Задание - Родионов Станислав Васильевич. Страница 8
— Здравия желаю, товарищ капитан!
— Кто это? — не узнал его Петельников.
— Леденцов, ваш подчиненный.
— Голос у тебя, как у древнего граммофона.
— Это от портвейна розового, товарищ капитан.
— С ними пил?
— Так точно. Бежит вина живой поток… Захлебнемся сами…
— Как себя чувствуешь?
— Противно. И зачем люди пьют?
— Эту тему мы обсудим позже. Ты передвигаешься?
— Пунктирно, товарищ капитан, но сознание ясное, и логика четкая.
— Оно и видно. Где ты?
— Где продают жареные пирожки.
— Их на каждом углу продают. Напряги сознание и назови еще ориентир.
Леденцов огляделся сквозь стекла будки:
— Кафе-мороженое «Белый мишка».
— Стой на месте и ни с кем не говори. Сейчас придет машина…
Леденцов вышел из будки и воззрился на торговку пирожками. Отлетевшее сознание научило заесть вино, чтобы пропала тошнота. Капитан запретил ходьбу и разговоры, но пирожки есть не запретил. Леденцов зашарил по карманам. В брюках, под платком, оказались два мятых рубля, видимо сунутых туда поспешно, когда пили с Иркой кофе.
— С чем? — спросил он лоточницу деловито.
— С рисом и мясом, горяченькие.
— Десять с тем и десять с этим.
— Тара есть?
— Тары нет.
— В чем же понесешь?
— Я не понесу.
— А куда?
— Съем.
— Двадцать пирожков?
— Мужской аппетит, — внушительно сообщил Леденцов и потер зазеленевшую скулу.
Лоточница отыскала лист картона метр на полтора, из которого вышел не кулек, а воронка, громадная и негнущаяся, как раструб из жести. Леденцов отошел к скамейке, положил груз и хотел было начать есть. Но отлетевшее сознание усмехнулось: он же не верблюд, чтобы сжевать двадцать пирожков. Если бы с чаем или с компотом. А без них только десять. С мясом, поскольку вкусней. С рисом — это, в сущности, с кашей. Но как теперь узнать, какой с чем? Путем вскрытия, то есть путем взлома.
Леденцов расставил ноги пошире, чтобы упираться в шаткую землю, и принялся за дело — разорвал первый пирожок ровно посередине. Он был с рисом. Второй тоже оказался с рисом. И третий, и четвертый, и пятый… Когда он разорвал шестой пирожок и отложил половинки в отдельный холмик, сочувственный голос поинтересовался:
— Зачем вы их так?
Рядом стоял мужчина средних лет с серьезными усиками и с интересом следил за пирожковой баталией.
— Ищу с мясом.
— А эти куда?
— Снесу домой.
— Не дойдете.
Леденцов бросил пирожки и обернулся к мужчине. За ним стояли два парня и женщина. И у всех были красные повязки.
— Здравствуйте, товарищи дружинники!
— Здравствуйте, — ответил мужчина. — Выпили?
— Портвейна розового.
— Чему же радуетесь?
— Вам, — еще больше обрадовался Леденцов. — Вы меня домой не подкинете? Квартира восемнадцать.
— Подкинем, — согласился мужчина.
— Не могу, мне приказано стоять тут.
— Кем приказано?
Отлетевшее сознание насторожилось: подростки подростками, задание заданием, а позорить родной уголовный розыск нельзя. Он всего лишь подвыпивший гражданин.
— Одним приличным человеком, — хитренько объяснил Леденцов.
— Собутыльником, — фыркнула женщина.
— Пойдемте. — Мужчина легонько взял его под локоть.
— Куда?
— Недалеко, в помещение.
— Закон есть закон, — внушительно согласился Леденцов.
Они пошли. Усатый справа, женщина слева, два парня сзади, а понурый Леденцов с неохватной воронкой пирожков ковылял в середине. Его же отлетевшее сознание струилось где-то поверху, не очень задетое таким поворотом: к дружинникам попал, почти к своим.
— Угощайтесь, пожалуйста. — Леденцов поднес воронку даме.
— Молодой человек, неужели подобное состояние вам приятно?
— Отнюдь. Между нами говоря, мутит.
— Зачем же пили?
— Я пил не для того, чтобы напиться, а для того, чтобы искоренить.
— И сколько искоренил? — усмехнулся один из парней.
— Семьсот граммов, — с готовностью объяснил Леденцов.
— Господи, о чем думают матери, — вздохнула женщина.
