О зверьках и зверюшах - Лукьянова Ирина. Страница 15

— Откуда я знаю. А может, сегодня что-нибудь новое будет. Ты погоди спать-то…

Соня отвернулась от стены, поерзала под одеялом и посмотрела в окно. В окне ничего не было видно: полная темнота. Где-то далеко-далеко на улице слабо светил фонарь, и ледяные цветы на окне чуть-чуть поблескивали. Громко тикали старые стенные часы. Когда-то Петька рассказывал, что в часах живет шерстяной звон, и иногда оставляет за дверкой, где качается маятник, для Петьки послания. И когда мама просит Петьку завести часы, он их находит в тайном месте и приносит шерстяному звону то, что он хочет. Петька даже показывал два таких послания: на крохотных клочках бумаги непонятным карандашом было коряво написано: «Кусочик масло» и «Гаичка». Мама посмотрела на записку, улыбнулась и сказала, что это написано чернильным карандашом, таких давно не делают и не продают. Что она в детстве видела такие карандаши: если им писать просто так, будет простой карандаш, а если его послюнявить, то он пишет синими чернилами. И что в доме где-то был такой карандаш, но она его давным-давно уже не видела. Наверное, шерстяной звон прибрал.

— А почему звон шерстяной? — спросила Соня.

— А ты что, не слышала, какой он хриплый? — пренебрежительно бросил Петя.

Звон действительно был низкий, грустный, с шипением и хрипом, и оттого особенно красивый.

Зверята заводили часы по очереди, но Соня была меньше ростом, и ей нужно было класть на табуретку два больших словаря, чтобы дотянуться. Однажды она поскользнулась и упала с табуретки, и с тех пор боялась на нее залезать, и часы заводил один Петя. Соня очень хотела сама найти такую записочку, и однажды залезла на табуретку и словари, откинула крючок с дверцы, за которой мерно качался маятник, но ничего не нашла, только немножко пыли и две крошки — похоже, пряничные. Она подумала, что Петька, наверное, оставлял шерстяному звону пряник.

Соня задумалась, какой он, шерстяной звон. Ей казалось, что он непременно похож на шмеля, такой мохнатый и полосатый, и так же гудит. Шмели гудели, шелестели крыльями, на крыльях дрожала радуга, сквозь сон пробивался далекий надтреснутый звон, шмели тащили в ведерках сладкое клеверное молоко…

— Сонька! — шепотом закричал Петя, и она очумело вскочила на постели. — Ты видела?

— Нет, а что?

— Опять все проспала! Сова прилетала!

— Какая сова?

— Белая! Полярная! Огромная! Крылья вот такие! И пушистые-пушистые! А глаза желтые и светятся! И когти! И клюв крючком!

— И что она делала?

— Села с той стороны на карниз под окошком. В окно поглядела, клювом постучала и улетела.

— А почему я не слышала?

— А потому что ты спишь все время!

Соня заплакала.

— Да не реви ты, дура! Ты просто не спи!

— Я не могу, — всхлипнула Соня. — Я хочу не спать, а оно само засыпается!

Она плакала, плакала под одеялом, а потом заснула.

Соня жаловалась бабушке, что Петька ей все врет про всякие чудеса, а она никогда ничего не видела. Бабушка смеялась и говорила: ну и ты ему ври, в чем беда-то? Соня пыталась что-то волшебное наврать про говорящую божью коровку, но Петька ее сразу разоблачил, посмеялся над ее неуклюжими чудесами и тут же рассказал, что ходил ночью попить воды и видел в прихожей, как в подпол лазила золотая крыса: светила себе огарком свечи, вытащила оттуда сундук и стала в нем копаться, а там что-то блестит. Но Петька скрипнул половицей, крыса огарок погасила и в темноте смылась.

— А что в сундучке блестело? — жадно спрашивала Соня.

— Откуда я знаю? — хмуро отвечал Петя. — Сама иди в прихожую да карауль.

— А она мне ничего не сделает? — боялась Соня.

— Заметит — в мышку превратит. Если не испугается.

— А она кусается?

— Еще как!

На следующую ночь Соня пошла караулить золотую крысу в прихожую. Там было холодно, темно и страшно. Соня замерзла, задрожала, и пришлось сбегать за одеялом. В одеяле тоже было холодно, она подтащила в угол коврик, а потом сняла с вешалки несколько одежек и завернулась в них, но очень мерзли уши, а в маленькое квадратное окно светил рогатый месяц, как будто говорил: а кто каши не ест, того забодаю-забодаю-забодаю… Соня натянула на уши какую-то жилетку и прикрыла глаза от снежного, серебряного, бодучего света… и проснулась в своей постели, и услышала сквозь сон, что мама в соседней комнате что-то шепотом говорит Петьке, а Петька бурча оправдывается: да я ей ничего такого не говорил, она сама!

Петька жил с ними уже года три, Соня смутно помнила, как он появился. Ночью в саду страшно шумели и трещали деревья и тихо переговаривались какие-то голоса, бабушка выскочила в сад с фонарем, и через забор быстро запрыгали какие-то зверьки, фонарь высвечивал спины и хвосты, и Соня слышала, как бабушка кричала: да вы придите днем, я вам сколько хотите этих яблок дам, берите сколько надо, не жалко, зачем воровать-то, зачем деревья ломать, зачем нас пугать? А потом бабушка закричала, позвала маму, мама побежала куда-то, и Соне сказали: иди спи, быстро! И за дверью шуршали, разговаривали, ходили, чем-то звякали, и кто-то стонал.

Утром она все поняла: это Петька, убегая, полез через забор, а хлипкая старая штакетина с сучком сломалась и острием пропорола ему пузо. Петьке позвали доктора, перевязали, стали узнавать, где он живет — и оказалось, что он ничейный, бродячий, что в городке зверьков никто не знает, где его родители, а сам он говорит: «Мамка давно ушла, с пацанами жил». Петька был тощий, бледный, хмурый, шерсть на нем была свалявшаяся. Соня испуганно глянула на него, он быстро скорчил рожу и сразу сделал вид, что ее не замечает.

Все лето и часть осени он пролежал больной. Сначала ничего не ел, хмурился, не хотел разговаривать. Потом заговорил, но только с мамой и только за закрытой дверью. Когда выпал первый снег, Петька собрался уходить, но мама и бабушка его не отпустили. Сказали — лето придет, ступай на все четыре стороны, если захочешь, но зимовать будешь здесь. Летом он никуда не захотел уходить. Мама разрешила ему построить шалаш в саду и ночевать там. Соня просилась к нему хоть один разочек, но ей не позволили. Петька сказал, что ночью страшно, потому что по саду ходит Холодная Роса, и на кого она брызнет, тот онемеет. И один раз молчал два дня, а на третий сказал, что на него попала маленькая капля Холодной Росы. И утром однажды Соне показал на листе клубники каплю, совершенно неотличимую от миллионов других капель на других листьях, и сказал, что это Холодная Роса, которую ни за что нельзя даже трогать, не то что пить. Соня засмеялась и хотела слизнуть каплю, но он ее ударил по руке, так что капля подпрыгнула и пропала в траве, и страшно закричал: нельзя, дура! И долго упрекал еще, что он хотел слить каплю в пузырек, чтобы было оружие против врага, а из-за нее, дуры, теперь жди еще, когда теперь такую каплю найдешь.

Петька всегда был очень хмурый. И никогда нельзя было понять, сердится он или смеется, шутит или нет, врет или правду говорит.

Соня жаловалась маме, что все Петькины чудеса случаются, только когда она спит. Мама посмеивалась и говорила, что чудеса случаются всегда, только надо уметь их узнать. Но никогда не говорила, как.

И Соня твердо решила научиться узнавать чудеса. Внимательно присматривалась. Проверила ту щель, из которой вышли гномы: она была маленькая и густо затянутая старой-престарой паутиной. Заглянула в подпол: там было темно, оттуда тянуло землей, плесенью и холодной сыростью. Соня посветила туда фонариком, но ничего, кроме пыльных банок, не увидела. Обследовала весь дом, нашла немало таинственного. Лаковую коробочку, в которой лежала шелковая красная кисточка. Старые открытки. Древний гербарий: побуревшие растения на пожелтевшей бумаге, надписи старинным почерком с нажимом и завитушками. Веер из резных деревянных дощечек и шелка: на нем речка, мост и на мосту красавица в кимоно, а в руках у нее веер, а на нем речка, мост и красавица в кимоно. Еще был пустой пузырек с круглой крышкой, в котором жил жасминовый запах. И был еще один камень, снаружи рыжий и некрасивый, но с одной стороны у него была разинутая пасть — и в ней сиреневые кристаллы, и бабушка сказала, что это «аметистовая жеода», и Соня несколько раз повторила странные слова, но все равно не запомнила. А в шкатулке с нитками-иголками нашелся стеклянный шарик — медовый, янтарный — и если смотреть сквозь него на лампу, в нем появлялась полоска лимонного цвета, а если на свечку, то почти красного. И еще была книга с большими страницами, а на страницах картины — и некоторые казались совсем живыми, а некоторые были очень страшные и даже потом снились. И там была одна картина, на которой была темная липовая аллея, а в конце аллеи смутно белел дом, и Соне страшно хотелось дойти до конца аллеи и попасть в этот дом, и посмотреть, кто там живет.