Тринадцатый год жизни - Иванов Сергей Анатольевич. Страница 44

Под синими глазами неба

Даже такой огромный город, как Москва, имеет свои окраины и границы. Усталый поезд метро останавливается, шипя, раскрывает двери, и машинист говорит: «Станция Юго-Западная, поезд дальше не идёт». А он не идёт дальше, потому что дальше ни рельсов нет, ни тоннеля.

Но отсюда же уходят весёлые отдохнувшие поезда. Гудят на прощание в серебряные трубы. Это я не для красоты, между прочим, написал здесь про серебряные трубы. Голоса у поездов московского метро высокие и удивительно чистые. Им бы с такими голосами в лес!

Отдохнувшим поездам предстоит далёкая дорога. С юга на север, через Ленинские горы, через весь громадный город до самых Сокольников и даже ещё дальше!

А если выйти из Юго-Западного метро на улицу, можно совершенно точно увидеть то место, где кончается Москва: ещё немного идёт улица — проспект Вернадского, он заставлен железобетонными гигантами, а потом вдруг конец. Дальше лес и поле… А последним домом, между прочим, как это ни странно, стоит церковь. Очень красивая церквушка.

Именно перед ней затормозило такси.

— Одну минутку, шеф! — сказал мужчина лет сорока и вылез. А за ним вылезли двое ребят.

В такси, как ни хитрись, прощания получаются быстрые и короткие — таксисты ведь долго стоять не любят.

— Ну, прощай, Володь! — Стеллин отец протянул ему руку.

Потом наклонился к дочери. Она стояла не шевелясь, как заколдованная. И лишь в последний момент подняла лицо. И тотчас почувствовала губами губы отца. И дыхание у неё перехватило — это отец крепко сжал её.

— Пишем? — спросил он шёпотом.

— Пишем.

— Ну прощай! — и словно бы совсем легко отпустил дочь. Он снова был уверенный и весёлый… хотя и грустный, потому что прощался со Стеллой.

Спросил у Володи:

— Значит, ты будешь жить на Бауманской?.. Шеф, сколько отсюда до Бауманской стоит?

— Рублей шесть, — сказал таксист, — а может, семь.

— Ясно! — Он снова обратился к Володе: — Сначала завозишь Стеллочку мою, это по пути, а потом жми на Бауманскую. Вот вам на всё про всё десятка!

— Не надо, Гарик! — сказала Людмила Георгиевна. Они уезжали вместе.

Отец словно не услышал её, лишь подмигнул Стелле и Володе.

— Да… А вы на такси-то когда-нибудь самостоятельно ездили?.. Значит, поедете! — Сел в машину рядом с Людмилой Георгиевной: — Ну? Пока!

Господи! Он так уезжал, словно завтра должен был приехать… Но Стелле уж некогда было сердиться. Она лишь смотрела на него и улыбалась. А Володя смотрел на мать.

И тут таксист, который, как и все таксисты, очень не любил стоять попусту, дал газ, машина побежала. Но долго ещё была видна, потому что шоссе на аэропорт Внуково идёт чуть в горочку и прямое тут, как стрела.

— Ну что? — сказала наконец Стелла. — Пошли такси ловить?

По правде говоря, жаль было тратить десятку на такое быстрое, пустое развлечение: полчаса — и нет десяточки!

— А может… — начала Стелла. — Хочешь пойти в гости вон в тот дом? Там снимали «Иронию судьбы»… Помнишь такое кино?

— Про баню, да? Как они в баню ходили?

— Ну да… Здесь живёт моя знакомая девочка, у них точно такая же квартира… Катя Борисенкова… Хочешь посмотреть? В седьмом классе учится.

И тут испугалась: что она скажет о Володе взрослой семикласснице?.. «Это мой брат?» А ведь он действительно ещё в этом году станет её «братом»!

— Ну, а не хочешь, поехали домой.

Каким-то образом Володя понял, что «поехали» — это значит на метро. Да и что, правда, пижонить, если до метро десять минут ходу. А уж этим транспортом у нас можно доехать куда хочешь. И не медленней, чем в такси!

