Румынские сказки - Крянгэ Ион. Страница 44

А Пэкалэ лежал в мешке, горемыка, привязанный к самому большому жёрнову, какой только смогли найти за три дня пути.

— Погодите! — крикнул самый рассудительный.

Опять остановились.

В чём теперь загвоздка?

Да в том, что нужно всё как следует обсудить и взвесить, прежде чем бросить Пэкалэ в Дунай.

— Куда его бросить? Выше по течению, откуда идёт вода, или ниже, куда утекает?

Одни считали, что выше по течению воды больше, потому что она оттуда течёт, и если бы не было её там много, она бы не текла.

Другие держались мнения, что ниже по течению — больше, так как там собирается вода с верховий, и если бросить Пэкалэ выше по течению, то как бы не оказался он на суше, — ведь вода всё идёт и идёт, всё стекает да стекает. Тогда Пэкалэ выйдет из мешка, и опять горе их бедным головушкам.

Столпились они все и стали советоваться, — боятся наделать глупостей. Стали думу думать, как жить да быть, и порешили выбрать место ниже по течению, чтоб вся вода собралась Пэкалэ на голову.

И опять начали нащупывать жердью дно Дуная. А тем временем вдоль берега шёл скупщик, гнал в город стадо в тысячу быков. Шёл он вдоль берега и вдруг — глядь, натыкается на мешок с Пэкалэ. Удивился скупщик, каждый удивился бы, увидев эдакое перед собой.

— Слушай, братец, — спросил он, — как это ты влез в мешок и что тебе там надобно?

— Да я не сам влез, — ответил Пэкалэ, — другие меня сюда упрятали.

— А почему, по какой причине упрятали?

— Решили в Дунай бросить.

— За что бросить?

— Да, видишь ли, грехи мои тяжкие, — ответил Пэкалэ, — хотят сделать меня старостой, а я не соглашаюсь.

— Чего же ты не соглашаешься, братец?

— Да так, — сказал Пэкалэ. — В этой деревне невозможно быть старостой.

— Почему ж так?

— Да потому, что женщин здесь много; мужья уезжают на целые недели, вот староста и остаётся один с бабами.

— А тебе что, не нравится с бабами оставаться?

— Да их много, и все молодые да ловкие, как муравьи, сладу с ними нет.

Скупщик ушам своим не верил, слушая такие слова. Сам он всей душой был бы рад оказаться старостой в такой деревне.

— Ну и дурак же ты, братец, — сказал он. — Умный человек обеими руками схватился бы за эдакую должность.

— Умный-то он, конечно, не дурак, и лучше всякого дурака справится с делом, — ответил Пэкалэ. Что ж, если считаешь, что справишься, лезь в мешок и, когда увидишь, что хотят тебя бросить в Дунай, кричи, что, мол, согласен быть старостой.

— И они выберут меня старостой?

— Да уж как пить дать, выберут.

Только этого и нужно было храброму скупщику, он ведь баб той деревни не боялся.

Развязал он мешок, чтоб Пэкалэ мог выйти, а сам туда влез. Вздохнул Пэкалэ, завязал хорошенько мешок — и поминай как звали. Только и остановился, чтобы прихватить с собой стадо, а потом погнал быков на свой широкий двор, — еле уместились!

А скупщик лежал в мешке да посмеивался, думая о том, как обманет дураков деревенских. Им же, беднягам, и в голову не приходило, что теперь в мешке был человек умный, не то что они, дураки.

Ещё пуще развеселился скупщик, когда почувствовал, как поднимают его и несут, чтоб бросить в Дунай, в то место, какое им показалось самым глубоким. И только когда стали раскачивать мешок, чтобы подальше его забросить, скупщик крикнул что было мочи:

— Постойте, братцы!

Все остановились как вкопанные. Голос-то показался всем чужим.

— Выпускайте меня, я согласен быть у вас старостой, — заорал скупщик.

— Слыханная ли дерзость, — крикнул самый рассудительный из односельчан Пэкалэ, он же деревенский староста, — теперь он заговорил чужим голосом, чтоб мы его не узнали, да ещё желает быть старостой. Пожалуй, скоро скажет, что он не Пэкалэ.

— Так я и в самом деле не Пэкалэ, — отозвался скупщик.

