Флибустьерское море - Блон Жорж. Страница 30

Санта-Каталина купалась в благополучии и неге: на нее не было совершено ни одного нападения. Вокруг фортов зеленели огороды, в полузасыпанных рвах росли цветы, а на редутах дежурили редкие дозорные. Солдаты жили с индеанками и негритянками в хижинах, разбросанных среди пышной растительности. Для флибустьеров взятие острова было пустяшным делом.

Увы, грабить там оказалось нечего. Разочарование пиратов легко могло обернуться скандалом, даже свирепым бунтом. Почему мы не находим упоминаний о чем-либо подобном – вот вторая загадка этого таинственного похода. Весьма возможно, Мансфельт своим авторитетом подавил бунт в зародыше, обещав двинуться дальше, в более хлебные места (что и было сделано), или же флибустьеры были довольны бескровным взятием райского острова. Когда Мансфельт несколько дней спустя объявил остров флибустьерским владением под властью временного губернатора, от охотников остаться там не было отбоя. Жизнь под сенью дерев без забот и хлопот после стольких кровавых передряг привлекала этих искателей приключений. Адмирал самолично отобрал кандидатов в колонисты, а во главе их поставил флибустьера-француза по имени Симон.

Историки утверждают, что Мансфельт в отличие от других пиратских вожаков стремился не столько к добыче, сколько к захвату новых территорий, якобы мечтая о создании обширной флибустьерской империи на развалинах испанских владений. На основании чего был сделан столь далекий вывод – загадка. Никто из современников, ни сэр Томас Модифорд, ни Морган, не слышал от него и намека на грандиозный замысел, хотя они должны были бы знать о сокровенной мечте адмирала.

Можно согласиться, что Мансфельт более склонялся к политике аннексий, чем к чистому грабежу, – доказательством тому служит его поведение на Санта-Каталине (никаких других фактов, кстати, не существует). Но зачем было ставить временным губернатором острова француза, хотя заранее ясно, что такое решение вызовет недовольство ямайского шефа? Вновь не находим ответа. Последнюю и самую сложную загадку он поставил перед Морганом, когда вызвал его на борт адмиральского флагмана перед отходом с Санта-Каталина.

На столе в каюте Мансфельта была разложена карта Центральной Америки с указаниями, нанесенными Морганом после его успешного гранадского похода с Моррисом и Джекманом. Палец старого адмирала пополз вдоль берега и остановился в устье реки Сан-Хуан. Во время предыдущих экспедиций Мансфельт доходил до этого места и даже спускался дальше к югу. Но лишь Моргану с подручными удалось подняться по течению реки Сан-Хуан, пересечь озеро Никарагуа и разграбить Гранаду. По словам того же Моргана, половину сокровищ Гранады они не сумели унести. Адмирал еще раз выслушал рассказ своего вице-адмирала о плавании на пирогах через сельву, о переправе через озеро и под конец огорошил его известием, что новую экспедицию в Гранаду поведет не он.

– Вы незамедлительно отправитесь с двумя кораблями в Порт-Ройял и сообщите о взятии Санта-Каталины.

Эксмелин в своей книге пишет, что после занятия Санта-Каталины Морган отправился с Мансфельтом в Центральную Америку. Это неверно. В тот период хирург не состоял на службе у Моргана, он присоединился к нему позже, поэтому сведения о данной экспедиции ему достались из чужих рук. Свидетельства других участников и дальнейшее развитие событий рисуют следующую картину. Надо полагать, что, когда прошел первый шок, в голове у Моргана засвербила мысль: «Старик хочет прибрать себе всю гранадскую добычу».

Конечно же подобное намерение плохо вписывается в характер Старика. Кроме того, зачем было адмиралу брать на себя дополнительный риск и отправлять другого человека к губернатору объяснять, почему он нарушил приказ и ушел от Кюрасао? Если на то были какие-либо стратегические причины, кто, кроме него, сумел бы лучше изложить их? И с другой стороны, кто мог изложить их более тенденциозно, нежели молодой вице-адмирал, мечтающий занять его место? Сегодня из нашего далека, мы не в силах понять, почему Мансфельт отправил Моргана назад на Ямайку. Можем лишь вообразить себе задумчивое лицо Моргана, когда корабль нес его к дому. Правильные черты этого лица успели отяжелеть, а широко расставленные глаза, излучавшие ум и решительность, смотрели вдаль, в будущее.

