Тебе посвящается - Бременер Макс Соломонович. Страница 8

– А ты видел? – спросил Гена Конев.

– А тебе что? – буркнул мальчишка.

Остальные настороженно молчали.

– Как твоя фамилия? – Валерий по проходу между партами приблизился к мальчишке.

– Моя? – переспросил тот. – Тишков. А что?

– Я же еще не знаю ваших фамилий, – ответил Ва­лерий, – буду запоминать. Вот. А Лаптева кто-нибудь на­вещать пойдет?

– Я, – сказал Хмелик. – Моя фамилия Хмелик.

– Хорошо. – Валерий помедлил и, почти убежденный теперь, что это бесполезно, задал все-таки вопрос, который давно приготовил: – Ребята, а к вам не пристают эти... из-за которых вы тогда акробатикой занимались?

Но упоминание об «акробатике» не вызвало у ребят, как в первый раз, оживления. Не сразу, вразброд, тихо и неохотно, несколько мальчиков ответили, что никто их не трогает. И Валерий ощутил, что все как-то замкнулись; если б не то, что все по-прежнему сидели на своих местах, можно было бы сказать, что его стали сторониться.

С полминуты ребята молчали, уставясь в парты. Ге­на Конев, глядя в одну точку, прижмуривал то левый, то правый глаз...

Валерий встал и распахнул дверь класса:

– Можете расходиться.

Он спустился с ребятами в раздевалку и здесь предло­жил Хмелику зайти к Лаптеву вместе.

...Бывают в жизни минуты, которых стараешься нико­гда не вспоминать. И чаще всего это – минуты слабости. Терпимо воспоминание о боли, но невыносимо воспомина­ние о давнем малодушии – вспыхнув, оно заставляет усо­мниться в сегодняшней силе души. И страшна беспомощ­ность, когда перед тобой непоправимое, когда стоишь, потупясь, ненужный, медля уйти... Беспомощности не за­быть, но, на худой конец, это все-таки хорошо – служит наукой.

Так Валерий не мог потом позабыть минут, проведен­ных у Лаптева дома.

На звонок им открыла соседка председателя, и они долго стояли в тиши коридора, возле гудящего электриче­ского счетчика, пока к ним не вышла мать Лаптева.

Она не пригласила их в комнату. Близоруко и раздра­женно щурясь, не громко, но резко спросила, что им на­до. Валерий сказал.

– Сашу нельзя сейчас видеть, – ответила мать Лапте­ва. – Ему нужен абсолютный покой. У него сотрясение мозга.

Хмелик, испуганно округлив глаза и губы, судорож­но вдохнул. И чуть-чуть поубавилось враждебности на лице матери, оно разгладилось самую малость, и тогда ста­ло на нем заметно страдание, скрытое до того за непри­язнью.

– Мы хотели у Саши узнать... – сказал Валерий. – У меня такое подозрение: может, он не случайно упал... И я хотел спросить...

– Поздновато у вас родилось подозрение! – жестко перебила мать Лаптева. – После того как его успели из­бить и стукнуть головой об стенку!

– Кто?! – У Валерия застучало в висках и припо­мнился вдруг объясняющий голос Тишкова: «Теперь: от­куда мы взяли, что Лаптев разбился?»

– Саша их не назвал. Потому ли, что он теперь их не помнит... – Мать запнулась, сделала с трудом глотательное движение. – Или потому, что он их боится.

Как случилось, звучало в этом «боится», что моего не­робкого сына коснулся страх?

– Поздновато появились ваши подозрения! – Сашина мама отступила к порогу своей комнаты и взялась за руч­ку двери.

Валерию хотелось ответить, что его только что назна­чили вожатым, что он только еще начинает во все вникать, но он понимал, что эта отводящая от него упреки правда была бы все-таки жалким и мелким оправданием. Больше, чем оправдаться, он желал в ту минуту утешить чем-то мать Лаптева.

– Во второй раз такое с Сашей наверняка не повто­рится! – сказал Валерий и, едва сказав, почувствовал, ка­кую сморозил глупость.

Только что произошла с Сашей беда, неизвестно еще, как все обернется, а он нашел, чем обнадежить, чем под­бодрить: «второй раз вашего сына по голове не трахнут». Обошлось бы сначала с первым...

– «Не повторится»... – отозвалась мать Лаптева. – В вашей школе Саша, что бы там ни было, никогда учить­ся не будет.

Ребятам оставалось попрощаться. Уже с лестничной площадки Хмелик нерешительно спросил:

– А приходить к Саше когда можно?..

И мать Лаптева ответила слегка потеплевшим го­лосом:

– Позвони нам, Леня, по телефону.

