Тебе посвящается - Бременер Макс Соломонович. Страница 20

– Почему у меня должно быть перо?.. Какое пе­ро?.. – внезапно откликнулся Хмелик, озираясь по сторо­нам, точно не очнувшийся от сна.

– А дикари без перьев не бывают! – дружно, радостно крикнули обе девочки, не веря себе, что Леня все-таки поймался на их удочку.

Хмелик прыгнул вперед и без звука, с остервенением дернул за косы обеих девчонок сразу. Те, заголосив, даже присели от боли. Он развязал им ленты и, возмущенно сопя, отошел.

Девочки повели себя по-разному. Одна легко отвела душу, произнеся: «Дурак!» – после чего быстро распле­ла и заново заплела косу. Другая не стала приводить себя в порядок, а, причитая: «Пусть все увидят, что он наде­лал, пусть ему будет, пусть ему будет...» – направилась в учительскую. Впрочем, она намеревалась скорее попугать обидчика, чем действительно пожаловаться.

Эта девочка и попалась прежде всего на глаза Вале­рию, когда он поднялся на третий этаж.

– Кому это «пусть будет»? – спросил Валерий. – А, Ветрова?

Девочка подумала, что ответить вожатому, который все-таки тоже школьник, не значит наябедничать, и ука­зала на Хмелика. Тут возле них очутилась Наталья Нико­лаевна. Наталья Николаевна была учительница. Правда, сегодня она почему-то повязала красный галстук, что удивляло, но все-таки учительница... Ветрова запнулась.

– Ну, кто обидел? – спросила Наталья Николаевна, положив Ветровой на голову руку. – Я с сегодняшнего дня старшая вожатая. Мне теперь все надо знать. – Она слегка взъерошила девочке волосы.

Участие разбередило почти улетучившуюся обиду, и Ветрова, всхлипнув, призналась:

– Хмелик чуть косу не оторвал! – Но тут же добави­ла: – Его сегодня зря по радио обругали... А вообще-то он тихий.

– Приходите ко мне после уроков все – Хмелик, ты члены совета отряда, – велела Наталья Николаевна, – звеньевые тоже. И вы, Валерий. Будет совет дружины. В пионерской. Разберемся в фельетоне, сообщим потом в «Школьные новости», что думаем... Почему без галсту­ка? – Последнее относилось уже к проходившему мимо пятикласснику Тишкову: Наталья Николаевна входила в круг своих новых обязанностей.

Воспользоваться приглашением на совет дружины Ва­лерию не пришлось. После занятий собралась комсомоль­ская группа 9-го «А». Предстояло обсудить поступок Кавалерчика, крикнувшего, когда влетел в класс снежок: «Бомба!» – и уйти было нельзя.

«Хорошо, что Наталья Николаевна теперь старшая вожатая, – подумал Валерий. (Прежняя старшая вожатая с начала года много болела, так что пионеры редко ее ви­дели.) – Она и без меня разберется...»

Он не забывал откровенного, необычного, хорошего их разговора.

Пришли Зинаида Васильевна и Макар Андронович, и Станкин открыл собрание группы.

С того дня когда Макар Андронович удалил Бориса с урока, а Зинаида Васильевна упомянула на комитете о «деле» Кавалерчика, все ребята знали, что им тоже при­дется высказываться о случае на уроке географии. Ждал этого и Борис.

...Зинаида Васильевна встала первой.

– Комсомольцы, – сказала она, – нам нужно сегодня настроиться на самый серьезный лад, на очень, очень серьезный лад...

И Зинаида Васильевна заговорила. Она говорила о Североатлантическом пакте, Европейском оборонительном сообществе, воинственных речах генерала Грюнтера и непреклонно смотрела на Кавалерчика, который беспокойно ерзал на парте. А ребятам тревожно и неловко было на него глядеть. Ведь если речь о его проступке учительница начинает с Грюнтера и других страшилищ, виденных лишь на карикатурах, то, может быть, Боря, так хорошо знако­мый, чем-то им сродни?.. Эта мысль возникала не у всех и, наверное, не дольше, чем на мгновение. Но она мелька­ла все-таки.

