Король живет в интернате - Добряков Владимир Андреевич. Страница 55

Не меньше минуты стоял он у двери, пока решился нажать кнопку звонка. Наконец позвонил. Открыла сама Евгения Константиновна.

После разговоров о ней с матерью и Нинкой, после того страшного сна он невольно представлял себе Евгению Константиновну какой-то другой — с сухим и злым лицом — и пугался этого.

Но ничего подобного! Евгения Константиновна была прежней: с ясной улыбкой и золотистыми волосами, только стала, кажется, еще красивей.

— Ах, ах! — обрадованно воскликнула она. — Это ты? Ну, проходи, покажись, какой ты есть! Я слышала, с тобой что-то произошло. Ты лежал в больнице?

Он отвечал односложно. Все смотрел на нее и думал: «Это на нее наговорили. Конечно, наговорили! Почему-то, правда, не слышно бабушки. Может быть, в магазин ушла?»

Выбрав подходящий момент, он осторожно спросил:

— А что это бабушки вашей не видно?

Расчесывая прозрачным гребнем волосы, она с улыбкой сказала:

— От этой музейной древности я, к счастью, избавилась. — И, трогая пальцами пружинистые локоны глядя на себя в зеркало, начала жаловаться: — Ну уж и потрепала я с ней нервы! Это, видите ли, желает делать по-своему, то ей не нравится. Дошло до того, что стала при муже делать мне замечания. А гостей хоть в дом не приглашай. От нее деревней за версту несет. Я ей сказала: когда гости — пусть сидит в кухне и носа не показывает! Так нет, ей нужно знать, что гости едят, о чем разговаривают. И такая неаккуратная. Сожгла капроновую кофточку. Пришлось хорошенько поговорить с ней.

— Так, значит, она уехала? — упавшим голосом спросил Андрей.

— Да, — весело ответила Евгения Константиновна. — Я сказала Павлу: убирай ее куда угодно!..

Андрей смотрел в пол, молчал. Выходит, все правда. Он угрюмо сказал:

— Но она же работала.

Евгения Константиновна не ответила. Кончив расчесывать волосы, взяла маленькое зеркало и принялась рассматривать себя со спины. Ему стало неприятно — сколько можно вертеться перед зеркалом! И он снова проговорил, уже настойчивее:

— Но она же работала у вас.

— Что мне нужно, я сама сделаю. А на большую уборку можно человека нанять, — сказала Евгения Константиновна. — Во всяком случае, я довольна, что эта развалина не будет торчать у меня перед глазами и лезть со своими глупыми замечаниями.

А в груди Андрея уже шевелился упрямый бес.

— Напрасно вы ее прогнали. Она хорошая.

Он сам почувствовал, что слова его прозвучали грубо, вызывающе, и Евгения Константиновна, конечно, рассердится. И не ошибся. Она обернулась к нему, посмотрела вприщурку и, чуть подняв бровь, холодно заметила:

— Мне кажется, я имела больше возможности узнать ее. А ты, по-моему, еще мал, чтобы судить о поступках взрослых.

Это задело его. Она думает — он слепой, глупый, ничего не видит, не понимает!

— А я уже не такой и маленький, — сказал Андрей и с вызовом посмотрел на нее. — Думаете, ни в чем не разбираюсь. Думаете, например, не вижу, как вы живете? Для себя живете! Ничего почти не делаете, не работаете, детей не имеете. Только наряжаетесь…

И тут Евгения Константиновна изменилась в лице. Да так, что Андрей невольно усмехнулся.

— Как ты смеешь! Посмотрите, еще критикует! — Она гневно топнула ногой, тряхнула золотыми локонами. — Да какое вам всем дело до того, как я живу! И еще о детях рассуждает! Молокосос! Да если у меня и будут дети, то свои. С улицы подбирать не стану, как твоя мать!

Тут Андрей вскочил с места — так, что боль резанула в груди. Выкрикнул ей в лицо:

— Не смейте говорить о моей матери! Вы — нехорошая. Вы — гадкая! Вы мизинца не стоите моей матери! — И, подскочив к двери, распахнул ее, изо всей силы толкнул обратно.

У него, наверно, было очень взволнованное лицо, потому что Ирина Федоровна испуганно спросила:

— Что с тобой? Где ты был?

Он стоял перед ней, все еще с трудом переводя дыхание. Глядя на ее встревоженные, добрые, родные глаза, произнес:

— Ничего не случилось. Все в порядке, мама.

