Тебе посвящается - Бременер Макс Соломонович. Страница 10

– В комитете, безусловно, да, – ответил Валерий.

Было неудобно вести деловой разговор, лавируя меж­ду гуляющими.

– А есть в школе, наверное, и ребята похуже?

– Есть, конечно, похуже. – Валерий не мог смекнуть, куда гнет студентка.

– И что – приносят они вред? – Наталья Николаев­на замедлила шаг, повернула голову к Валерию.

«Приносят, подлецы, да еще какой!» – подумал Ва­лерий, но ответил скупо:

– Бывает, нарушают дисциплину.

– С Хмеликом и Лаптевым, например, «нарушения» были, да? – Тон у Натальи Николаевны был сдержанно-испытующий.

– Я сам про это все время думаю, – просто сказал Ва­лерий.

Он хотел объяснить, что мешает уличить виновников, но Наталья Николаевна продолжала спрашивать. Ее но­вые вопросы, казалось, ничуть не касались судьбы Хмели­ка и Лаптева – она интересовалась, любят ли его това­рищи и он сам читать и какие книги, кто увлекается те­атром, кто бывает на концертах в Консерватории. Валерий, недоумевая, рассказал, что читает книги, какие входят в программу по литературе, и еще некоторые, что Станкин – театрал, а Кавалерчик посещает музыкальный лек­торий и по воскресеньям ходит на утренние концерты.

– Значит, книги любите, театр любите, музыку люби­те? Верно?

– Ага, любим, – ответил он утвердительно и вместе с тем озадаченно.

– А за нашу социалистическую культуру не боре­тесь! – резко сказала Наталья Николаевна.

Фраза эта показалась Валерию слишком громкой, – может быть, потому, что смысл ее был туманен. Культу­ра связывалась в его представлении с парком культуры и отдыха, где летом можно было посидеть на скамеечке в тени, взять напрокат лодку, поиграть в шашки. Некуль­турно было свистеть в два пальца, браниться. Сейчас Ва­лерий попытался определить мысленно, что в парке было для отдыха и что – самой культурой, но не смог и, не­много растерянный, слегка задетый, произнес:

– Почему же не боремся?..

– Вот этого я не знаю, – сказала Наталья Никола­евна.

То, что затем услышал Валерий, было неожиданно, по­тому что повторяло его мысли, а отчасти, правда сбивчи­во, отвечало на них.

– Вы знаете, что школы называют очагами культуры? Понимаете почему?

Он неуверенно кивнул.

– Ну, потому, конечно, что в школе вы овладеваете культурой, то есть познаете науки, литературу.

Действительно, науки и литература – это культура, они проходили.

– И, понимаете, оттого, – продолжала Наталья Ни­колаевна, – что хозяева в школе – те, кто вооружен куль­турой. По-моему, именно по этой причине... Собственно, прежде всего по этой причине школы называют очагами культуры. А по-вашему, так? Права я, по-вашему?

Тема разговора до сих пор не очень-то занимала Ва­лерия, но подкупало его то, что Наталья Николаевна, взрослый человек, почти готовая учительница, делится с ним чем-то, не до конца для самой себя решенным, ищет у него подтверждения своим мыслям. И, благодарный за неподдельный интерес к себе, он ответил живо, как если б тема беседы и впрямь его волновала:

– Это абсолютно точно, Наталья Николаевна!

– Но тогда точно и вот что... Ведь если наоборот... если те, кто вооружен культурой, – не хозяева в школе, школу нельзя считать очагом культуры. Так?

Вот об этом он и думая недавно – правда, немного по-другому.

– Да, – сказал он. – Но как же так?! Я вот стараюсь, как говорится, обмозговать... У нас же очень многие...

Наталья Николаевна перебила его:

– Как – я не знаю. Но, кажется, я догадываюсь, что вы хотите сказать. Вы хотите сказать: многие комсомоль­цы и пионеры любят литературу, науку, театр. Они пре­зирают шайку хулиганов, которые пытаются властвовать в школе, запугивать в ней всех, кого могут. Я с вами, без­условно, согласна – многие комсомольцы и пионеры их презирают. Но они соседствуют все-таки с темными сила­ми. Они не борются за нашу культуру, а лишь в душе, точно в тиши музея, хранят уважение к ней!