Услыхав такие слова, рассердились люди, ужас как рассердились. Ведь они его своими глазами видели, когда всовывали в мешок, своими руками этот мешок завязывали. Вконец разозлившись, они все набросились на жёрнов, подняли и — раз-два-три! бултых! — бросили в Дунай, да так, чтобы и правнукам Пэкалэ не повадно было по белу свету шататься.

С каким же они облегчением вздохнули, увидев, как идёт Пэкалэ прямо ко дну и больше не всплывает, а вода всё течёт да течёт с верховьев и собирается над ним!

А тем временем Пэкалэ сидел себе на крыльце, глаз не отводил от телеги с двойной упряжью, которая как раз в это время въезжала на широкий двор, где один к одному стояли красавцы быки.

— Погодите, братцы! — воскликнул самый рассудительный. — Стойте!

— Тпру, остановитесь! — завопили все жители деревни, увидев то, чего и понять не могли. Все разом застыли на месте.

— Эй, как это ты здесь очутился? — спросил староста.

— Ив самом деле, — сказали все, — как это ты здесь очутился?

— Велика важность, — ответил Пэкалэ. — Так же как и вы: пришёл оттуда сюда.

— Так ты же мёртвый, братец! Мы же бросили тебя в Дунай!

— Ничуть не мёртвый, — ответил Пэкалэ. — Вода в Дунае холодная, от неё становишься ловчей прежнего.

— Вот чудеса! — ахнули все. — Никак с ним не управиться. Бросили его в Дунай, привязанного к жёрнову, а он возвратился домой быстрее нас.

— Откуда у тебя такое большое и красивое стадо? — снова спросили они Пэкалэ.

— Откуда же ему быть, — отвечает, — если не оттуда, куда вы меня бросили?

— Кто же тебе его дал?

— Кто мне дал? Сам взял, — всякий взял бы на моём месте. Прихватил сколько мог, а остальное другим оставил.

Односельчане Пэкалэ только того и ждали. Как стояли они во дворе, так гурьбой и отправились обратно к Дунаю. Даже промеж себя не посоветовались, как лягушки, бросились в воду, бултых, бултых! Кто как мог быстрее, чтоб захватить себе побольше быков, а жёны остались на берегу, поджидая обратно мужей со стадами.

Был тут, конечно, и поп, и так как попы жаднее других, то прыгнул он дальше всех и очутился в самом глубоком месте, только камилавка виднелась над водой.

Попадья, которая вместе со всеми стояла на берегу, тоже была жадная. Увидела она камилавку и решила, что у попа не хватает смелости нырнуть в воду и что, пока он дойдёт до дна, другие захватят себе весь скот.

— Глубже, отец, — кричала она, — полезай глубже! Самые рогатые на дне…

Опустился батюшка глубже, да только домой не воротился, не воротились и другие.

Вот и оказался Пэкалэ самым работящим, самым порядочным, самым достойным жителем деревни, потому что только он да женщины и остались на селе.

Кто сказку дальше знает, тот пусть и продолжает.

Бабкин козёл

Перевод А. Садецкого

Давным-давно это было, а может ещё и раньше. Жили тогда дед да баба, и были они бедные-пребедные. Всё богатство — телушка одна, да и та невелика.

Когда не осталось у них ни гроша, дед сказал:

— Пойди, бабка, с тёлкой на ярмарку, продай её.

— Ладно, муженёк, схожу, — ответила старуха. Накинула она на рога телушке верёвку и поплелась потихоньку.

Подошли к ней на ярмарке три брата. Пробавлялись они воровством, и как завидели старуху, решили её обмануть.

Сказано — сделано.

Разошлись они все трое в разные стороны. Немного погодя подошёл к старухе один из братьев.

— Добрый день, бабка.

— Добрый день, сынок.

— Продаёшь, что-ли козла?

— Продаю, сынок, да только не козёл это, а тёлка.

— Неужто тёлка?

— Знамо тёлка!

— Ну уж нет!

— Ей-богу, тёлка! Да ты что, сам не видишь?

— Козёл это, бабка! Коли мне не веришь, спроси кого хочешь.

Перекрестилась, старуха, сплюнула: что за наваждение!.. Пошла она дальше.

Вскоре идёт ей навстречу второй брат.

— Продаёшь козла, бабка?

— Продаю, сынок. Только не козёл это, а тёлка.

— Какая же это тёлка?!.. Что ж ты, не знаешь, какую скотину продаёшь?

Перекрестилась старая и побрела дальше. Встречает её третий брат, и то же самое твердит: козёл да козёл!