Приемная мать - Раннамаа Сильвия. Страница 22

Когда я сегодня вечером думаю о воспитательнице, о Лики и о других наших девочках, мне представляется, что каждая из них таит в себе сокровища. Только обычно они тщательно скрыты. И все-таки есть какая-то тайная пружинка, которая может вдруг раскрыть их, и тогда так чудесно!

Хотелось бы знать, у каждого ли человека есть такой тайник? И сколько в нем сокровищ?

Наш вчерашний необычный план, говоря по правде, провалился. Во всяком случае, в том виде, как был за­думан первоначально. И может быть, мы вообще отка­зались бы от этой идеи, если бы воспитательница не напомнила о ней.

Мы сидели и не знали, с чего начать. Может быть, и не хотели. По крайней мере, мне уже ничего не хоте­лось. Поглядывали друг на друга, а Веста хмурилась. Я уже собралась было предложить перенести обсуж­дение этого вопроса, как вдруг воспитательница спро­сила:

— Ну, так как же? Вы недовольны своей старостой группы?

Мучительная пауза.

— Может быть, я вас неправильно поняла? Может быть, как раз очень довольны?

— Конечно, нет, — в голосе Тинки слышались бое­вые нотки, и она упрямо подняла голову. — Почему у нас должен быть именно такой староста?

— Чем же ваш староста нехорош? — деловито спро­сила воспитательница.

— Только и знает, что с утра до вечера ворчит на кого-нибудь из нас, — храбро заявила Тинка.

— И так уж совсем без причины? — допытывалась воспитательница таким тоном, что Тинка сначала даже смутилась.

— Ну, ладно, — согласилась она. — Если у нее и бы­вают причины, все же можно было бы разговаривать повежливее. Зачем постоянно ворчать⁷ Почему она го­ворит с нами так, как будто мы ее подчиненные или рабы? Разве так уж трудно говорить нормально?

Теперь вмешалась Анне:

— Еще чего захотела. Если с вами говорить как с равными, то кто поймет, где же староста группы.

Анне так здорово изобразила Весту, что та, наверно, и вправду узнала себя.

— Во всяком случае, у меня нет другого голоса, как тот, что мне дан, и если он не нравится, то...

Веста пожала плечами.

— Почему же нет! — возразила Тинка. — А как ты умеешь разговаривать с учителями и воспитателями?

— Может, ради тебя мне следовало бы заняться по­становкой голоса? — не сдавалась Веста.

— Это бы твоему голосу не повредило, — поддела ее Анне.

— Довольно пререканий! — решительно прервала воспитательница. — Кто-нибудь из вас хочет сказать по существу?

— Самое существенное в том, что нам надо выбрать нового старосту, — прямо высказалась Тинка.

— И тогда ваши отношения сразу улучшатся? — спросила воспитательница. — Как считают остальные?

Но остальные не знали, как они считают. Если так ставить вопрос, то... Но оставить Тинку в беде тоже не годилось. Она ведь говорила от имени всей группы и, в общем, правильно. Даже Лики молчала.

— Предположим, что вы выберете кого-то другого. А у нее разве не может быть недостатков? — спросила воспитательница. — Скажите сами, кто для вас доста­точно хорош? Ну, например, кто-нибудь из учителей или воспитателей в наших глазах заслуживает пощады? Подумайте об этом. Разве есть хоть кто-то, о ком бы за спиной вы никогда не говорили плохо? Теперь вдруг вам не подходит выбранная вами староста группы. Я при ее выборах не присутствовала. Но, если ваша воспитательница и, главное, вы сами ее выбрали, то для этого у вас несомненно были основания и не следует об этом забывать. Со своей стороны, я могу сказать одно: пока я выполняю обязанности вашей воспита­тельницы, у вас не будет никаких перевыборов. Вы мо­жете опять ошибиться в вашем выборе. Да и я пока не могу сказать, что хорошо знаю каждую из вас. Но я обещаю вам одно: поскольку каждый считает, что знает себя лучше всех, то та из вас, которая думает, что будет лучшим старостой, чем Веста, может сразу занять ее место.

Мы, конечно, молчали, опустив глаза.

— Я жду... Таких, значит, нет? Ну, тогда не стоит терять времени. Будем расходиться.