Что-то помешало Валерию подметить во взрослом рас­суждении и маленькую несуразность (студентка согласи­лась со словами, которые сама же приписала ему), и чрез­мерную горячность. Он воспринимал сейчас одно – прав­ду, что говорила Наталья Николаевна. Подробности ускользали, и даже сравнение – «в душе, точно в тиши музея» – лишь считанные секунды было для него дико­винным. Позднее он ощущал уже не оригинальность, а только горечь этого сравнения.

– Как же все-таки так получается? – после паузы снова спросил Валерий.

– Не знаю, – ответила Наталья Николаевна в третий раз.

Несколько минут они шли молча.

– Вот этот переулок – мой, – сказала студентка. – Доведете меня до дому или, может быть...

– Нет, почему... доведу, – немедля отозвался он.

Оглядевшись, Валерий обнаружил, что ему совершен­но незнакомо ни место, где он находится, ни название пе­реулка на ржавой дощечке с полустершейся первой бук­вой и целехоньким твердым знаком на конце. Захвачен­ный беседой, он не следил за дорогой и теперь помнил всего-навсего, что шагает, кажется, уже довольно долго.

Едва Наталья Николаевна и Валерий свернули в пе­реулок, как от угла отделились трое молодцов – один лет четырнадцати, крупный и рослый, и двое поменьше, похлипче. Они последовали за Натальей Николаевной и Валерием, сначала нарочно громко переговариваясь меж­ду собой: «Какая пара», «Вот это пара!», «Жених с не­вестой!», «Любовь до гроба!» Затем парнишка поменьше забежал вперед и, хихикая, спросил:

– Вы скоро женитесь?..

– Чего ты, не видишь – уже! – басовито откликнулся рослый парень, шедший позади.

– Ребята, как не совестно безобразничать! – возму­тилась Наталья Николаевна. – Прекратите сейчас же ба­лаган!

– Жена обиделась! – объявил старший, а двое других старательно захохотали во все горло, семеня по пятам за студенткой и Валерием.

Валерий обернулся, мгновенно схватил хохочущего мальчишку за ворот, приподнял, встряхнул, опустил. Тот побелел от страха. Второй, разом оборвав смех, отпрянул к старшему. Рослый парень подскочил к Валерию:

– Ну-ка, отпусти!

– Я те зубы поскалю! – спокойно и негромко сказал Валерий, не двигаясь с места, и выругался. – Беги отсю­да! Дам в лоб! – Последние слова, произнесенные надле­жаще грубо и отрывисто, действовали безотказно, так как давали понять мальчишкам, что им встретился «свой», да к тому же, видать, «тертый».

Когда мальчишки, невнятно грозя «попомнить», скры­лись, Валерий как ни в чем не бывало вернулся к раз­говору. Но на студентку встреча произвела большее впе­чатление.

– Вы себя с ними очень решительно вели! – сказала она возбужденно. – Просто на редкость ловко их спрова­дили! Я уж не на шутку забоялась...

– Что вы, это ж мелкота, – ответил Валерий небреж­но и скромно, – пустяки...

– Но все-таки их было трое! На редкость ловко вы их спровадили, – повторила она. И, поколебавшись, добави­ла: – Только вот ругались напрасно.

«Услыхала все-таки», – подумал Валерий.

– Таких же добром, уговором не возьмешь, я-то знаю, Наталья Николаевна, – сказал он, оправдываясь. – Начали б мы: «Как вам не стыдно, должны соображать...» – и всякое в таком роде, ни за что они б не отстали.

Наталья Николаевна ничего не возразила, и он, решив, что этот вопрос исчерпан, заговорил о другом:

– Я вот вчера дочитал «Педагогическую поэму». Так там Макаренко на последней странице пишет: может быть, создадут скоро простую, деловую книжку – о коммуни­стическом воспитании. Вы, наверное, помните – как раз кончается этим. А что такое, Наталья Николаевна, ком­мунистическое воспитание?

Студентка усмехнулась, посмотрела на него с пытливым удивлением. И он смутился, гадая, сочла его теперь Наталья Николаевна позорно несведущим или, наоборот, сверх меры глубокомысленным.

– Возможно, у вас времени сейчас нет? – спросил Ва­лерий.

– Что вы... – ответила она рассеянно. – Есть, конечно.

Они остановились на ступеньках, ведших к подъезду высокого кирпичного дома.

– Коммунистическое воспитание – это воспитание, правдой, – отчетливо, но как-то машинально проговорила Наталья Николаевна.