Пироскаф «Дед Мазай» - Крапивин Владислав Петрович. Страница 3

Фома удивлён, Фома возмущён:
«Неправда, товарищи, это не сон!»

Зиночка ещё не кончила читать, а многие уже оглядывались на Сушкина и хихикали. Может, они это без большой насмешки, добродушно, однако у Фомы лопнуло терпение.

Вечером он принёс Венере Мироновне бумагу с крупными карандашными буквами:

Заивление

Требую чтобы мне никто не говорил Фома а говорили только Сушкин иначе уволюсь из детскава дома

Сушкин из 3 групы

Писал он тогда не очень грамотно, однако свою мысль изложил чётко

Венера Мироновна отнеслась к документу с серьёзностью Но сначала, пыталась переубедить Сушкина. Говорила, что «Фома» очень достойное имя, приводила всякие примеры. Рассказала даже, что в давние времена был знаменитый богослов и учёный Фома Аквинский, которого до сих пор помнят и чтут во всем мире. Но Сушкин не хотел быть знаменитостью. Он хотел быть обыкновенным мальчишкой, которого не дразнят.

Венера Мироновна почесала сложенным «заивленнием» кончик носа. Мальчишка стоял перед ней, неумолимо растопырив локти, и сердито косил бледно-голубые глаза. Что было делать? Ведь и правда «уволится». Ищи-свищи по всему Воробьёвску, никакие телекамеры и мобильник с индексом не помогут.

— Ты это твёрдо решил?

Локти оттопырились ещё острее.

— Д-да…

— До чего упрямый Ф… ребёнок Ладно, я проведу работу с контингентом…

«Контингент» — это все люди в детдоме: ребята, воспитатели, повара, бухгалтер, два охранника и дворник дядя Максим. И каждый слушался Венеру Мироновну. Во-первых, потому что был у неё твёрдый характер. А кроме того, уважали за имя. Ну, почему «Мироновна», непонятно (видимо, папа был такой), а «Венера» — это же «дыхание космоса» (так говорил один из старших ребят, Костя Огурец). Дело в том, что в ту пору космонавты разных стран принялись строить на Венере большую научную станцию, о которой не смолкали разговоры… Правда, тот же Огурец, разозлившись за что-то на старшую воспитательницу, переделал её имя в Афродиту Нероновну. И объяснил ребятам, что «Афродита» по-древнегречески то же самое, что «Венера» по-древнеримски.

— Богиня была такая. Красивая, но вредная… А Нероновна потому, что командует, как императрица. Был такой император-злодей…

Венера Мироновна не была красивой. Скорее уж наоборот. Но командовала… да… Хотя никогда не кричала. И не допекала лишними запретами. Если хотят люди посидеть после отбоя лишние полчаса, послушать интересную книжку, так и быть. Если просятся на озеро с кем-нибудь из воспитателей — понырять, побултыхаться, то «ладно, сводите их; только смотрите, чтобы не до посинения…» Но домашние задания готовить — это уж будьте любезны без лишних разговоров. «А то в школе опять скажут, что у детдомовских заторможенное развитие… А разве оно у вас заторможенное?» — «Не-е, Афр… ой, Венера Мироновна!»

На «Афродиту» она не обижалась, только однажды сказала Константину: «Ох и фрукт же ты, Огурец…» — «А чё я…», — ухмыльнулся тот.

Видимо, с «контингентом», Афродита Нероновна в самом деле провела работу: никто больше не называл Сушкина Фомой. Сушкин — вот и все.

Фамилия как фамилия. Не героическая, но и не обидная. Скорее всего, произошла она от слова «сушка». Сушки, как известно, это калачики из пресного теста. Твёрдые и блестящие. Их принято жевать во время чаепитий. Когда очень твёрдые, обмакивают в чай и кусают… Перед вторым классом, когда Сушкину исполнилось восемь лет, ребята делали ему всякие самодельные подарки, а Капитолина Бутырина подарила ожерелье из мелких сушек. Повесила на шею. А ещё две сушки, на петлях из ниток, нацепила на уши.

— Вот. Теперь ты, как вождь папувасов…

— Папуасов, — сказал Сушкин, который недавно читал про Миклуху-Маклая. — Спасибо…

«Ожерельными» сушками он угостил, кому хватило, а с теми, что на ушах, гулял полдня. Ему думалось, что эти два калачика — будто дополнительные признаки его фамилии. А затем вспыхнула замечательная мысль (видимо в восемь лет человек сразу умнеет): почему бы не обзавестись таким признаком на все времена?

