Изгоняющий дьявола - Блэтти Уильям Питер. Страница 22

– По-моему, да. – От удивления Крис прищурила глаза. – Но я только никак не пойму, откуда это существо взялось! Я, конечно, часто слышала о раздвоении личности, но никаких объяснений мне при этом не давали.

– И никто не даст, миссис Макнейл. Мы используем разные термины: «сознание», «разум», «личность», – но на самом деле мы не очень четко представляем себе, что каждое из них означает. – Врач покачал головой. – Не знаем. Совсем ничего не знаем. Поэтому, когда я начинаю говорить о раздвоении личности, то прекрасно понимаю, что все объяснения вызывают только еще большее количество вопросов. Фрейд считал, что некоторые мысли и чувства каким-то образом подавляются сознанием, но могут проявиться в бессознательном состоянии. Они активно проявляются в различных психических отклонениях. Эти подавленные чувства и эмоции давайте назовем «диссоциирующими», так как слово «диссоциация» означает отклонение от основного потока сознания. Так вот, когда «диссоциирующее» становится самостоятельным или когда личность больного слабеет и дезорганизуется, может возникнуть психоз шизофрении. Он отличается от раздвоения личности, – предупредил психиатр. – Шизофрения означает расшатывание личности. Если же «диссоциирующее» может как-то выделиться и организовать подсознание больного, вот тогда эта часть начинает действовать вполне независимо; она становится самостоятельной личностью и может принять на себя также функции тела.

Врач вдохнул в себя воздух. Крис внимательно слушала его. Потом психиатр продолжил:

– Это одна из теорий. Есть еще несколько. Но, возвращаясь к Регане, хочу сказать, что у нее и намека нет на шизофрению, и ЭЭГ показала, что кривая работы ее мозга совершенно нормальная. Поэтому я склонен отвергнуть все подозрения на шизофрению. Остается истерия.

– В которой я и находилась всю прошлую неделю, – пробормотала Крис.

Психиатр чуть заметно улыбнулся.

– Истерия, – продолжал он, – это форма невроза, при которой эмоциональное расстройство превращается в телесное. При психоастении, например, человек теряет способность осознавать свои поступки и, делая что-то сам, приписывает это «что-то» другому лицу. Хотя в этом случае другая личность осознается им не до конца. У Реганы несколько иной случай. Мы подошли к тому, что Фрейд называл «трансформированной» истерией. Она вырастает из бессознательного чувства вины и необходимости понести наказание. Диссоциация здесь играет первостепенную роль, я бы даже сказал, не только диссоциация, но и само раздвоение личности. При этом могут наблюдаться и судороги, как при эпилепсии, галлюцинации, чрезмерное возбуждение.

– Да, все это похоже на ее состояние, – уныло подтвердила Крис. – А вы как считаете? То есть все, кроме чувства вины. Какую вину она может за собой чувствовать?

– Ну, первое, что приходит в голову, – продолжал психиатр, – это развод. Дети часто считают, что родители расстаются именно из-за них, и поэтому принимают всю вину на себя. Но в данном случае такое можно только предположить. Я вот еще о чем думаю: у девочки могла развиваться депрессия на почве размышления о смерти – танатофобия. У детей она часто сопровождает чувство вины и возникает на почве страха потерять кого-нибудь из близких. В результате развиваются нервное расстройство и возбудимость. Вдобавок вина здесь может быть просто неизвестна. Ее трудно выявить конкретно, – закончил врач.

Крис замотала головой.

– Я запуталась, – пробормотала она. – Никак не пойму, откуда берется эта новая личность.

– Крайне необычно то, что ребенок в таком возрасте смог воедино собрать и систематизировать все части новой личности. Конечно, удивительно и многое другое. Например, игра девочки с планшеткой указывает на то, что она легко поддается внушению. Однако на самом деле мне не удалось загипнотизировать ее. – Психиатр пожал плечами. – Возможно, она сопротивлялась. Но что удивительнее всего: уровень развития новой личности довольно высок. Это не двенадцатилетний ребенок. Здесь человек гораздо старше. И еще тот язык, на котором она разговаривала... – Врач уставился на лежавший перед камином коврик и задумчиво подергал себя за нижнюю губу. – Есть, конечно, похожее состояние, но мы знаем о нем совсем мало: это форма лунатизма, при которой у больного неожиданно проявляются способности и знания, которых никогда не было раньше. При этой форме вторая личность стремится разрушить первую. Однако... – Психиатр не закончил фразу и неожиданно взглянул на Крис.

