Чужие ветры. Копье черного принца - Прозоровский Лев Владимирович. Страница 22

— Брувелис Петер Карлович? — через полминуты крикнула она, не открывая окошечка.

— Так точно! Брувелис Петер Карлович, — подтвердил посетитель, нетерпеливо отстукивая пальцами по деревянному подоконнику администраторской будки какой-то ритмический этюд. Девушка раскрыла журнал для приезжающих и принялась вписывать туда фамилию нового постояльца. В это время за спиной пишущей кто-то сказал шепотом: «Дзидра!» Девушка обернулась. Надо заметить, что администраторская будка лишь одной своей стороной выходила в гостиничный вестибюль — вторая сторона сообщалась с помещением бухгалтерии. Именно оттуда в эту минуту вышла вторая девушка и, назвав первую по имени, поманила ее пальцем: «Поди сюда, погляди, какие я туфли купила!» Первая девушка немедленно откликнулась на приглашение подруги и пошла вслед за ней, продолжая держать в руках паспорт нового постояльца. Рассматривание новых туфель продолжалось минуты три. Посетитель совсем не подозревал, что дежурная ушла. Он лениво прогуливался по вестибюлю, насвистывая легкомысленную песенку. Однако глаза его почему-то были настороженными и злыми.

Не чувствуя за окошечком никаких признаков жизни, посетитель начал нетерпеливо покашливать. Сначала потихоньку, потом громче.

Подошел к окошечку, осторожно приоткрыл, стараясь не скрипнуть. Никого!

И паспорта нет.

Дальнейшее поведение посетителя стало очень странным. Он закрыл окошечко, повернулся и на цыпочках направился к двери. В тот момент, когда он уже взялся за ручку, девушка вернулась. Она заболталась с подругой и поэтому чувствовала себя немного виноватой перед посетителем, который оказался вынужденным столько времени топтаться в вестибюле.

Кокетливо улыбаясь, ибо кокетливая улыбка — сильное оружие в таких случаях, — девушка открыла окошечко… И успела заметить только ноги незнакомца. Он уже распахнул дверь, чтобы уйти.

— Гражданин! — крикнула девушка.

Гражданин даже не обернулся. В следующую секунду он уже был на улице. Дверь захлопнулась. Удивленная странным поведением владельца паспорта, девушка мысленно обозвала его дураком и отшвырнула документ в сторону. «Ничего, через десять-пятнадцать минут явится как миленький».

Но «миленький» не возвращался. Больше того! Он быстрыми шагами удалялся от гостиницы и остановился, только выйдя на вокзальную площадь, которая находилась в нескольких кварталах от гостиницы. К площади примыкал большой тенистый бульвар. Человек направился туда, нашел незанятую скамейку и грузно сел на нее.

Он успел просидеть не больше двух минут, как раздался хруст тяжелых шагов по песку дорожки. К скамейке направлялся высокий сутуловатый мужчина, тот самый, что несколькими минутами раньше так ловко избежал встречи с милицией. Теперь он шел гораздо спокойнее. Бросив быстрый взгляд в сторону сидевшего на скамейке и не уловив, по-видимому, ничего подозрительного, второй мужчина сел рядом, раскрыл свой драгоценный баул и извлек оттуда бутылку водки, пучок зеленого лука, щепотку соли в бумажке и жестяную кружку. Заметив, что сосед следит за этими приготовлениями с любопытством, прохрипел ему вызывающе:

— Ну, чего уставился? Хочешь компанию разделить — пей! А нет — давай отсюда! Не люблю, когда в рот глядят.

В первую минуту тот, к кому были обращены эти «ласковые» слова, ничего не ответил. Он внимательно глядел на соседа, казалось изучая его. Наконец весело и непринужденно ответил:

— А зачем же мне отказываться? И себя обижать, и хорошего человека!.. Давай наливай, друг. Будем знакомы!

И решительно протянул руку к жестяной кружке, чем сразу же расположил собеседника в свою пользу. Выпив и закусив, первый мужчина сказал с легкой усмешкой:

— А ведь ты меня на первых порах напугал! Думаю, что это за тип с чемоданом?.. Раскроет сейчас свой чемодан, снимет с меня костюм, запихнет туда, и поминай как звали!