Они шли по улице, которая лет тридцать — сорок назад была кудрявым лесом. Их дедушки и бабушки вполне могли бы ездить в здешние пионерлагеря. Тут грибов было, что называется, «коси косой». И сейчас ещё, ближе к осени, нет-нет да и проломит тротуар могучий подосиновик. Об этом обязательно напишут в «Вечерней Москве», а потом, вслед за удачливым грибником, сюда приедет машина с горячим асфальтом, приползёт паровой каток. И закупорят отдушину. Всё реже на проспекте Вернадского случаются такие чудеса…

Они спустились под землю, сели в свеженький, отдохнувший вагон. Поезд протрубил свою лесную песню. Время было пока не очень бойкое — в вагоне свободно. Однако они сидели, почти касаясь друг друга плечами. Но не разговаривали. Каждому было о чём подумать.

Искоса она посматривала на Володю. Странно, что этот мальчишка теперь будет жить с её отцом, а сама она лишь приходить к ним в гости. К Людмиле Георгиевне… Не знала она, что думать о Володиной матери. И мысли о ней отложила подальше — так поступают с трудным уроком: «Авось завтра сделаю… Или не спросят…»

Странная случилась история. Людмила Георгиевна нашла под половиком ключ. Он потому и брякнул так коротко, что нырнул под половик. И говорит… Это Стелле всё Володя рассказал. Буковки, оказывается, она сама выцарапала. Но придумал-то всё сделать, конечно, отец!

А вот неужели он бы так и уехал, если б Стелла?.. Это опять были «трудные уроки»… Наверное, отец сейчас уже шёл к самолёту. В одной руке у него был огромный чемодан — их общий чемодан. А другой он обнимал за плечи Людмилу Георгиевну… Хорошо, что из тёмного тоннеля вылетела станция.

Парк культуры. И Стелла поспешно поднялась! И Володя поднялся. Постояли, не решаясь протянуть друг другу руки.

— Ну, звони, — сказала Стелла.

Вышла… Фу ты, господи! А десятка-то вся у него осталась. Володя как раз именно об этом улыбался ей виновато и стучал в стекло. Она махнула: «Да ладно!»

Вот и есть повод позвонить.

Эскалатор вынес её наверх, на грохочущее всем мыслимым транспортом Садовое кольцо. Но когда она свернула в тихую боковую улицу, то увидела перед собою: в тёмных и толстых, лохматых тучах пронзительно синел клок неба, словно глаз. Трудно было не остановиться. Даже в спину ей врезалась маленькая старушка. Спросила смущённо:

— Ты что, девочка?

— Извините…

По синей полынье медленно и в то же время мгновенно проплыл самолёт.

Подонок

— Слушай, Маш. Ты мне толком так ничего и не рассказала.

На самом деле Машка вообще не проронила ни слова. Так что же там у них с Лёней?..

Уроки были почти сделаны. Остались два устных предметика — история и литература, которые никогда не считались грозой ученика. Наступил в их дне тот час, когда можно устроить законный и длинный перерыв — посидеть, потрепаться… Час тишины. Он, кстати, наступил и во всей Стеллиной жизни. Ни с кем не надо воевать, никого не надо припирать к стенке.

Между тем её вопрос о Лёне, что называется, повис в воздухе. Маша стала говорить, что к её маме в техникум привезли варанчика, хвост его во взрослом состоянии бывает до двух метров, что варан — это пустынный крокодил. Выложив эти научные знания, Машка закончила так:

— А хочешь, можно его посмотреть!

— Маш, я ведь тебя не про варанчика спрашиваю.

— Чего ещё говорить-то? — сказала Маша со странной поспешностью. — Не видала я его и не собираюсь!

— А почему? — Стелла с объективностью равнодушного человека пожала плечами. — По-моему, симпатичный мальчик…

— Симпатичный, красивый, — бросила Машка со злостью. — Неотразимый… ни в одной луже!

— Ну почему уж… — начала Стелла.

— Лужи скисают! — отрезала Маша.

И на этом интересном месте раздался звонок. Стелла сняла трубку… Лёгок на помине!

— Привет-привет! — сказала она, улыбаясь. И стала живописными знаками объяснять, что звонит он.

Лёня о чём-то спрашивал. В голосе слышалось не то нетерпение, не то ещё что-то из области волнений. Но Стелла не расслышала, про что он там ей распинается. Она продолжала усиленно жестикулировать, приманивая Машу поближе к трубке.

— Стелла! Ты почему молчишь, в конце концов?.. Ты продолжала политику с родителями?

Тут она забыла свою жестикуляцию:

— Я же тебе объяснила русским языком: всё прекращается! Хочешь звонить, придумай другую тему. Эта больше не работает.