Флибустьерское море - Блон Жорж. Страница 11

По поводу того, как прошла атака, сказать совершенно нечего по той простой причине, что, как и обещал Левассер, она была молниеносной. Безусловно, что враждебность населения к Виллису немало способствовала успеху операции.

Не теряя времени, губернатор Пуэнси отписал кардиналу Ришелье: «Тортуга, цитадель Санто-Доминго, в наших руках».

Статья 1 договора, заключенного между Левассером и Пуэнси, гласила, что католическая и протестантская религии будут одинаково признаны на Тортуге и будут пользоваться там равными правами. Другая статья предоставляла Левассеру единоличную концессию на торговлю одеждой и прочими необходимыми жителям предметами, для чего на острове учреждалась фактория. Прибыль от этой торговли была обозначена черным по белому: 100% плюс 25% на содержание фактории и «разные деяния, к общественному благу направленные».

– Одновременно с факторией будет построен форт, – решил Левассер.

Гавань Бас-Тер на юге острова, обращенная к проливу, отделяющему Тортугу от Эспаньолы, была единственным местом, куда могли приставать крупные суда. Над гаванью царил могучий утес, называемый в те времена просто Горой. Лучшего места для форта нельзя было придумать.

От этого сооружения сейчас не сохранилось и следа. Судя по описаниям некоторых современников, оно выглядело довольно забавно. Однако, принимая во внимание обычные размеры построек XVII века, мы должны согласиться, что эта маленькая фортеция была поставлена с куда большим умом, нежели бетонные укрепления «линии Мажино» в XX веке.

Гору венчал десятиметровый отвесный уступ, на вершине которого соорудили каменную площадку – квадрат со стороной двадцать метров. На ней установили орудия: две железные и две бронзовые пушки. Кроме того, сколотили казарму, а в пещере устроили два склада – для продовольствия и боеприпасов. Хотя по вине строителей, неправильно понявших чертеж, казарма вышла похожей скорее на голубятню, она могла зато вместить четыреста человек – огромный гарнизон по масштабам того времени. По соседству с площадкой из Горы бил ключ, что было весьма существенно.

Вырубленные в скале ступеньки вели к подножию уступа, но на площадку можно было забраться лишь по железной лестнице, втягиваемой в случае опасности наверх. Левассер продублировал ее широким обитым железом коробом, внутри которого была пропущена веревочная лестница. Стволы пушек были повернуты дулом к порту. Считалось, что нападение с тыла невозможно: крутые обрывы надежно защищали подходы со стороны суши.

Скальный форт полностью отвечал своему наименованию. Идея его постройки была заимствована у феодальных замков, где в случае опасности могла укрыться добрая часть населения средневекового города. В 1645 году испанцы, не ведавшие об этом оборонительном сооружении, попытались отбить Тортугу, подойдя к острову на пяти галионах с 600 солдатами на борту. Им пришлось ретироваться с большими потерями.

Поскольку безопасность равнозначна процветанию, то с 1641 по 1645 год Тортуга богатела на торговле. На островке в нескольких местах выросли городки (небольшие поселения): Кайон, Ла-Монтань, Ле-Мильплантаж, Ле-Ринго, Ла-Пуэнт-о-Масон. В последнюю треть века численность населения Черепахи достигла 10000 душ, из которых три тысячи были флибустьерами, три – профессиональными или полупрофессиональными буканьерами (охота все еще продолжалась на Эспаньоле), а три-четыре тысячи – обывателями и вербованными. Обывателями называли колонистов, занимавшихся сельским хозяйством, а вербованными – иммигрантов, подписавших обязательство отработать три года на службе у плантатора в уплату за свой переезд из Европы. Как мы помним, Эксмелин был одним из них, прежде чем начал свою карьеру судового хирурга.

Флибустьеры Тортуги все чаще стали получать право на почетное звание корсаров. Они выходили в море, имея поручительство, подписанное от имени его величества короля Людовика XIV [13] губернатором Сент-Кристофера или Левассером. Добыча свозилась в Бас-Тер, где осели наехавшие из Европы негоцианты и ростовщики, скупавшие захваченные трофеи, а также торговцы «всяким полезным для людей товаром» (часто одни и те же лица занимались всей куплей-продажей); среди деревянных домишек появились церкви и часовни католиков и протестантов; словом, остров зажил полнокровной жизнью, экономическую основу которой составлял морской разбой.

