Четверо в тельняшках - Кузьмин Лев Иванович. Страница 2

Ладушкин всегда начинал свои почтальонские дела с того, что усаживался на скамейку.

Ладушкин любил с утра полистать страницы и поглядеть картинки в свежих журналах.

И никто на Ладушкина за это не сердился, никто не обижался. Ведь он узнавал из журналов и потом всем рассказывал не какие-нибудь пустяки, а всемирные новости. Например, Ладушкин мог точно сказать, почём нынче киты-кашалоты в Тихом океане и как выращивают цветочную рассаду в Африке. В горшках или без горшков, книзу корешком или кверху вершком.

Вот и сейчас он уселся на берегу Цветочного моря и раскрыл журнал «Кошки-мышки». Раскрыть-то раскрыл, да перелистывать не стал. По всему было видно, что ему не терпится выложить новость, причём не журнальную, а свою собственную.

И он выложил:

— У нас на вокзале сидит Дама! Дама с ребятишками. Дама приехала из Синеморска, она ждёт такси.

Ладушкин думал, все скажут: «Да что ты? Да откуда в нашем городке такси?» — но все обрадовались и заговорили о другом.

— Ну-у! — сказал папа. — Неужели с берегов Синего моря? — И выставился из окна, чуть не задев почтальона бородкой.

Мама тоже выглянула.

Очки у неё так и сияли.

— Вот это радость так радость! — сказала она. — Вот у кого можно узнать, получилось у нас Цветочное море или не получилось. Эту Даму надо пригласить к нам! И немедленно!

А у Шурки встал торчком вихорок на макушке.

Шурка кубарем скатился с крыльца, он — скорей, скорей — помчался на вокзал.

— Молодец Ладушкин! Право слово, молодец! Принёс такую хорошую новость!

И, чтобы ноги проворней неслись к вокзалу, Шурка помогал им песенкой про славный город Синеморск:

— Три, четыре! Три, четыре! — торопился Шурка, чтобы посмотреть на живых синеморцев, а если повезёт, то и познакомиться с ними.

Глава третья

РОЗОВАЯ СЕМЕЙКА

Вот и узенький перрон с тесовыми ларьками, вот и вокзал в тени тополей. Пассажирский поезд прошёл, на перроне пусто, дверь вокзала нараспашку.

Шурка с разгона зацепился за порог и проехался по гладкому полу, как на коньках.

— Молодой человек, осторожнее! — раздалось в гулком зале, и Шурка притормозил. А когда глянул — даже зажмурился.

Перед ним на диване сидела такая Дама, каких он никогда и не видывал. Платье на Даме розовое, в причёске розовый бант, под бантом щёчки-яблочки, нос, как вишенка и только глаза голубые.

Вокруг дамы лежали кульки, коробки, пакеты, и все с конфетами, все с конфетами, все с конфетами.

Возле кульков примостились два толстеньких мальчика в розовых костюмчиках, они вовсю нахрупывали карамель. Мальчишки были похожи на круглые нулики, мамаша — на восьмёрку с пояском, а всё семейство вместе — на число 800. Только нулики были маленькие, а восьмёрка большая.

— А я-то думал, приехали волки… — разочарованно протянул Шурка.

Мальчишки замерли, Дама вздрогнула:

— Какие волки?

— Бывалые, морские, синеморские.

— Ах, вот ты про что! Нет, мальчик, мы не волки. Мы живём в Синеморске, но стараемся с морем дела не иметь.

— Почему не иметь?

— Морское дело опасное, — вздохнула Дама.

— Ну уж! Опасное… Если бы я жил у моря, я бы из него не вылезал! Я бы плавал, как рыба, нырял, как дельфин, плескался, как морж, — вот! — подмигнул Шурка мальчишкам.

Те уставились на Шурку, а Дама вдруг насторожилась:

— Мальчик, мои дети в моржи не собираются. У Мики с Никой слабое здоровье.

