Толстый мальчишка Глеб - Третьяков Юрий Федорович. Страница 21

— Надо добром…

Гусь кивнул и обратился к побитому:

— Садитесь, располагайтесь, вот местечко!.. А если пришел мешать, то… ты меня знаешь?

— Знаю я тебя, гусиная морда, папомню!..

— Тихо! — показал кулачище Гусь. — Присаживайтесь, располагайтесь, не стесняйтесь! Кто пошевелится — удушу!

Однако на таких условиях чужая шайка не пожелала смотреть спектакль и с угрозами удалилась, а Васька сказал Гусю:

— Нет, так не выйдет… Прекрати, сядь. А то самого прогоню!

— А что? Гляди, какой порядок: никто не пикнет!..

— От такого порядка все остальные зрители разбегутся. Сиди, смотри, ничего не делай…

— Как хочешь… — скромно пожал плечами Гусь. — Я думал, как лучше…

Вместе со своими подчиненными он уселся впереди самого первого ряда и принялся смирно смотреть на ворота, за которыми слышались возгласы и суета.

Но вот ворота открылись, и спектакль про Волка-разбойника начался.

На сцене-дворе изображалась какая-то полянка или лужайка, посреди которой торчал пень, а сбоку росло дерево.

Трава была настоящая, и дерево настоящее — антоновская яблоня, многим зрителям очень даже знакомая, а пень был откуда-то принесен и поставлен так, что можно подумать, будто он все время тут находился.

На дереве сидела девчонка, одетая в птицу, и представляла кукушку, потому что все время кричала «ку-ку» — очень похоже, а под деревом стоял, задумавшись, журавль с голыми, тонкими и длинными ногами, длинным бумажным носом, босой, но в большущих картонных очках.

— Глянь, журавль! — громко заржал Гусь при виде журавля, но из ворот выглянул Васька, и он смолк, сделав вид, что сильно заинтересован зрелищем.

— Я журавля знаю! — радостно сообщил Лаптяня. — Это Жорка! Я с ним в пионерлагере вместе был! Длиньше и тоньшей его никого нету! Хорошего они журавля нашли. А кукушка не такая: у ней полосы поперек!..

Затем раздалось страшное рычанье, от которого Колюнька вздрогнул и начал, не мигая, смотреть на сцену.

Выскочил Волк в страшной волчьей маске, с костью, торчащей из пасти, в лохматой вывороченной шубе. Рыча, он принялся носиться по сцене, потом прилег, свернувшись, на пеньке.

У Волка были широкие, как у Васьки Грузчика, плечи, и Гусь изо всей мочи зааплодировал и заорал:

— Вася! Ура! Давай, давай!

Волк привстал, повернулся к Гусю и укоризненно покачал головой, ничего не оказав, возможно, оттого, что рот был занят костью, но Гусь понял и притих.

Потом появились Заяц и Зайчиха с ушами и даже хвостиками.

Колюнька счастливо рассмеялся — так понравились ему зайцы!

Сначала зайцы робко выглядывали из-за куста сирени, Кукушка манила их к себе под дерево, но они не шли, пока Волк совсем не скорчился и не замолк: не то помер, не то заснул. Тогда зайцы осмелели и перебежали под дерево.

— Ниночка наша зайчиху-то представляеть, — сказала Мишаниному отцу тетка Федотьевна. — Деловая девка, бядовая, чисто прахтикантка! Намедни мне встрелась: я, грит, бабушка, играю зайчиху! Вот табе и Николашка!

Встав над Волком, Зайчиха звонким голосом принялась, декламировать:

Тетка Федотьевна обернулась к зрителям и, показывая; большим пальцем на Николашку, одобрительно сказала:

— Ишь!

Мишаня подтолкнул Глеба:

— Твоя! А ты говоришь, обдурил!..

Глеб молча и важно кивнул, со вниманием следя за игрой Николашки.

Зато Роза и Лариска начали всячески показывать свое презрение к Николашке, считая, что она никуда не годная артистка: пожимали плечами, кривили губы, фыркали и пересмеивались.

Дальше Волк опять вскочил, зарычал, испугав зайцев и Колюньку, но заметил Журавля и начал показывать на кость, знаками предлагая вытащить ее. Все объяснила с дерева Кукушка:

Дальше Журавль вытащил кость, а Волк, как известно, вместо благодарности хотел его съесть, но раздумал и не съел.

