Ловушка для волшебников - Джонс Диана Уинн. Страница 27

— Шик, Эрскин и Вентурус, — подсказала Катастрофа. — Я всех запомнила и посчитала.

— Вот-вот, они самые, — кивнул папа, задрал голову к потолку и сложил руки рупором. — Эй, соглядатаи! — прокричал он. — У меня новости для всех архизлодеев и шпионов, водопроводных, телевизионных, канализационных! Для всех шпигователей жучками! Шик, где ты? Вентурус, неужто ты не рвешься во властелины мира? Не пропусти уникальное предложение! Впервые в истории! — Папа подбежал к раковине и крикнул в сливное отверстие. — Эрскин! Ты что там, уснул? Почему вы не объявляетесь? Нам без вас так скучно!

В ответ из чулана под лестницей и из гостиной загремела «Песня британских авиаторов».

— Торкиль и Арчер и вдвоем прекрасно справляются, — заметила мама.

Она была права. К вечеру все проголодались, замерзли и едва не оглохли.

— А если в саду готовить? — предложил Громила.

— Громила, да вы гений! — воскликнула мама. — Как же я раньше не догадалась! Наверно, мозги у меня барахлят из-за шума.

Общими усилиями на лужайке развели костер и устроились вокруг, завернувшись в куртки, пальто, одеяла и пледы. Жарить сосиски на палочках было интересно. Музыка, доносившаяся из дома, создавала романтическое настроение.

— Классный денек получился, — подвела итог Катастрофа. — Мне нравится, когда все наперекосяк.

— Хорошо тебе, — недовольно отозвалась Фифи. — А я, если мистер Сайкс в ближайшие дни не передумает, просто съеду, и все тут.

Громила тоскливо вздохнул и впился глазками в лицо Фифи, озаренное отсветами костра.

— Будет хуже, — доверительно предупредил он Говарда.

Громила не ошибся. Ночь выдалась ужаснее некуда. Все так замерзли, что никому не спалось, да еще неугомонный Торкиль каждую четверть часа посылал новую волну музыки. В конце концов озябший Громила взвыл на весь дом и протопал из гостиной наверх, к Говарду, где рухнул спать на пол, заполнив комнату от края до края и дрожа от холода самым жалостным образом.

На следующий день Арчер почти не включал ни газ, ни электричество. Торкиль продолжал терзать всех взрывами музыки в доме. А снаружи, на улице, он подослал блюзовую группу на грузовике, вооруженную барабанами, трещотками, стиральными досками и губными гармошками. Блюзовая группа все утро ездила туда-сюда по Верхней Парковой и издавала звуки, которые Говарду бы понравились, если бы их не перекрывал разливавшийся по дому «Реквием» Верди. Готовить и есть в кухне уже никто не пытался — разводили костер в саду. Оказалось, что Громила мастер разводить костры, но больше он ничего не делал, только сидел и скорбно пялился на Фифи.

— Я начинаю его бояться, — пожаловалась Фифи. — Уймите его!

Говард и Катастрофа заманили Громилу в гостиную — поговорить. Тут непрерывно тренькало пианино, а телевизор, несмотря на то что к экрану было приколочено письмо Хатауэя, гремел музыкой, так что разговор никому не удалось бы подслушать. Из окна гостиной отлично видна была шайка Хинда, которая внимала блюзовой группе. Рыжий мальчишка больше не малевал «АРЧЕР» на стенах домов, наверно потому, что чистых стен уже не осталось. «Пожалуй, ко всему привыкаешь, — подумал Говард. — Сегодня я даже слышу сквозь шум».

— Знаете что, — сказал он Громиле, — вы взяли с Фифи неверное направление. Если вы и правда хотите ей понравиться, прикиньтесь, будто вам наплевать. Изобразите недотрогу, будьте с ней холодны, не показывайте, что вы к ней неровно дышите!

Громила шумно вздохнул. Это явно было то самое неровное дыхание.

— Не выйдет, — возразил он. — Какой уж там холод. Фифи все знает.

— Девушки такие странные и загадочные, — проникновенно объяснил Говард. — Скажи, Катастрофа?

— Я никакая не странная, — отрезала Катастрофа, — и ни в кого не втюрилась.

— Да мы не о тебе говорим! — рассердился Говард. — Честное слово, ты иногда такая эгоистка — ну вылитый Торкиль! Пуп земли, тоже мне!