И сам удивился: как просто и легко сказал это самое лучшее слово — мама.

Здорово, Лев Яшин!

Вышло это не случайно. Бегая по двору, Ромка то и дело посматривал вдоль железной изгороди на улицу» где появлялись все новые и новые интернатовцы. Это они возвращались после воскресного отдыха в школу. Своего шефа Ромка увидел сразу, хотя тот шел не один, а с группой ребят. Радостно завопив, Ромка со всех ног бросился к воротам.

Он едва не сбил Андрея. Крепко обхватил его и, глядя в лицо, кричал:

— Пришел! Пришел! — Потом вцепился Андрею в руку и не хотел больше отпускать от себя ни на шаг.

Как тут было Андрею не взволноваться! Как всем сердцем вдруг не понять — насколько дороги ему и эти ребята, что идут рядом, и Ромка с его бурной радостью, и весь интернат! Ему так этого не доставало, особенно в последние дни, когда уже чувствовал себя почти совсем здоровым!

Удивительными были этот первый вечер, следующий день. Андрею было как-то особенно легко и хорошо. Ребята наперебой ухаживали за ним. В столовой дежурные девочки выбрали для него самую поджаристую булочку и принесли вторую порцию масла. Он хотел рассердиться, но Олег и рта не дал ему открыть:

— Ты посмотри на себя — месяц отъедаться надо! Сейчас еще молока принесу.

— Эх, — вздохнул Митяй, — вот жизнь тебе!

Это Митяй, конечно, шутил. Он был страшно доволен, что Андрей вернулся. Осторожно похлопывая Андрея по плечу, подмигивал желтым глазом: — Порядочек!

И после уроков ребята не отходили от Андрея. Одни тянули его в мастерскую — там же пионерский завод теперь! Кто-то предлагал пойти посмотреть, какие вымахали в теплице помидорные кусты. Уже и маленькие помидорчики показались. Третьи не прочь были увести Андрея в тихий уголок, к прудам, чтобы без помехи расспросить все подробно — как преступника задержал. Митяй же тихонько нашептывал:

— Плюнь на них. Успеешь! Идем лучше взглянешь на участок. Не сад будет, а мечта! Уже триста ям выкопали! Под яблони и груши…

Все же Андрей предпочел сначала посмотреть пионерский завод. Отправились туда целой группой, человек десять. И хотя Андрей многое уже знал о заводе, ребята принялись наперебой рассказывать. Всего изготовили пятьдесят семь рамок. Мало, конечно. Потому что вручную пока делают. Пресс только недавно установили, и ещё не готовы штампы. Директором завода выбрали Валентина Кошкина из восьмого класса. Строгий. Но в деле разбирается. Инженер — тоже из их класса, Леня Буров. Голова! Чертежи, как книгу, читает!

— А я помощник начальника отдела кадров, — весело улыбнулся Лерчик Орешкин. — Но это так, по совместительству. Главная моя работа — полировка деревянных панелей. А мастером у нас Дима Расторгуев.

В мастерскую попасть не удалось. Никанор Васильевич только что запер ее — шел обедать. Узнав Андрея, он приподнял седые брови, собрал у глаз морщины.

— Наконец-то! Жив, здоров! Эх, Королев, хотел поставить тебя мастером на участок стопорных винтов, а ты вон, значит, по больницам вздумал лежать! Ну, да ладно, дело прошлое. Загляни вечерком, подыщем тебе работу.

— Рано еще ему, — сказал Олег. — Слабый он.

Андрей испугался, как бы Никанор Васильевич и в самом деле не передумал. Он сердито взглянул на Олега:

— Ничего не слабый! Если хочешь, давай поборемся!

— Ай, ай, петушки! — рассмеялся Никанор Васильевич. — Не ссорьтесь. Работу подыщем нетяжелую… Мастером назначим.

— Нет, — хмуро сказал Андрей. — Я буду простым рабочим.

Когда Никанор Васильевич ушел, Митяй взял Андрея под руку и решительно сказал:

— Ну, братцы, теперь расходитесь. Делать вам больше нечего, а я Королю кое-что хочу показать.

Дима безнадежно махнул рукой.

— Будет тебе хвастаться! И смотреть-то нечего там. Одни ямы. Уж лучше в гараж сходить. Не слышал, Андрей, — дядя Вася новую машину получил. Газик. Мотор — семьдесят лошадиных сил. Шесть цилиндров. Обе оси ведущие…