— Моя мама думает о нуклеинах, нуклеотидах и прочих наукоподобных.
— А впереди протокол, штраф, вытрезвитель…
— Гражданка, только не надо песен, — осадил ее Леденцов.
Милицейская машина почти на скорости прижалась к поребрику. Из нее суетливо выскочил майор — тот самый, дежурный, который все знал. Леденцов смотрел на него хитренько, но неузнавающе.
— Вот он мне, голубчик, и нужен. Где взяли?
— У кафе, — оторопел старший дружинник.
— Давно за ним бегаем. Полезай-ка, милый.
Майор бережно подсадил Леденцова, стараясь не порушить куль.
— Рецидивист? — спросил один из парней.
— Разберемся. Продолжайте дежурить, товарищи.
— Он что-то в пирожках искал, — вспомнила женщина.
— Все осмотрим, — заверил майор.
— Мясо! — успел крикнуть Леденцов…
Через полчаса он шагнул в свое парадное, в переднюю. Лимонные волосы прилипли к влажному лбу. Белое, обычно незагораемое лицо облила ровная, какая-то ошпаренная пунцовость. Зеленовато-полосчатая скула казалась малахитовой. Взгляд был бездонным, точно Леденцов смотрел издалека, из космоса, и никак не мог понять, что за планету он видит. Правая щека флюсоидно вздулась, ибо за ней лежал недожеванный пирожок, — между прочим, опять с рисом.
— Что это? — тихо, одними губами, спросила мама.
— Десять с рисом, десять с мясом.
— Боря, что с тобой?
— Мэн принял клевую дозу.
Леденцов пропетлял в свою комнату. Войдя, он оглядел ее удивленно, точно оказался тут впервые.
— Откуда взялся шкаф?
— Боря…
— Ты думаешь, я пьян?
И, упав на тахту, позволив себе расслабиться, он честно признался:
— Мама, я умираю.
— Что с тобой, Боря, что?
— Мутит.
— Так пойди в туалет и сделай то, что тебе хочется.
— А что мне хочется?
— Тебя же тошнит?
Но Леденцов вяло смотрел в потолок. Рассыпанные пирожки лежали на его груди бурыми комьями, развернувшаяся воронка покойно прикрыла ноги. Мать схватила его за руку и поволокла в ванную. И пока он раздевался, долго лил на себя горячую воду, потом холодную, потом опять горячую, стояла под дверью и слушала: не захлебнулся бы…
Через час, мокрый, но почти разумный, сидел Леденцов на кухне. Отлетевшее сознание вернулось в определенное природой место, в голову, — правда, не в большие полушария, а куда-то под самую макушку. Чай снимал дурноту, и Леденцов глотал его чашку за чашкой.
— Теперь-то можешь рассказать?
— Выпил я, мама…
— Сколько?
— Бутылку бормотухи натощак.
— Где?
— В Шатре.
— Ресторан такой?
— Тихое местечко в листве.
— С кем хоть?
— С клевыми ребятами.
— Боря, говори по-русски…
— С Бледным, Артистом, Иркой-губой и Шиндоргой.
— Зачем ты примкнул к сомнительным парочкам?
— Почему парочкам? — все-таки высчитал Леденцов.
— Я поняла, что два парня и две девицы.
— Нет, Шиндорга не девица.
— А синяк откуда, а ссадина на переносице?
— Они угостили, — бросил Леденцов, захлебываясь чаем.
— Во время пьянки?
— До.
— И после этого ты с ними пил?
— Мама, у меня такая работа…
— Завтра же я займусь этой работой, — перебила она, готовая заплакать.
— Мама, я сам виноват.
— В чем?
— Размяк от одной бутылки. Начальник парижской тайной полиции Видок мог выпить десять бутылок вина.
— Боря, ну зачем человеку уметь пить?
— Человеку незачем, но оперативник все должен уметь.
Она смотрела на того, кого с детства готовила к научной работе. Вот он — перекрашенный, нетрезвый, краснорожий, с синяком… Ее ли сын? Впрочем, не сын, а оперативник.
После шестой чашки ядреного чая Леденцову захотелось жить. И захотелось есть — дикий аппетит засверлил желудок.
— Мама, зато я теперь знаю, почему пьяный норовит пристать к людям. Сам он выпил, ему противно, на душе кошки скребут… И вдруг навстречу идет трезвый. «Ага, паразит, свеженький, не пил, деньги экономил, здоровье берег… Умный очень!»