Итак, был январь 1667 года. Морган уже второй месяц жил в Порт-Ройял е. На Ямайке, как и во всем Карибском бассейне, сухой сезон продолжается с декабря по март. Январь – один из самых благодатных месяцев. Над Порт-Ройялом в голубом небе светило солнце, прозрачное море у песчаного берега просматривалось до дна. Горстка испанских пленников изнуренного вида, в лохмотьях и с печальными лицами перетаскивала мешки с берега на причал. Груду ящиков и мешков с товаром стерегли несколько сторожей с ружьями. В гавани не было заметно никакого движения, несколько стоявших на якоре кораблей с высокими кормовыми надстройками казались вымершими.

Зато, по контрасту с тишиной порта, в городе царило оживление. Сновавшие во все стороны люди составляли пеструю толпу. Здесь были флибустьеры «классического» вида, того, что мы видим в кино, – загорелые, с черными или красными платками на голове, одни в лохмотьях и босиком, другие разодетые в пух и прах, с перстнями на пальцах и цепями на шее; но тут были и прочие представители рода человеческого, свидетельствовавшие о том, что население этого процветающего портового города было весьма разнообразно. Черные рабы, наполовину, а то и на три четверти нагие, соседствовали с белыми мужчинами и женщинами. Было много портовых девиц – негритянок, индеанок и мулаток с кожей фиолетового отлива, а также прибывших на заработки из Европы и упорно сохранявших белизну лица под зонтиками последней (безусловно предпоследней) лондонской или парижской моды; все они были устрашающим образом накрашены и щеголяли в платьях с немыслимыми декольте (последняя деталь была безошибочным знаком их профессиональной принадлежности).

Зрелище этого людского коловращения поражало жизнерадостностью, а поразительная свобода нравов соседствовала с явным желанием некоторых подчеркнуть свое высокое общественное положение. Флибустьерское море имело свою собственную экономику, и процветание Порт-Ройяла зиждилось на разбое и пиратстве. Однако город с его складами и магазинами (набитыми награбленными у испанцев товарами), с его менялами и банкирами (дававшими деньги в рост под высокий процент и финансировавшими бандитские походы), с его школами и храмами выглядел солидным центром, где, за исключением драк, случавшихся в порту по прибытии кораблей с добычей, в целом царили закон и порядок. В означенную эпоху Порт-Ройял насчитывал вместе с черными рабами около тридцати тысяч человек и восемьсот домов. Для сравнения укажем, что Нью-Йорк тогда имел от силы пятьсот домов.

В то утро прохожие непременно останавливались перед только что построенным домом Генри Моргана, любуясь фасадом, украшенным пальмами и цветами. Если бы жуткое землетрясение 1692 года не уничтожило большую часть флибустьерского Порт-Ройяла, сегодняшние туристы стояли бы в очереди на посещение этого жилища. Ныне оно погребено под коралловой толщей Карибского моря, однако документы того времени позволяют описать его во всех подробностях. Дом был двухэтажный, с очень маленькими комнатами. Стекол в окнах не было, а лишь жалюзи из горизонтальных планок. Кровля была деревянная, но сам дом был сложен из кирпича, который Морган заказал в Англии по сумасшедшей цене. В отличие от английского здешний дом не имел садика, поскольку земля возле порта стоила совершенно немыслимых денег. Точнее, ее нельзя было купить ни за какие деньги: дома стояли плотно прижавшись друг к другу. Плата за жилье в тогдашнем Порт-Ройяле была выше, чем в самых богатых кварталах Лондона.

Морган построил себе дом, решив обзавестись семьей. Пальмы и цветы украшали фасад по случаю бракосочетания вице-адмирала с его дальней родственницей Елизаветой Морган. Перед парадным входом крутилась дюжина рабов – мужчины, женщины, дети, довольные не меньше, чем хозяин, и громко выражавшие свое восхищение перед толпой зевак.