— Нет, такими делами не занимаюсь, — с достоинством ответил второй, голос которого был настолько хриплым, что некоторые слова почти невозможно было разобрать. — Я бы и не пил, если б не жена! Замучила меня с алиментами, и я назло ей решил не работать. Алименты хочешь с меня получить — получай вместо них… — и он грязно выругался.

Выпили еще по одной. Первый задавал своему собутыльнику вопрос за вопросом. Выяснил, что тот в недавнем прошлом был шофером, но уже два года нигде не работает, скрывается от уплаты алиментов. В данную минуту испытывает острую нужду в деньгах.

— Эх, теперь бы рублей сто — закатился бы я к одной дамочке!

— А у нее подружка есть? — коварно осведомился первый.

— А у тебя деньги есть? — в свою очередь, но более бесцеремонно спросил хриплоголосый.

— Есть.

— Сколько?

— На двоих хватит.

— Постой, постой! — придвигая свое лицо вплотную к лицу соседа, подозрительно произнес хриплоголосый. — А сам-то ты кто? Ведь я тебя не знаю…

— Я амнистированный, — понизив голос, проговорил первый. — Только-только с поезда… Пятьдесят восьмая статья… Политический. Приехал в родные места, и переночевать негде…

— Ах так? — удовлетворенно заключил владелец баула. — Это другое дело… А сколько у тебя денег?

— Говорю, хватит и еще останется!.. Пять лет в лагере ударником был!

— Ну что ж, тогда пойдем, — решил хриплоголосый. Он поднялся, прошел шага три по дорожке, остановился, поджидая товарища. Тот встал и присоединился к своему спутнику. Когда оба вышли на перекресток аллей, где было значительно светлее, чем у скамейки, тот, кто называл себя амнистированным, остановился и оглядел своего спутника с ног до головы. Владелец баула на свету производил более выгодное впечатление, нежели в полумраке бульвара, когда о его личности можно было судить лишь по двум элементам, одинаково непривлекательным: хриплому голосу и запаху винного перегара. А теперь это оказался плечистый, чуть сутулящийся человек средних лет, с большими рабочими руками и крупными чертами лица. Лицо это можно было бы даже назвать симпатичным, если бы оно не было таким опухшим и небритым.

Хриплоголосый заметил, что его разглядывают, и спросил недружелюбно, по привычке настораживаясь:

— Ну, что уставился? Не купишь, не продаюсь!

— А я и не покупаю, — живо ответил амнистированный. — Просто любуюсь: побрить тебя да почистить — бравый гусар получился бы. Сколько лет-то тебе?

— Сороковой.

— Одногодки, выходит! Мне в прошлом месяце сорок исполнилось. А родом откуда?

— Из Видземе!

— Ну, а я, брат, из Курземе… [15] Рыбак потомственный…

— Ты, друг, брось зубы заговаривать, — вдруг рассердился видземец. — Лучше деньги покажи — есть ли они у тебя? А то приедем в гости — конфуза не оберешься, когда выгонять начнут! Да и ехать нам не близко…

— На вот деньги, смотри! — Амнистированный вытащил красный сафьяновый бумажник и развернул его. Бумажник был туго набит сторублевками. Хриплоголосый, увидев деньги, проглотил слюну. Глаза его жадно блеснули.

— Вот что, — сказал он, — ехать нам надо на хутор, сперва такси возьмем, а там пешком по лесу идти… Ты как, не боишься?

— Тебя-то? Нет! — весело ответил спутник.

Так, разговаривая, они подошли к стоянке такси у вокзала. Взяли машину. Садясь с шофером, хриплоголосый удовлетворенно вздохнул и приказал:

— Сперва к «Гастроному», а потом на хутор Вецмуйжа… Только чтоб с ветерком!

— Что ты, что ты! — с комическим ужасом запротестовал второй. — В таком виде к дамам? Нет, водитель, везите нас сначала в парикмахерскую, а потом уже куда положено! Расходы беру на себя. За деньгами не постоим!

Дежурная по гостинице, так и не дождавшись возвращения странного посетителя, наутро сдала его паспорт в отделение милиции, подробно рассказала обо всем, что было, и ушла успокоенная.

Вечером к ней домой приехал уполномоченный уголовного розыска, морщинистый пожилой капитан милиции, сердитый и торопливый.

— Это вы сдали сегодня утром в милицию паспорт гражданина Брувелиса? — спросил морщинистый капитан милиции.