Будьте бдительны! Сборник рассказов - Верещагин Олег Николаевич. Страница 43

Но сейчас… Сейчас Серёжка смотрел и даже не понимал, что Машута голая и окровавленная, потому что синий от побоев манекен, лежавший на камнях, мало имел общего с прежней Машей…

- Это её… за мины? - тихо спросила Тонна, прятавшая на животе голову Лёшки.

- Хрена там! - вскрикнул Тугрик, весь трясясь. - Хрена то там за мины! Мины она поставила! Она мимо украинского штаба шла! Мимо этого грёбаного штаба! Вышли двое, позвали: "Девочка, иди сюда," - я их не видел раньше, этих двоих, ни разу. Она зашла… И всё. Когда я обратно… через три часа… она там, за старыми бачками, лежала… уже такая… - и он тихо завыл, кусая себе руки.

- Тише, Жек, тише… - попыталась его успокоить присевшая рядом Леди Ди. - Тише, Жека, ти…

- Вы ничего не понимаете! - вскрикнул Тугрик. - Ну вы же совсем ничего не понимаете, ничего-о-о!!! Для вас она была просто… просто девчонка! А для меня… для меня… - и он опять захлебнулся слезами, вырвался из рук девчонки и, падая, скатываясь вниз, громко плача, полез куда-то по развалинам трибун.

- Завтра я пойду, - сказал Боже и закрыл тело Маши мешком, на котором разбирал трофейный М60. - Погуляю там. Около кинотеатра. Где штаб.

- Я пойду с тобой, - сказал Серёжка. И повысил голос раньше, чем кто-то из зашевелившихся ребят и девчонок открыл рот: - И больше никого!

Машуту похоронили там же, где и всех остальных погибших ребят и девчонок из Сережкиного "Штурма" - под трибунами, где рухнувшие перекрытия образовывали большую нишу, практически незаметную снаружи. Тут было уже семь могил - а точнее, кирпичных саркофагов, залитых сверху монтажной пеной, с маленькими фанерками, на которых были написаны короткие строчки.

Тугрик пришёл, но не подходил близко, только когда Гоблин положил последний кирпич, мальчишка вдруг коротко и тихо вскрикнул. Но потом стоял молча и, когда всё было закончено, вышел первым.

- Я иногда думаю - может, они правда мутанты? - сказал Серёжка Боже, когда они вышли наружу. В небе где-то над окраиной широко и размашисто перемещались огни, вспыхивали цветные пятна, слышался отрывистый грохот - шёл воздушный бой. - Как в книжке. Захватили людей и теперь ими командуют…

- Надо ребят увести на нашу сторону, - хмуро сказал Боже. - Да и мне пора возвращаться, я же почти дезертир. И ты уходи тоже.

- Ты можешь вернуться, когда захочешь, - сказал Серёжка без обиды. - И увести с собой ребят - кого захочешь. А я останусь.

- Я могу утащить тебя силой, - заметил Боже. Серёжка посмотрел на него весело:

- Попробуй, - предложил он со смешком. Боже подумал и согласился:

- Не буду. Завтра сможешь меня прикрыть, если что? Я буду стрелять сблизи, жаль, что у нас снайперок настоящих нет.

- Прикрою, - пообещал Серёжка. - Если что.

Тугрик стоял у пахнущей химией пирамидки уже полчаса. Впрочем, он не следил за временем, он говорил с Машей. И был уверен, что она слышит. И даже слышал, как она отвечает.

Жека, сказала она. И Женька Тугаринов улыбнулся.

Теперь он знал, что надо делать. И ему совершенно не было страшно.

Маша ждала его. Он не очень понимал - где. Но совершенно точно знал - там, где они будут вместе и где он скажет ей всё, что не смел сказать тут, потому что двенадцатилетние мальчишки не говорят такого одиннадцатилетним девчонкам.

Но там - там, наверное, будет можно. Главное - сделать всё правильно.

- Перебор, - капитан Мащенко бросил карты на стол.

- Играем ещ… - начал старший лейтенант Полынов. И осекся, удивлённо глядя в дверь. Пятеро других офицеров, лениво наблюдавшие за игрой - трое украинцев, турок и американец-инструктор - обернулись тоже.

- Это что за явление? - спросил один из украинцев.

В дверях стоял мальчишка. Невысокий, темноволосый, с грязными разводами на лице. Мальчишка улыбался радостно и светло. И сказал, кивая Полынову:

- Во, вы здесь… - обвёл остальных взглядом, - все. Это хорошо.

Мальчишка с натугой держал в руке связку - противотанковую РКГ, два двухсотграммовых брикета тола и две старых РГ-42. Кольцо из одной было выдернуто, и мальчишка второй рукой придерживал скобу предохранителя.

- Вэр из э вотчер? - спросил, поднимаясь, американец - он, надо отдать ему должное, первым понял, что происходит. - Тчасовой…

- Я ему бритвой горло перерезал, - охотно пояснил мальчишка. И кивнул на дверь, за которой раздался шум: - Во, бегут уже… Ну ничего… А я за вами, дяденьки. Вам пора.

- Куда? - ошалело спросил Мащенко, не веря, что это происходит на самом деле.

- Вам в ад, - сказал мальчишка. - А мне… мне к маме и к Маше…

…Трое успевших взбежать на крыльцо временного барака солдат погибли на месте. Остальные видели, как дюралевые стены раздулись изнутри - и взорвались в бело-рыжей вспышке страшного взрыва.

Сидя на футбольном мяче, Серёжка Лукьянов плакал. Он не хотел этого делать и не собирался этого делать, но слёзы текли и текли по щекам, капали на кроссовки, на пыльные обломки бетона и кирпича. Эти слёзы были такими естественными, что он даже не попытался их вытереть, когда подошедшие "сибиряки" - двое мальчишек и девчонка - постояв рядом молча, спросили - девчонка спросила:

- Мы сегодня не будем играть?

- Почему? - Серёжка поднял мокрое лицо. - Будем, - и встал, подбрасывая в руки мяч. - Пошли канаться.

- Я с вами, - сказал Боже, вставая с каменной тумбы неподалёку…

…- Игра!

Звонко бумкнул хорошо накачанный мяч.

Димка был дома. Сидел за столом и читал растрёпанную пачку листов А4 при свете керосиновой лампы.

- А мамы нет, - объявил он, оглянувшись на вошедшего надсотника. - У неё педсовет.

- Да? - немного растерянно спросил Верещагин, ставя на пол американскую поясную сумку. - Вот как… А она говорила…

- Да его в последний момент назначили, - Димка сел удобнее. - А когда вы с позиций уходите, вам не влетает?

Надсотник насторожился - ему почудился в вопросе какой-то подвох.

- Ну-у… - начал он. - Вообще-то увольнительные у нас есть… а я их ещё и сам выписываю… кроме того, активных боевых действий нет, а до позиций тут десять минут бегом… - он понял, что говорит неубедительно и отрезал: - Нет. Не влетает. А тебе не влетает, что ты керосин жжёшь? - снимая жилет и ремень, он подошёл к столу, присел на расшатанный стул.