Все это было еще вчера. А сегодня вот что произо­шло. Анне, изучавшая список дежурных, вдруг стала бурно протестовать:

— Послушай. Веста, что ты тут опять наделала? Оду­рела, что ли? Опять в воскресенье я на кухне! Прошлый раз я была в субботу. Ты что, боишься, что я от­правлюсь в церковь? Честное слово, тебя следует све­сти к врачу.

— Извини, но с л ы ш у  я пока еще нормально. Нельзя ли чуть потише? — при этом Веста бросила многозна­чительный взгляд в сторону шкафа и продолжала: — Кого же я должна была назначить? Очередь Марелле, но у нее мама заболела, ей непременно надо в воскре­сенье побывать дома. У твоей подруги, как ты знаешь, билет на дневной концерт. У Лики — соревнование, Роози только сегодня...

Честное слово, услышав голос Весты, я на мгновение настолько растерялась, что добровольно вызвалась от­дежурить, хотя на этой неделе уже дежурила на кухне.

Вообще в последнее время, после того, как мы узнали, что наши разговоры можно услышать со стороны, в комнате словно бы появился маленький глушитель. Мо­жет быть, потому, что каждая из нас за эти дни обду­мала, что и когда она говорила. Если это так, то тут, пожалуй, будет к месту привести знаменитую фразу Анне, которую она обычно произносит по утрам, при­ступая к молочному супу (а в последнее время поче­му-то это случается слишком часто):

— Мы извлекли пользу и из этого печального собы­тия.

Итак, сегодня состоялось официальное «кукольное» собрание. Конечно, все было так, как Тинка предска­зывала с самого начала. Мальчики в таком деле не по­путчики. Разве же таким молодым людям годится во­зиться с куклами. До чего же я все-таки простодушна!

Притворно-внимательный вид Энту и приподнятая бровь Свена с самого начала привели меня в такое за­мешательство, что я заикалась и запиналась, словно подбивала ребят на ограбление госбанка. Спасая поло­жение, я использовала Ликины доводы:

— Кроме того, нас постоянно упрекают, что в ком­сомольской работе мы не проявляем инициативы. Это была бы одна из возможностей и...

— Ур-ра! — заревел Энту. — Кадри Ялакас наконец-то выступила с мощным патриотическим почином — семилетка кукольных тряпок.

У Энту в отношении меня почти всегда прямое попа­дание. Все остальное я высказала уже скороговоркой. Самую последнюю фразу, кажется, даже не договорила. Мне и самой было ясно, до чего все это наивно. Пред­ложить мальчикам снизойти до интересов октябрят! О, если бы Урмас все еще был бы моим одноклассни­ком! Уж он-то все понял бы!

Конечно, если все это представить себе со стороны, то... в то время, как другие комсомольцы поднимают целину, а на заводах передовики и новаторы своими руками помогают строить коммунизм — я здесь при­зываю делать кукольную мебель! От неловкости я была готова захныкать, как октябренок.

Ну вот, теперь взяла слово Веста! Что-то будет?

— Не стоит торговаться. Не хотят и не надо. Это дело добровольное. И какие уж там мастера и специалисты для этого требуются. Что-то выпилить из фанеры и сколотить. Просто надо найти деловой пионерский отряд, который заинтересуется этой работой. Это я беру на себя. Поговорю с начальником мастерской и...

— Послушай, у нас тут не какая-то столярная ма­стерская, — со своим обычным превосходством заявил Ааду.

— Пока еще точно не установлено, что там у вас есть и что в этой вашей мастерской делается, — пари­ровала Веста. — Пара отремонтированных пробок, какие-то обрезки проводов — и уже задираете носы! Сами ни с чем по-настоящему справиться не можете, где уж тут другим помогать.

— Почему ты, Веста, говоришь неправду? — прозву­чало совсем рядом со мной. Конечно же, только Ма­релле может таким образом устанавливать истину. — Как же так? Они делают такие красивые лампы, а Энрико починил измерительный прибор, чего даже инже­неры не могли сделать...

Сами мальчики громче всех смеялись над своей про­стодушной защитницей. Это заставило Марелле замол­чать, и Веста продолжала: