Наездники - Булычев Кир. Страница 22
– Это с какой точки зрения смотреть, – откликнулся детеныш. – Для нас она – завтрак в постели, а для кого-то мать родная. Но зря не надейся. Рот не разевай. Пропала твоя мать без вести, туда ей и дорога. Впрочем, и тебе скоро туда же. Потерпи, консерва!
Он был маленький, суетливый, рожица красная, волосы завитые и будто крашенные рыжей краской. И губы накрашены. Но почему-то говорил он нормальным голосом взрослой женщины.
Верка замолчала. И от ужаса, и потому, что просто не смогла удержать крика боли.
Ведь когда плачешь, любая боль немного уменьшается. Недаром все дети плачут, когда разбивают коленки.
И время идет быстрее…
– Сейчас, сейчас, – произнесла женщина, подходя к Верке. Ее черные большие глаза увеличились настолько, что заняли половину лица – как у стрекозы. – Сейчас мы осчастливим тебя, недостойная человеческая самка. Ты станешь матерью властелина мира. Ты поймешь свое счастье…
– Больно! – закричала Верка. – Отвяжите меня!
– Нет, сначала ты выполнишь свой долг!
И тут Верка увидела нечто настолько ужасное и отталкивающее, что забыла о боли.
Глава 9
Мы боимся того, что можем понять. Что можем с чем-нибудь сравнить и описать обычными словами.
Если мы видим то, чего не видел раньше ни один живой человек и чего понять невозможно, то мы не боимся.
Это не страх.
Это трепет.
Что отдашь, чтобы этот ужас прекратился?
Все, что угодно, даже половину жизни. Хотя мы и не знаем, что означает этот ужас и откуда он взялся.
Правда, сейчас мне легко описывать то, чего вы не видите и не увидите никогда.
Верке было хуже.
В тысячу раз.
Она увидела, как легко и беззвучно разошлась «молния» на джинсовой рубашке стоявшей перед ней женщины.
Под рубашкой было тело, которое в первый момент показалось Верке покрытым бронежилетом или какими-то латами.
Но это было тело матки. Словно гигантский хитиновый покров чудовищного насекомого.
Женщина зашипела. Как будто разучилась говорить.
Она медленно приближалась к подвешенной Верке, и той было тяжело поднять голову, потому что руки давно онемели и даже уже не очень болели, зато утомительно и нестерпимо ныло все тело.
Верка теряла сознание.
Она и видела все, и не видела, потому что не понимала, что же такое видят ее глаза.
Почему к ней тянется длинная блестящая сабля?… Все ближе и ближе!
Где она видела такую саблю?
– Пожалуйста… – шептала Верка. – Я вас очень прошу… не надо…
Она упустила тот момент, когда в подземелье стало светлее.
Сильный луч ударил из лаза.
– Беги! – завопил детеныш. – Беги же!
Его ножки на каблучках затопали, застучали по каменному полу. И тут же в подземелье вбежали Ванечка, Елена и молодой мужчина в камуфляже.
– Господи! – ахнула Елена. – Что они с ней сделали?
– Нож! – крикнул Ванечка. – Где нож? У тебя что, ножа нет?
– Вас понял, – спокойно ответил мужчина в камуфляже.
Верка слышала эти слова словно сквозь сон, и ей надо было срочно и обязательно сказать что-то важное. Но язык ее не слушался.
– Спокойно, – повторяла Елена, – спокойно. Все будет хорошо.
Мужчина поднял руку с пистолетом, чего Верка уже не увидела, и направил ствол на веревку, на которой висела девочка.
Пистолет совсем негромко чавкнул.
Ванечка подхватил Верку, и они вдвоем положили ее на пол. Верка понимала, почему ее кладут на пол. Ведь стол занят, там лежит мама…
– Где они? – спросил Ванечка.
Елена поднесла к губам Верки тюбик. В рот потекла кислая холодная жидкость.
Верка смогла прошептать:
– В тот ход, в другой…
– Черт побери! – воскликнул Ванечка. – Как же я его сразу не заметил? За мной!
Он кричал, как будто звал в атаку, но получалось смешно, потому что Ванечка слишком похож на доброго кролика. Но молодой мужик в камуфляже его послушался, и они скрылись в темном коридоре.