Журавль благополучно скрылся и больше не показывался, только раз промелькнул в глубине двора, уже в брюках, без клюва и без очков.

Лаптяня не удержался, чтоб не помахать ему с криком:

— Жорка! И я тут!

Но Журавль сделал вид, что не заметил.

На его место вышел Ягненок, и дальше все пошло по басне «Волк и Ягненок».

Зайцы в ней почти не участвовали, только сидели за кустом и дрожали от злодейства Волка.

Ягненок оказался хорошим знакомым Колюньки, каким-то Фрицем, и Колюнька сильно за него переживал, но, к его удовольствию, Волк Ягненка не съел, как ожидалось, а сам попался охотникам и после разных уловок, к которым прибегал для спасения своей жизни, был в конце концов застрелен из настоящего ружья.

Ворота закрылись, и зрители стали расходиться.

Многие остались, чтобы повидать артистов в обычной обстановке и побеседовать с ними.

Колюнька остался дожидаться Ягненка и всем рассказывал:

— Мы с ним ходили на Полевую — дразнить индюка! Индюк там живет. Скажешь ему: «Индий, индий, красный нос, поросеночка унес!» Он про поросеночка не любит, чтоб ему говорили, сразу красную, соплю выпускает: гурлы, гурлы! А как скажешь: «Индю в городе поймали, красны сопли оторвали!» — так и побежит за тобой, чтоб клюнуть! Мы сколько раз с Фрицем ходили… и ни разу нас индюк не догнал!..

Мишане и Глебу пришлось возвращаться вместе с Мишаниным отцом, теткой Федотьевной и Аккуратистовой матерью. Гусь и Братец Кролик плелись следом.

— Ну до чего чудесную пьеску разыграли! — восторгалась тетка Федотьевна. — Я этих пьесков в нардоме переглядела прямо массу и скажу откровенно: актрискам приезжим наша Николашка ни на вот толечкя ни уступить!..

— Чепуха! — вмешался в разговор Гусь. — Подумаешь, важность! А Николашке — слабо!

— Заяц не похож, — поддержал его Братец Кролик. — Он прыгает боком, и уши у него не такие длинные. Я зайца в несколько раз лучше могу сыграть!..

Братец Кролик еще больше округлил свои круглые глаза, задвигал длинной верхней губой, поджал руки и вытянул шею, будто это заяц привстал на задние лапки.

— Ах, беси! — восхитилась тетка Федотьевна и посоветовала: — Вы, рябяты, туды и проситеся!.. Аи вы хужея? Да вы будете поудалей!

— На кой нам нужно… — буркнул Гусь. — Будем мы связываться…

Мишанин отец, все время молчавший, вдруг отчего-то рассерчал:

— А какого… вам нужно, разреши узнать? По улицам в собак камнями шибаться? То им не нужно, это не нужно, не нуждаются… Иностранцы какие! Ото всего морды воротят! Энтому вон дураку книжек прислано цельный чемодан, да книжки какие, одни картинки что стоят: сам читаю, не оторвусь, а он странички перелистнул с пятое на десятое — готово!

Аккуратистова мать рассуждала жеманным голосом:

— Да уж такая нынче, куда ни взглянь, мода пошла на детишков: как окаянные! Один перед одним отличаются да замудряются… Однако ж на мово Вовочку грех жалиться, ничего не имею против: аккуратист малый! Хлопотун!

— А наш-то демон, — пожаловалась тетка Федотьевна на Братца Кролика, — ну усе, как есть, из дому перетаскал — кошкам да дружкам своим закадышным!.. Так по всем закоулкам и шарить, и шныряить, чисто сыщик! Усе мышиные норочки он раскопаеть, усякую похоронку унюхаеть!..

— Мой никаких поступков не делает, у него и без того делов хватает: вот сейчас сидит дома, лук в пучки вяжет… Дело на безделье не меняет! Да-а… Постоянно заботу проявляет, чего бы для дому сшибить!.. Все в дом! Хлопотун! Ну, уж я и держу его — вот!

Аккуратистова мать так крепко сжала кулак и пока зала.