил караван под Камышин

В поздний час, на вечерней заре.

Резкий свист над рекою был слышен,

И пылали костры на бугре.

Рассыпались над пламенем искры.

Разглядеть не успели стрельцы,

Как на струги неслыханно быстро

Налетели в челнах удальцы.

С диким гиканьем, с посвистом страшным

Осаждала суда голытьба.

Царским слугам в бою рукопашном

Приготовила гибель судьба.

И над всею над той голытьбою

Встал главарь, за которым — простор,

Сильный, статный, лицо чуть рябое,

Зычный голос и огненный взор.

Обращался он к чёрному люду:

«Всем вам воля! Иди кто куда!

Я держать вас насильно не буду,

Вот вам суша, а вот вам вода!

Я пришёл по боярскую душу,

Буду бить я того, кто богат,

А с народом я дружбы не рушу,

С бедняком поделюсь я, как брат!»

Все, кто звался «бродягой» и «вором»,

Сбросив с ног ненавистную цепь,

Песню вольную грянули хором,

Уходя за свободою в степь.

И стрельцы перешли к атаману,

Кто попроще да кто посмелей,

А начальник того каравана

С головою расстался своей.

Всё сошло без помехи Степану.

Подсчитали, когда рассвело:

Из дворцовой стрелецкой охраны

Двести душ к голытьбе перешло,

Да четыре гружёные струга,

Да порожних посудин с пяток…

Тёплый ветер овеял их с юга,

Разгорался зарёю восток.

Ну-ка, голод, попробуй задень-ка!

В Волге — рыба, на стругах — хлеба.

Вольным — воля, да песня, да Стенька!

Вниз по Волге пошла голытьба…

КАК У ДОНА У РЕКИ ПОВСТРЕЧАЛИСЬ ВОЖАКИ

Алексей сидит

Во дворце своём.

Государь сердит —

Нет лица на нём.

Да и как же тут

Не сердитым быть,

Если может люд

Стыд и страх забыть!

Нынче хлопоты

У помещиков

От холопов их,

Перебежчиков.

Да бывало ль встарь

Столько сраму-то?

И читает царь

Снова грамоту.