Утренний иней - Ширяева Галина Даниловна. Страница 4

И вот теперь из-за нее же, из-за тети Вали, которая неизвестно куда подевалась, приходится Ветке ночевать в этом страшном доме и спать на голом матраце под колючим одеялом, от которого чешутся коленки и хочется чихать. Да и вообще, неизвестно теперь, сколько же времени ей придется жить вот такой одинокой, сиротской жизнью и есть интернатскую горчицу. Не зря, наверно, подумала она уже с веселым злорадством, всю свою жизнь она не любила именно тети Валин предмет. Не зря, наверно, Ветка до сих пор путала Альпы с Апеннинами, Эверест с Араратом, а Ирландию с Голландией…

Ей опять ужасно захотелось в ее родной городок, из которого они с отцом так не хотели уезжать. Если бы не мать и Ирина, то, может, и не уехали бы.

И она даже всплакнула, вспомнив, как хорошо и весело было ехать нынче в телеге с мистером Баркисом под грохот бревенчатых мостов, подпевающих ей тоже беспечно и весело:

И совсем по-грустному вспомнилась ей таинственная история этой песни.

Она прекрасно помнила, что пел ее отец, а они шли с ним куда-то вдвоем, далеко-далеко. Куда-то страшно далеко, в какое-то неведомое Неизвестное. Отец вел ее за руку, потом нес на руках и пел. Они шли по длинной-длинной дороге в это Неизвестное, и не встречались им по дороге веселые села, вокруг были одни поля. По-осеннему пустынные, бескрайние поля, покрытые белым утренним инеем. А вверху было чистое, ослепительно голубое небо. И кто-то ждал их в том далеком Неизвестном. Кто-то очень хороший, знакомый и добрый. Может быть, мать?

А может быть, и не шли они никуда с отцом через бескрайние поля, покрытые белым инеем?.. Может быть, когда-то Ветке все это приснилось в далеком детстве, и песню она сочинила сама, во сне? Иначе отец хорошо помнил бы, куда они шли и кого встретили в своих скитаниях. А он помнил только одно — да, действительно, вроде бы шли куда-то. И утренний иней был… А куда шли и когда — этого он почему-то не помнил. «А кто нас ждал тогда?» — спросила однажды у него Ветка. «Наверно, никто!» — ответил он грустно и никогда больше не возвращался к разговору о той далекой дороге, о тех бескрайних полях, покрытых белым и чистым утренним инеем. И Ветка к нему больше не возвращалась.

Наревевшись, она наконец-то уснула в своей колючей пещере. Но уснула ненадолго. Проснулась она от страха — ей показалось, что в комнате кроме нее есть еще кто-то. Кто-то был совсем рядом, вздыхал, дышал, шевелился… Чтобы хоть как-то отгородиться от своих пустых страхов, Ветка плотнее куталась в душное колючее одеяло, и в те короткие тревожные минуты сна, которые все-таки приходили к ней, снились ей елки, ежи, швейные иглы и вообще все самое колючее.

А из непроходимых зарослей репейника она выбралась, лишь когда солнце настолько набралось сил, что смогло пробить насквозь зеленоватым светом ее прочное колючее укрытие.

Ветка с облегчением откинула одеяло и села на постели.

Солнечный, необыкновенно яркий, отмытый вчерашним ливнем свет заливал всю комнату — большую, с высоким потолком, с высокими окнами. Солнце заполняло каждый уголок комнаты, светило Ветке прямо в лицо и, не затененное ничем, ни занавесками на окнах, ни облаками в небе, наверно, уже давно вытеснило отсюда все ночные страхи еще до того, как Ветка проснулась.

Окна спальни выходили прямо на лесопарк. Ветка подбежала к ближнему окну и попыталась открыть его, но этого сделать ей не удалось — окна были высокие, полукруглые сверху, как в старинных дворцах. Дотянуться до верхней задвижки было невозможно. Ветка взгромоздилась на подоконник, но все равно не смогла дотянуться.