Верка лежала на полу, а Елена стояла перед ней на коленях и растирала ей кисти рук. Больно было ужасно.
Справа нависал край низкого стола.
Верка знала, что там лежит ее мама.
– Мама мертвая? – спросила Верка.
Она так хотела чуда, в которое сама не верила, что боялась выразить надежду вслух.
На потолке что-то шевельнулось.
Нет, только показалось.
– Ты зачем сюда полезла? – вздохнула Елена, не ответив про маму. – Ты нам все испортила. Иван Сергеевич очень сердится.
– Ну и пускай сердится… Больно же!
– Скажи спасибо, что руки не отвалились.
Верка лежала на спине и все вглядывалась в потолок. Он в той комнате был довольно высоким, может, метра три, даже взрослый мужчина рукой не достанет.
Наконец глаза смогли различить неровности потолка – неправильный цвет и блестящие выпуклости.
Они же насекомые! Очень большие насекомые, которые впитали в себя приметы человеческого разума.
Вот они, на потолке. Замерли, слились с черными досками, нависли, расплющились и замерли так, как умеют замирать только насекомые. Но неверный свет лампочки, висящей в другом углу подвала, луч фонарика в руке Елены, дрожащее мерцание свечечки, горящей в коридоре, – несколько источников света, хоть и слабеньких, создавали паутину лучиков, не столько освещающих потолок, сколько мешающих на него смотреть… И если бы не отражения этих лучиков в замерших стеклянных глазах, их никогда бы не заметить.
А как только Верка догадалась, что насекомые висят над ней, ее охватил такой ужас, что, как в сказке, язык отказался слушаться и она только часто-часто задышала и попыталась вырвать руку, чтобы показать на потолок.
Но Елена Борисовна не поняла, стала успокаивать и удерживать Веркину руку:
– Не волнуйся, деточка, все будет хорошо!
Верка потеряла контроль над собой.
Большие глаза женщины и детеныша – да какая это женщина, какой детеныш! – смотрели внутрь ее и морозили сердце.
Она рванулась, кинулась в сторону, чуть не опрокинула стол, на котором лежало тело мамы, вырвалась из рук Елены и на четвереньках, как собачонка, кинулась к выходу.
И поняла, почувствовала, хоть и не увидела – нет же у человека глаз на затылке, – что исполинские насекомые поползли по потолку в другую сторону, в глубь подвала.
В коридоре Верка распрямилась и вбежала в первую комнату, где так и лежал на полу Олег Владиславович, которого никто не тронул. А рядом – высохшее тельце женщины… Его в первый раз Верка приняла за тельце ребенка.
Елена догнала ее.
– Что случилось? – спросила она. – Тебе что-то померещилось?
– Они там были! Они на потолке над нами сидели и смотрели!
– Ну это маловероятно, – ответила Елена Борисовна. – Мы бы их заметили.
– Вот я и заметила.
Верка села на пол, прислонилась к стене спиной. Сил больше не было. Ни бегать, ни объяснять, ни бояться… Все, кранты!
Елена Борисовна и поверила ей, и не поверила. Она сама боялась, но ей бояться было нельзя, потому что рядом была девочка, которую Елена безумно жалела. Это была такая несправедливость, что именно на Веру, и без того обиженную жизнью, навалилось такое горе и такой страх.
– Это они убили Олега Владиславовича? – спросила вдруг Верка.
Елена присела на корточки возле Олега. Она приложила пальцы к его шее, подняла веко.
– Пока он жив, – сказала Елена. – Пока…
– Их в тюрьму посадить мало, – убежденно сказала Верка.
Елена горько улыбнулась, и Верка в полутьме разглядела ее улыбку.
– А моя мама? – спросила Верка. – Я даже спрашивать боюсь, потому что ничего не понимаю.
– Будем ждать «Скорую», – сказала Елена.
Верка хотела было сказать, что тогда надо маму вытаскивать наверх, чтобы не терять времени. И Олега тоже.
Но не сказала.
Вот если бы мама лежала дома, на кровати, живая или мертвая, Верка бы обнимала ее, целовала, плакала бы. А здесь все происходило как в плохом кино, и Верка была зрителем.