– Это очень запутанно, – пробормотал он. – И я все значительно упрощаю. Ей следует обследоваться у нескольких специалистов в течение двух или трех недель. Проводить обследование нужно тщательно, скажем, в дэйтонской клинике Бэрринджер.

Крис опустила глаза.

– У вас есть затруднения?

– Нет. Все в порядке. – Она вздохнула. – Просто я потеряла «Надежду». Вот и все.

– Я не понял вас.

– Это моя личная трагедия.

Психиатр позвонил из кабинета в клинику Бэрринджер. Регану согласились сразу же принять и советовали привезти ее на следующий день.

Врачи ушли.

Крис вспомнила о Дэннингсе, и ей стало грустно. С размышлением о смерти нахлынули мысли о пустоте, о невыносимом одиночестве и спокойствии под землей, где нет никакого движения, никакого движения... Она заплакала. Это слишком. Я не могу... Потом Крис успокоилась и начала собирать вещи.

Крис стояла в своей спальне и выбирала парик для поездки в Дэйтон. Неожиданно в дверях появился Карл. Он сообщил, что к ней кто-то пришел.

– Кто там?

– Детектив. – И он пришел ко мне?

Карл кивнул. Потом передал ей визитную карточку. Крис бегло пробежала ее. УИЛЬЯМ Ф. КИНДЕРМАН, – стояло на визитке, – ЛЕЙТЕНАНТ, а в нижнем левом углу, как забытая всеми сирота, приткнулась еще одна надпись: «Отделение по расследованию убийств». Отпечатана она была замысловатым готическим шрифтом; отдать предпочтение такой изощренной форме букв мог, очевидно, только какой-нибудь любитель древности.

Крис оторвала взгляд от карточки. В душе у нее зародилось смутное подозрение.

– Карл, а нет ли у него в руках чего-нибудь такого, что может оказаться рукописью сценария? Какого-нибудь большого конверта, или свертка.

Карл отрицательно покачал головой. Крис стало любопытно, и она поспешила вниз. Бэрк? Может быть, это имеет какое-то отношение к Бэрку?

Детектив тоскливо слонялся по залу, зажав свою бесформенную шляпу в толстых, коротких, только что наманикюренных пальцах. Это был пухлый человек лет пятидесяти. Толстые щеки лоснились от частого и тщательного употребления хорошего мыла. На нем болтались мятые брюки, потертые и мешковатые, никак не соответствующие его прилежному уходу за собственным телом. Старомодное твидовое пальто бесформенно висело. Его карие, влажные, немного раскосые глаза были, казалось, постоянно обращены в прошлое, в них отражалась тоска по ушедшему времени. Крис заметила, что дыхание детектива было напряженное, с подкашливанием, как у астматика.

Она подошла ближе. Детектив протянул ей руку и заговорил каким-то болезненно хриплым шепотом:

– Ваше лицо я бы узнал в любом гриме, миссис Макнейл.

– Разве на мне сейчас грим? – искренне удивилась Крис, пожимая его руку.

– О Боже мой, конечно, нет, – поспешно поправился он и замахал рукой, как будто отгонял муху. – Это формальность. Вы сейчас заняты, давайте завтра. Я приду завтра еще раз.

Он повернулся и собрался было уходить, но Крис взволнованно спросила:

– А что случилось? Бэрк? Бэрк Дэннингс?

Беспечность детектива еще сильнее взбудоражила ее интерес и беспокойство.

– Мне даже неудобно. Неловко как-то, – вздохнул тот опустив глаза.

– Его убили? Вы из-за этого пришли ко мне? Его убили? Да? – Нет-нет. Это простая формальность, – повторил детектив. – Ничего особенного. Ведь вы понимаете, он был знаменитым человеком, поэтому мы не могли оставить все просто так. Мы не могли, – чуть ли не извиняясь, продолжал он. – Только один или два вопроса. Он упал? Или, может быть, его кто-то подтолкнул? – Детектив ритмично покачивал рукой и головой. Потом пожал плечами и хриплым голосом добавил: – Кто знает?