Но зато отсюда, с подоконника, она увидела, какой красивый и густой лесопарк раскинулся за стенами интерната. Это был даже и не лесопарк, а настоящий лес без конца и края. Видимо, лесопарк переходил где-то в настоящий лес, но границу этого перехода нельзя было различить отсюда. Зеленый массив тянулся бесконечно, до самого горизонта. Только в одном месте был какой-то странный пропуск, пробел — деревья словно расступились перед чем-то, а потом сходились снова и убегали дальше еще более густой тесной толпой. Что-то было там, наверно, не очень приятное для леса. Впрочем, может быть, там и была граница лесопарка и лес попросту убегал от него — вернее, от его обитателей, интернатников.

«Скрип-скрип! Стук-стук!» — вдруг снова раздался уже знакомый Ветке тревожный ночной звук, и Ветка с испугу чуть не свалилась с подоконника.

Звук этот доносился из дальнего конца комнаты, оттуда, где на ярко освещенной солнечной стене висела большая картина — двое ребятишек убегают от грозы. Очень глупо подозревая, этих ребятишек в причастности к таинственным ночным звукам, Ветка осторожно слезла с подоконника и на цыпочках подошла к картине, преодолев довольно опасный путь между рядами кроватей. Из-под любой из них мог кто-нибудь выскочить.

Но ребятишки на картине навсегда остановились в своем беге. И гроза замерла, догоняя их. Темные тучи клубились за их спинами, ветер рвал одежду, но ливня все равно еще не было. Им повезло больше, чем Ветке вчера.

«Скрип-скрип!»

Так это же оконная рама! Окно здесь, в этом конце комнаты, было открыто, и скрипела одна из створок от слабого сквозняка. Облегченно вздохнув, Ветка прихлопнула створку и неожиданно замерла, похолодев и покрывшись колючими мурашками с ног до головы, словно снова угодила в заросли репейника… На чистом белом подоконнике был человеческий след!

Кто-то совсем недавно (грязь еще не совсем просохла) прошелся по подоконнику то ли в ботинках, то ли в резиновых сапогах. На белом, наверно недавно покрашенном, подоконнике след выступал четко и ясно — рубчатый, большой, гораздо больше Веткиного следа.

Ветка осторожно открыла окно, выглянула вниз и увидела приставленную к окну лестницу. Волокли ее, и, видимо, с трудом, откуда-то из дальнего угла двора, из-за небольшой пристройки. Дождь не смыл две длинные полосы на влажной земле. Значит, лестницу волокли ночью, уже после дождя… Кто-то был в комнате, где спала Ветка. Был ночью и ушел совсем недавно. А может быть, и не ушел? Может быть, он где-то здесь, в доме?

Дрожащими руками Ветка натянула на себя все еще влажное после вчерашнего ливня платье, замирая, толкнула одним пальцем дверь, ведущую из спальни в коридор. Дверь отворилась легко и бесшумно, ключ торчал снаружи в замочной скважине. На всякий случай она закрыла за собой спальню и спрятала ключ в карман платья.

Бесшумно прошла она по светлому, тоже солнечному коридору, осторожно ступая босыми ногами по тепловатым доскам недавно покрашенного пола, и вышла на лестничную площадку. Кругом было тихо, спокойно, нигде ничего не шевелилось, не скрипело и не стучало. Она спустилась на первый этаж, вышла на площадку, прислушалась к тишине дома. Дороги в подвал она не помнила, шли они с девушкой вчера по каким-то переходам, но если бы даже она и нашла эту дорогу, то все равно там уже, конечно, никого не было, потому что солнце, по Веткиным расчетам, подкатывалось часам к одиннадцати.

Внезапно в одной из комнат первого этажа в гулкой тишине дома затрезвонил телефон. Так громко, надрывно могла подавать сигналы только междугородная станция. Ветка с перепугу сразу связала этот телефонный звонок со своим побегом из пионерского лагеря. Она рванулась к застекленной двери, ведущей в коридор первого этажа, но дверь была заперта. Приплюснувшись носом к стеклу, Ветка разглядела табличку на ближней двери — «Директор». Телефон, кажется, трезвонил там, в директорском кабинете. Потом умолк на полминуты, потом затрезвонил снова уже в другой комнате. Он трезвонил еще где-то в самом конце коридора, потом опять у директора, трезвонил долго, а когда наступила тишина, Ветка сообразила, что звонок к ней не может иметь никакого отношения. Ведь никто в целом мире не знает, где Ветка находится. Даже тете Вале никогда бы не пришло в голову, что Ветка решила сбежать именно к ней.