В базарные дни берег возле Бас-Тера являл живописнейшее зрелище. То была шумная ярмарка, где продавали грудами рыбу, черепах, ламантинов, лангустов, вяленое мясо, бычьи шкуры, овощи и птицу, а рядом – серебряную и золотую посуду, инкрустированную мебель, парчу и богатую церковную утварь. Здесь толпились колонисты в шляпах с широкими полями, оборванные пираты, почти голые черные рабы и индейцы, а также люди, одетые на европейский манер, иногда даже по последней парижской моде – так подчас выряжались флибустьеры. По возвращении из удачного похода они швыряли деньгами направо и налево, спускали все за несколько дней, после чего вновь облачались в дырявое тряпье. Кроме роскошных нарядов и украшений, деньги тратились на главное удовольствие – карточную игру, где за одну ночь им случалось проиграть последнюю рубашку, а также на обжорные пиры с обильным возлиянием; пиры заканчивались тем, что гости – те, кто не рухнул наземь и не захрапел, – орали во все горло песни и танцевали на берегу друг с другом.

Первое судно с женщинами из Европы прибыло лишь в 1665 году. До той поры в гнезде пиратов практически не было женщин. И этот факт порой облекал живописную жизнь колонии в трагические тона.

ДОЛГОЖДАННЫЕ ЖЕНЩИНЫ

Будучи еще учеником колледжа, лангедокский дворянин Монбар жадно глотал книги крестителя индейцев Лас Касаса; говорят, что чуть ли не после каждой страницы Монбар восклицал: «Проклятые испанцы!». А участвуя в любительском спектакле на школьном празднике, он едва не задушил своего одноклассника, игравшего идальго.

Чуть позже, когда между Францией и Испанией началась война, он уговорил своего дядю, капитана корсарского судна, взять его к себе на борт. Вперед, к Антильским островам! Едва на горизонте появлялся парус, Монбар бросался с вопросом: «Это не «испанец»? Когда же корсары действительно заметили «испанца», дядя запер пылкого Монбара в каюте: «Иначе его прикончат при первом абордаже». Однако, как только борта судов столкнулись, молодой человек высадил дверь и, словно разъяренный бык, кинулся в самую гущу битвы. Матросы вспоминали потом: «То был прямо архангел с мечом».

Образ нуждается в корректировке. Архангела обычно представляют розовым и белокурым. Эксмелин же описывает Монбара человеком громадного роста, заросшим черным волосом, с кустистыми бровями. Вскоре этот дворянин появляется на Тортуге, куда дядя прибыл сбывать добычу. Флибустьеры его судна тут же предались гульбе. А Монбар, который пил одну лишь воду, не интересовался картами, а позже, судя по всему, оставался столь же равнодушным и к прекрасному полу, повел беседу с буканьерами с эспаньольского побережья.

– Дела стали совсем плохи, – жаловались охотники. – Испанцы то и дело тревожат набегами. Пока мы на охоте, они жгут дома и забирают букан. Надо бы устроить на них поход в центр острова.

– Чего вы ждете?!

Монбару было тогда, должно быть, лет семнадцать-восемнадцать; немудрено, что, когда он предложил буканьерам возглавить карательную экспедицию против испанцев, они отнеслись к пылкому юноше скептически. Как бы то ни было, Монбар прибыл на Эспаньолу, стал метко разить испанцев и освобождать захваченных ими в рабство индейцев, за что те превозносили его до небес. Там осуществилась мечта лангедокского школяра.

Немного погодя мы видим Монбара капитаном судна, экипаж которого состоит целиком из беззаветно преданных ему индейцев. Захватывая испанский корабль, он выкидывает все и вся за борт – ни пленников, ни добычи не оставалось после его битв. Монбар Губитель – под таким именем он вошел в историю пиратства.