Сушкин подарил свои «серёжки» близнецам-первоклассникам Вадику и Наташке и пошёл на двор. Там, в сторожке, он отыскал большого лохматого парня Феликса (красивое имя!), племянника дяди Максима.

С Феликсом они были добрые знакомые. В прошлом году Феликс потерял зажигалку-пистолетик, а Сушкин разглядел в лебеде и отдал. Мог бы и не отдавать, потому что

Если я нашёл деньг у,
То в кармане сберегу…

Но Сушкин отдал, потому что Феликс очень горевал, всех расспрашивал. Получив пистолетик, Феликс расцвёл, как подсолнух: «Ну, Сушкин, я тебе на всю жизнь обязан! За мной не заржавеет!..» Потом он всегда дружески здоровался, а однажды подарил пластикового ёжика с колокольчиком внутри…

Феликс носил в ухе маленький латунный полумесяц, который смыкался кончиками в кольцо. И вот теперь Сушкин сказал:

— Феликс, привет. А ты можешь сделать мне такую серёжку? Не совсем такую, а колечко. Будто маленькая сушка…

Феликс помнил, что он «обязан на всю жизнь». И отнёсся серьёзно

— Вроде как амулет?

Сушкин знал, что такое амулет.

— Ага…

— А не боишься?

— А что? Очень больно?

— Да не очень. Щёлк — вот и все. Но тебя ваша Африкана… то есть Афродита живьём сожрёт

— Я костлявый… Надо только, чтоб колечко было неразрывное, не расстёгивалось

— Спаяем…

— Ой… а это горячо?

— Терпимо. Берут точечный паяльник, суют к уху асбестовую полоску…

— Ох… ладно…

Назавтра Феликс привёл Сушкина в компанию знакомых ребят и девчонок. Рыжая девушка по имени Алиса взяла блестящие щипчики, чем-то протёрла их. («Ой-й-й…»)

— Иди сюда, отважный юноша… Да не бойся, считай до десяти…

— Я не… ой… один, два, три…

На счёте «четыре» ухо укусила сердитая пчела. Сушкин пискнул, но продолжал:

— …пять, шесть…

— Да все уже, все… Девочки, дайте нитку…

В прокол безболезненно протащили шёлковый волосок.

— Походи так до завтра. Смотри, чтобы никто не заметил, не выдернул…

И Сушкин ходил с ладошкой у щеки, словно в ухе что-то чешется или свербит (бывает ведь такое). Никто не обращал внимания, лишь Капка Бутырина все же углядела нитку.

— Ой, Сушкин, что это у тебя?

— Помалкивай, — сурово предупредил он.

Назавтра, в той же компании, дома у Алисы, нитку выдернули и вставили коротенькую жёлтую проволочку. Феликс объяснил, что позолоченная, чтобы не было заразы. Он раздобыл её у приятеля, который занимался ювелирным делом.

— Дорогая, небось, — с уважением сказал Сушкин. Все посмеялись. Объяснили, что «золота тут толщиной в один атом, остальное латунь…»

Феликс согнул проволоку в колечко шириной (диаметром то есть) поменьше сантиметра. Сунул в него, вплотную к мочке, белую полоску. Включили паяльник, его похожий на гвоздь кончик сразу покраснел. Сушкин обмер, но не двинулся. И… ничего страшного. Стало горячо, но лишь на секунду.

— Вот и все… — Глядите-ка, спайку почти и не видать, — сказал Феликс.

— Ювелир, — похвалила его Алиса. А Сушкину взлохматила волосы. — Летай, окольцованная птичка…

— Ага… только в зеркальце гляну… Ура! Спасибо!

Конечно, в детдоме был скандал. Сперва кричала Галина Евгеньевна:

— Это что за фокусы! Немедленно сними!

Ага, «сними»…

Повели его к Афродите.

— Венера Мироновна, полюбуйтесь!

Старшая воспитательница оказалась решительней других.

— Спаяно? Принесите щипцы…

Дело было в канцелярии. Сушкин бухнулся спиной на диван и выставил ноги.

— Не смейте! Буду отбиваться! Не имеете права!

— Почему это не имеем права?

— Это моя собственность! Её нельзя отбирать, нам объясняли!