Русские заветные сказки - Афанасьев Александр Николаевич. Страница 18

Поп, попадья, поповна и батрак

Собрался поп нанимать себе работника, а попадья ему и приказывает:

— Смотри, поп, не нанимай похабника; у нас дочь невеста!

— Хорошо, мать! Не найму похабника. Поехал поп, едет себе путем-дорогою, вдруг попадается ему навстречу молодой парень, идет пешком-шажком.

— Здравствуй, батька!

— Здравствуй, свет! Куда Бог несет?

— Хочу, батька, в работники наниматься.

— А я, свет, еду искать работника; наймись ко мне.

— Изволь, батька!

— Только с тем уговором, свет, чтоб по-соромски [92] не ругаться.

— Я, батька, отродясь не слыхивал, как и ругаются-то!

— Ну, садись со мной; мне такого и надо.

А поп ехал на кобыле; вот он поднял ей хвост и указывает кнутовищем на кобылью п…ду.

— А это что, свет?

— П…да, батька!

— Ну, свет, мне эдаких похабников не надо; ступай, куда хочешь!

Парень видит, что дал маху, делать нечего, слез с телеги и стал раздумывать, как бы ухитриться да надуть попа. Вот он обогнал попа стороною, забежал вперед, шубу свою выворотил и опять идет навстречу:

— Здравствуй, батька!

— Здравствуй, свет!

— Куда Бог несет?

— Да вот, батька, иду наниматься в работники.

— А я, свет, ищу себе работника; иди ко мне жить, только с уговором: не ругаться по-соромски; кто из нас выругается по-соромски, с того сто рублей! Хочешь?

— Изволь, батька, я и сам терпеть не могу таких ругателей!

— Ну, хорошо! Садись, свет, со мною.

Парень сел, и поехали вместе в деревню.

Вот поп отъехал маленько, поднял у кобылы хвост и показывает кнутовищем на п…ду:

— Это, свет, что такое?

— Это тюрьма, батька!

— Ай, свет, я такого и искал себе работника.

Приехал поп домой, вошел с батраком в избу, задрал у попадьи подол, показывает на п…ду пальцем:

— А это что, свет?

— Не знаю, батюшка! Я сроду не видывал такой страсти!

— Не робей, свет! Это тоже тюрьма.

Потом кликнул свою дочь, заворотил ей подол, показывает на п…ду:

— А это что?

— Тюрьма, батюшка!

— Нет, свет! Это подтюрьмок.

Поужинали и легли спать: батрак взлез на печь, собрал поповы носки, надел их на х…й обеими руками и закричал во все горло:

— Батька! Я вора поймал! Дуй скорей огня.

Поп вскочил, бегает по избе, словно бешеный.

— Не пускай его, держи его! — кричит батраку.

— Небось, не вывернется.

Поп вздул [93] огонь, полез на печь и видит: батрак держится руками за х…й, а на х…й надеты носки.

— Вот он, батюшка, бишь, все носки твои заграбастал; надо наказать его, мошенника!

— Что ты, с ума, что ли, спятил? — спрашивает поп.

— Нет, батька, я не люблю ворам потачку давать [94]; вставай, мать! Давай-ка его, мошенника, в тюрьму сажать.

Попадья встала, а батрак ей:

— Становись-ка скорей раком!

Делать нечего, стала попадья раком, батрак и зачал ее осаживать. Поп видит, дело плохо, и говорит:

— Что ты, свет, делаешь? Ведь ты е…ешь!

— А, батька! Уговор-то был по-соромски не ругаться; заплати-ка сто рублев!

Пришлось попу раскошеливаться; а работник оть…б попадью, держит х…й в руках да свое кричит:

— Этого тебе, каналья, мало, что ты в тюрьме сидел, еще в подтюрьмок посажу тебя! Ну-ка, голубушка, — говорит поповне, — отворяй подтюрьмок!

Поставил и ее раком да зачал осаживать по-своему. Попадья накинулась на попа:

— Что ты смотришь, батька! Ведь он нашу дочь е…ет!

— Молчи, — говорит ей поп, — за тебя заплатил сто рублей, не прикажешь ли заплатить и за нее столько же! Нет, пускай делает что хочет, а я ничего говорить не стану!

Отработал батрак поповну как нельзя лучше. Тут поп и прогнал его из дому.

Поп и мужик [95]

Жил мужик с женою. Только ему пришла нужда ехать в Москву; что делать: жена беременна, а ехать надо.

— Ладно, — говорит он жене, — я поеду в Москву, а ты живи без меня поскромнее да повоздержаннее.

Сказал и уехал. А дело-то было великим постом. Баба говела и пошла к попу на дух. Баба-то была собой хороша. Вот поп ее на духу и спрашивает:

— Отчего у тебя брюхо велико?

— Согрешила, батюшка, жила с мужем, сделалась тяжела, а теперича он в Москву уехал.

— Как в Москву?

— Да, батюшка.

— А долго ль проездит?

— Почти с год.

— Ах он, мошенник, заделал ребенка и недоделал; вить это смертный грех! Делать нечего: я твой отец духовный и должен тебе доделать, а за хлопоты приноси-ка три холста!

— Сделай божескую милость, — просит баба, — избавь от смертного греха, доделай, а ему, мошеннику, как приедет из Москвы, все глаза выцарапаю!

— Ну, свет, рад послужить тебе; а то грешно, коли до его приезда станешь носить младенца!

Так дело-то и обделалось.

А поп был женатый, и у него были две дочери; вот он и боится, как бы попадья про его шашни не узнала. Хорошо. Приехал мужик из Москвы, а жена его уж давно родила; только что входит он в избу, баба и напустилась на него:

— Ах ты, сукин сын, мошенник! Наказывал мне жить воздержаннее, а сам у меня ребенка заделал да недоделал, так и уехал! Спасибо еще, батюшка поп мне его доделал, а то что бы я стала делать?

Мужик догадался, что дело неладно, и говорит себе: «Погоди, я его, долгогривого колухана, обтяпаю!» [96]

Случилось, в одно время летом поп служил обедню, а дом его был подле самой церкви. Мужик собирался ехать в поле на пашню, и понадобилась ему борона, а у попа их было три. Мужик пошел к попу в церковь и стал просить борону. Поп рад всячески ему угодить, чтоб только до попадьи не довел его шашней, боится отказать и говорит:

— Возьми хоть все три!

— Да без тебя, батюшка, не дадут; скричи [97] попадье-то хоть из окошка, чтоб все три дали.

— Хорошо, свет, ступай.

Мужик к попадье пришел и говорит:

— Матушка! Батюшка велел вам всем трем мне дать…

— Что ты, свет, с ума, что ли, сошел?

— Спроси его хоть сама; ведь он мне сейчас приказывал.

Попадья и кричит попу:

— Поп! Ты велел нам дать мужику?

— Да, да, все три дайте.

Делать нечего, стали давать мужику по очереди: он начал с попадьи, а кончил меньшой поповною и воротился домой. Как только пришел поп от обедни, попадья и давай его ругать:

— Ах ты, черт, колухан! С ума, что ли, спятил! Всех дочерей перепортил; ну меня одну уж так и быть бы, а то всех трех велел ему отделать.

Поп хвать себя за бороду и побежал к мужику:

— Я тебя в суд потащу, ты моих дочерей перепортил!

— Не сердись, батька! — говорит мужик. — Ты любил чужих ребят доделывать, да еще за труды холстом брал; вот теперь мы с тобой поквитались.

Помирились поп с мужиком и стали жить большими приятелями.