В тот же вечер Хмелик рассказал Валерию, что на сборе Лаптев собирался говорить о тех пионерах, которые по вечерам спекулируют возле кино. Об этом проведали откуда-то двое больших ребят, на перемене они – Хмелик слышал – пугали Лаптева: ябедник от «темной» никуда не спрячется. Саша им ответил, что не к директору идет тайком жаловаться, а всем ребятам расскажет про неко­торых. И они от Саши отстали.

Но на последней переменке большие ребята прислали за ним Тишкова, который возле них околачивается, и Са­ша поднялся на четвертый этаж. Вернулся Лаптев в сса­динах и в крови и сказал, будто упал. Однако можно было догадаться, что это скорее всего не так, потому что ребя­та, которые Лаптеву грозили, стоят по вечерам в переул­ке рядом с теми, что отнимают у маленьких деньги. Сами они не отнимают, но стоят рядом с теми, которые отнимают.

Узнав все это, Валерий поспешно спросил Хмелика, сможет ли тот показать ему в коридоре двоих ребят, су­ливших Саше «темную». Хмелик ответил, что сможет. И Валерия охватили азарт и озноб нетерпения. То рисо­валась ему расплата с хулиганами, то он прикидывал, что может ей помешать: не явятся, например, завтра подлецы в школу, раздумает до утра Хмелик... Первое и особенно второе было почти невероятно, но все-таки беспокоило. И, чтоб Хмелик не передумал, Валерий стал длинно хва­лить его за мужество, отчего тот насупился и, похоже, не­много струхнул. У Валерия ёкнуло сердце, и он продолжал хвалить Леню – выспренне, немного заискивающе, а уж этого с ним никогда не бывало. Он ожесточался от фальши своих слов, но не мог смолкнуть. Тогда-то Хмелик неожи­данно его прервал.

– Волков бояться – в лес не ходить! – проговорил он решительно. И не слишком смело улыбнулся.

...Когда наутро Хмелик указал Валерию в коридоре на Шустикова и Костяшкина, Валерий изумился. Костяшкина он не знал, но Алеша Шустиков был в мужской школе его одноклассником. И за те годы, что Валерий учился с ним вместе, Алеша Шустиков никогда, ни по какому пово­ду не оказывался в центре внимания ребят. Он был тих и уныл. Даже Ляпунову никогда не подпевал. Пожалуй, лишь два раза имя его было у класса на устах. Первый раз – когда он в числе сельскохозяйственных культур, произрастающих в долине реки По, назвал макароны. Все тогда долго хохотали. И второй раз – когда в седьмом классе у ребят зашел разговор о будущих профессиях. Кто мечтал стать капитаном ледокола, кто химиком, кто фут­болистом, кто артистом, как Ильинский, кто разведчиком, как Кадочников... И многие признавались, что выбор еще неточный – может, и передумают. Шустиков же сказал твердо, но без мечты в голосе:

«Я – зубным техником».

Его переспросили:

«Зубным врачом?»

«Нет, техником, как дядя мой».

«А что тут интересного?»

Шустиков пожал плечами.

«Обеспечен буду очень хорошо», – пояснил он снисхо­дительно и вяло.

«Чем?» – наивно спросил кто-то.

«В материальном отношении», – веско ответил Шу­стиков.

Гайдуков потом, наверно, неделю приставал к нему. Он обрушивал на Алексея названия вывесок.

«Привет, «починка зубов»! – обращался он к Шустикову. – Как дела, «мосты и коронки»?»

Шустиков только кривился слегка. Но, когда Игорь как-то окликнул его: «Эй, «челюсти новейших систем»! Это как понять? Щелкаем, что ли, с гарантией?» – Шу­стиков обиделся.

«Какое б ни было дело, – сказал он, – издеваться над ним нечего».

Игорь тогда сказал Валерию:

«Ерунду он городит!»

Но все-таки Шустикова оставил в покое.

Вот на этого Шустикова и указал Хмелик. Валерий тотчас сказал об этом Игорю, тот – Зинаиде Васильевне. И Гайдуков пригласил Шустикова и Костяшкина для объяснения в пионерскую комнату.

Чтоб услышать беседу Гайдукова и Котовой с обид­чиками малышей, Валерий прошмыгнул в холодный и пу­стой школьный зал. Здесь он взобрался на маленькую эстраду и прильнул к заколоченной двери, ведшей в пио­нерскую комнату. Но, как Валерий ни напрягал слух, до­носились до него только отдельные слова. Выпрямившись, он на цыпочках отошел от двери. При этом доски под ним заскрипели, а с дрогнувшего шкафа сорвались свернутые в тяжелую трубку старые плакаты. Валерий поспешно вы­скочил из зала в коридор и тут стал поджидать Игоря.