Конечно, некоторые из ребят, слушавших Котову, сла­бо разбирались в международном положении. Конечно, среди них были такие, которые читали газеты только по­тому, что историчка «гоняет по современным событиям». Они просто не решались сейчас что-либо сказать, считая, что для этого надо быть более сведущими в вопросах ми­ровой политики. И, хотя чтоб догадаться и заявить, что Кавалерчик не имеет отношения к североатлантическому генералу, достаточно было всего-навсего верить собствен­ным глазам, после речи Зинаиды Васильевны воцарилось молчание. Затем, после обычных просьб быть поактивнее, комсомольцы стали подниматься один за другим. Все го­ворили очень коротко: Борис сорвал урок, он поступил неразумно, ему нужно объявить выговор. Никакие призы­вы не помогали, подробнее не высказывался никто.

– Предоставим слово групоргу... Пожалуйста, Стан­кин, – предложила Зинаида Васильевна, забывая, что Станкин сам ведет собрание.

– Ну, так вот, – произнес Стасик, видимо раздумы­вая, с чего начать.

Макар Андронович скупо, поощрительно кивнул. Так опытный, немолодой учитель на уроке ли, где присут­ствует инспектор, или на экзамене дает понять хорошему ученику, что вполне надеется на его здравый ум и робеть совершенно не к чему.

– Я считаю, – сказал Станкин, – что Борис, безуслов­но, заслуживает взыскания. Этот его нелепый выкрик на уроке географии... – Стасик развел руками. – Конечно, это такое мальчишество, которое девятикласснику не к лицу! Еще в шестом классе, я понимаю, такое озорство можно как-то, что ли...

– Озорству вообще не место в школе, – вставила Котова.

– А может быть, и вообще не место, – согласился Станкин менее убежденно. – Так или иначе, но Кавалерчик непроизвольно всегда что-нибудь откалывает. И ста­вит себя в глупое положение. Ну и, конечно, класс. Что же касается того, будто Борис сеял страх, то тут Зинаида Васильевна, по-моему, неправа: Борис сеял, наоборот, смех. Он это изо всех сил старается делать – и довольно назойливо. Как я уже сказал, это его ставит в глупое по­ложение, – безжалостно закончил Станкин.

В общем, все это было правильно, хотя недостатки Бо­ри Кавалерчика были чуточку преувеличены и судил о них Стасик немного свысока. Но на то уж это был Стасик!

Главное же, Станкин отверг самое опасное обвинение Котовой. И в ту минуту, когда он учтиво, твердо и бес­пристрастно возражал ей, Валерий от души восхищался обстоятельным Стасиком, который еще несколько часов назад его бесил.

Но Зинаида Васильевна не сдалась.

– Товарищи! – проговорила она звонко, как бы взы­вая к дремлющей совести ребят. – Вместо того чтоб остро, принципиально критиковать нетерпимый поступок, Стан­кин нам фактически предлагает амнистировать Кавалер­чика. Амнистировать, а обсуждение свернуть! Ведь это он предлагает? – спросила она тоном человека, который рад бы обнаружить, что заблуждается, и взять обратно свои слова.

– Амнистируют только преступников, – внятно сказа­ла Лена.

– Но комсомолу адвокаты не нужны! – воскликнула Зинаида Васильевна не слыша. – Взыскание помягче, и кончен разговор – вот чего хотел бы Станкин! Но суть ведь не только в том, – продолжала Котова тише и вкрад­чивее, – оставим мы Кавалерчика в комсомоле или нет. Мы вынесем дело Кавалерчика на комитет, на общешколь­ное комсомольское собрание прежде всего потому, что на этом деле нужно воспитывать всех ребят. Вот поэтому... – Она словно бы доверительно приоткрывала перед ними, молодыми да зелеными, чистоту и значительность своих намерений. – А что сознательность в вас нужно воспиты­вать – об этом свидетельствует беззубое выступление Станкина, который не потрудился отдать себе отчет в том, что крикнул Кавалерчик. Долг Станкина – исправить свою ошибку на общем комсомольском собрании.

Так Станкин был втянут в орбиту «дела» Кавалерчи­ка. Тучи сгущались. Наступила тягостная тишина. Вале­рий с Леной шепотом препирались, кому из них говорить раньше. В это время им передали записку:

Вы, иже с ними! Цыц мне! Слово беру я!!

Готовый к услугам и борьбе

Ляпунов.

– Ребята, вы знаете... – Ляпунов изобразил смуще­ние, как когда-то, сообщая Терехиной, что собирается же­ниться. – Мне случалось и сболтнуть что не надо, и на­куролесить... – Он махнул рукой, прерывая себя: что, мол, распространяться, сами знаете. – Кажется, поэтому мне неудобно – верно? – критиковать Кавалерчика: сам вроде такой же... – Он сделал паузу, будто справляясь со сму­щением.