Катастрофа надулась и некоторое время сосредоточенно ковыряла носком потертый уголок ковра.

— Фифи вас боится, потому что вы слишком пристально на нее смотрите, — терпеливо внушал Говард Громиле. — Вы попробуйте хоть изредка смотреть в другую сторону.

— Глаза сами притягиваются, — виновато объяснил Громила. — Больно красивая.

Говарда озарило.

— Да, но… вот Арчер — тот на Фифи вообще не смотрел. И как подействовало, вы заметили?

Плоды разъяснительной беседы не оправдали ожиданий Говарда. Остаток дня Громила старался не смотреть на Фифи. Когда она подходила ближе, Громила поворачивался к ней спиной.

— Что я ему сделала? — шепотом недоумевала Фифи.

Катастрофа же не стала мстить Говарду, а начала доказывать, что она вовсе не такая эгоистка, как Торкиль. Весь день она пугала всех своей добротой и услужливостью, даже Громилу.

Перед обедом мама обеспокоенно пощупала Катастрофе лоб и сказала:

— Ты не заболела, детка? Что-то ты в эти выходные тише мышки.

Говард попытался объяснить маме, что Катастрофа притихла, потому что обожает всевозможные передряги. Будничная жизнь угнетала Катастрофу и наводила на нее тоску, ей не хватало треволнений. Но мама не поверила и упорно подозревала, что Катастрофа заболевает.

Папа заявил:

— С меня хватит. Остается только поехать кататься на машине. Но вас, — он повернулся к Громиле, — я с собой брать не намерен. И бензин на вас тратить не хочу, и ножищи ваши в салон не влезут.

Все набились в машину, а Громила остался стоять на садовой дорожке — точь-в-точь большой пес, которому велено ждать возвращения хозяев. И конечно же, машина заглохла.

— Опять происки Арчера? — озадаченно спросил папа.

— Главный по транспорту — Хатауэй, — вспомнил Говард.

— Что ж, тогда прогуляемся пешком, — решил папа. Он вылез из машины и подозвал Громилу: — Мы идем пешком, так что отдайте-ка пальто.

Громила помотал головой.

— Мерзну я! — сиротливо протянул он.

Тогда папа позаимствовал у Говарда куртку-парку, а тому пришлось довольствоваться тремя свитерами. Пестрая компания зашагала по улице. Блюзовый грузовик неуклюже развернулся и пополз за ними, шайка Хинда тоже не отставала, а для развлечения мальчишки пинками гоняли жестянку.

— Я чувствую себя лорд-мэром во главе парадной процессии, — сообщил папа. — В кои-то веки я получаю то внимание, какого заслуживаю. Расскажите, кто такой Хатауэй, — потребовал он у Громилы.

Громила поразмыслил:

— Мало что знаю. Окучивает транспорт. Отшельник. Живет в прошлом.

— А-а-а, вот почему автобуса никогда не дождешься… — предположила Катастрофа.

— И вся улица у нас в колдобинах по той же причине, — добавила мама.

Гуляли они долго и дошли почти до самого Городского совета, а шайка Хинда и блюзовый грузовик неоступно тащились за ними по пятам. Папа свернул на Мукомольную, и вся процессия свернула за ним. Тогда папа подмигнул Говарду и юркнул в лабиринт узких темных улочек и переулков, оплетавших собор. Этим лабиринтом он вывел своих в пешеходный Хормейстерский переулок — тут стояли знаки, строго воспрещавшие проезд любому транспорту. Грузовик двинулся было за папой и компанией, но затормозил, а шайка Хинда застряла за грузовиком, потому что он занимал узкий переулок от стены до стены и мальчишкам было не протиснуться.

— Скорее! — воскликнул папа. — Бежим, пока Торкиль не напустил на нас церковный хор!

И они побежали по Хормейстерскому переулку, потом перешли на быстрый шаг — миновали дорогие магазины с пижонскими названиями «Шмотки красоткам» и «Детки-конфетки», обогнули собор, затем папа трусцой провел их через дворик музея и парк и наконец вывел к тихому, опустевшему зданию Политехнического колледжа. Здесь выстроились экскаваторы, пригнанные для рытья котлована под новый корпус. Лавируя между ними, вся компания выбралась в Косой проезд.

— Ох, нелегкая затея — оторваться от хвоста, тем более если он на грузовике! — устало выдохнула мама. — Ну ничего, прогулялись, проветрились, это полезно.

— Давайте машину починю, — предложил Громила.