Мика с Никой, вспомнив про своё слабое здоровье, важно надулись и сели к Шурке спиной.

В дверь влетел воробей, нацелился на пустой фантик. Братья замахнулись — воробей едва успел удрать.

А Шурка постоял, постоял и только хотел сказать: «Эх, вы! Да у вас от конфет не то что здоровья, у вас от конфет и зубов не останется…» — как Мика с Никой ухватились за щёки и разом заревели:

— Ой, зубы! Ой, зубы! Ой, зубоньки!

А потом полезли с ногами на диван, а потом ещё выше, на дубовую спинку дивана.

Дама всполошилась:

— Вот видишь, мальчик, что ты наделал? Дети больные, а ты пристаёшь!

Но разве Шурка приставал? Он и не думал приставать. Глядя на Мику с Никой, он и сам чуть не заревел, да тут вошли радостные папа с Ладушкиным.

Папа вынул трубку изо рта, весело сказал:

— Здрасьте!

— Тс-с… — шепнул Шурка. — Тут больные.

Папа пригнул голову, повторил шёпотом:

— Здрасьте! Это вы из Синеморска?

— Конечно, конечно, это мы! Ох, неужели я вижу таксистов! — обрадовалась Дама и застрекотала чаще швейной машинки: — Знаете, как хорошо, что вы приехали; знаете, нам надо к знакомой молочнице; знаете, у меня дети; знаете, а у детей зубы… знаете-знаете, знаете-знаете!..

Насилу папа выбрал момент и сказал:

— Мы не на такси, мы прикатили тележку.

— Такси в городе нет, мы прикатили для вас отличную тележку, — повторил почтальон.

— Фи! — сразу остановилась Дама. — Так я и знала! Мы попали в ужасную глушь. — Но тут же опомнилась и начала командовать: — Мика, Ника, успокойтесь! Носильщики, выносите вещи, что же вы встали?

Папа с почтальоном переглянулись: «Вот здорово! То за таксистов нас принимают, то за носильщиков», — и потащили пакеты, коробки, кульки на улицу.

Там стояла садовая тележка. Оглобельки и колёса у неё были скрипучие, расшатанные, но она ещё верно служила для всяких полезных дел.

— Если дети больны, их можно посадить наверх, — любезно предложил папа.

— Нет, нет, что вы! На этой колымаге бедняжек растрясёт.

— А мы сядем. А у нас болят зубы. И мы пешком не пойдём, — заявили Мика с Никой. Они распихали пакеты по сторонам и взгромоздились на тележку.

Папа с Ладушкиным взялись за оглобельки, тележка покатилась.

Когда выехали на Сапожную улицу, вымощенную камнем, экипаж затрясло. Но Мика с Никой ухватились за края, реветь не стали, только принялись жалобно охать.

В сапожных мастерских раздавались голоса:

— Что это за оханье? Что это там за клохтанье на улице? А ну, тот, кто сидит у окошка, выгляни да посмотри — не больную ли курицу к ветеринару везут?

Тот, кто сидит у окошка, выглядывал, отвечал:

— Нет, не курицу. Это какие-то зарёванные ребята на тележке едут!

Сапожники принимались хохотать, но Дама на этот смех и внимания не обращала. Она рассказывала папе, какие Мика с Никой слабенькие, какие нервненькие и почему она привезла их в Даль-городок.

— Вы знаете, они всё время плачут. Вы понимаете, они всё время рыдают. А у вас в городке топлёное молоко, от которого дети улыбаются. Правда, в городке такое молоко?

— Правда, только его надо пить прямо с огня, горячим, — отвечал папа.

— А ещё лучше холодным, прямо из погреба! — вторил почтальон.

Шурка слушал этот разговор и думал: «Напрасно я обиделся на больных людей».

Но вот улица Сапожная кончилась, тележка свернула за угол. Впереди показался высокий тын с воротами. На жёрдочках тына висели вверх дном пустые кринки, а дальше, за тыном, стояла большая изба.