Японские записи - Федоренко Николай Трофимович. Страница 5

Дорожка, выложенная из плоских каменных, почти не отесанных скалистых плит, врезавшихся в плотный грунт, приводит нас через совсем миниатюрный садик в дом нашего знакомого японского коллеги.

У ограды, на солнечной стороне, чудом сохранившиеся хризантемы, крупные, шапкообразные, с длинными вьющимися волокнами. Неувядающи строки гениального китайского поэта Тао Юань-мина (365—427) из цикла «За вином» [6]:

У самого входа, будто стражи, высятся сосны с многоярусной кроной и причудливо изогнутыми ветвями, напоминающими японскую стилизованную гравюру.

Над дверью крыльца высится большое новогоднее украшение – «вакадзари» – декоративная связка из огромного морского рака («оэби»), листьев папоротника, «комбу» (морская капуста), «дайдай» (горький апельсин), – охваченное жгутом пучка рисовой соломы, и другие символы счастья и удачи. Морской рак (пишется двумя иероглифами – «морской старец») символизирует долгожитие, старость. Рак обещает также, что в преклонные годы спина человека станет изогнутой, горбатой, подобно форме раковой шейки. Морская капуста – комбу – играет здесь роль талисмана, который обещает счастье и радость, так как комбу ассоциируется со словом «ерокобу» – «радоваться», «веселиться»… Слово «горький апельсин» (дайдай), созвучное словам «поколение за поколением», ассоциируется с понятием «продолжение рода, жизни», бессмертия.

Хозяйка – маленькая, хрупкая, как будто вырезанная из кости японская миниатюра, с высокой прической, в национальном кимоно с «оби», широким поясом, надетым поверх кимоно, и украшением на спине в виде огромного банта – приветливо нас встречает, стоя у входа на коленях и делая глубокий поклон. Умение повязать и носить оби считается своеобразным мастерством и показателем способностей японки. «Женщина, которая не умеет повязать себе оби, ничего не умеет», – гласит народная поговорка.

Мы входим в «гэнкан» – небольшую прихожую. Каменный пол из отшлифованных булыжников серых и буроватых тонов. За ним – деревянный настил, приподнятый, как театральные подмостки. Здесь мы оставляем верхнюю одежду и, по старинному правилу, снимаем свои ботинки, которые сразу же ставим на увлажненные кругляки таким образом, чтобы можно было легко, как бы с ходу надеть их при прощании. На пол в японском доме не полагается ступать теми же ботинками, в которых вы шли по грязной дороге. Ведь уличную пыль главным образом приносят на обуви… Надеваем легкие туфли и проходим в комнату. Но когда с дощатого пола, зеркально отполированного, нам нужно войти в комнату с циновочным полом, мы снимаем и эти легкие туфли. Ходить по циновке принято лишь в специальных матерчатых носках – «таби» – либо в обычных носках.

О японских носках таби надлежит сказать слово. Это наиболее распространенные в народе носки особого покроя: они имеют выделенный большой палец, и это делает их похожими на копытце. Они предназначены не только для комнаты, но и для пользования национальной обувью – «гэта» и «дзори». Часто таби, изготовленные из прочного материала, носят и без обуви, особенно в деревне. Таби считаются очень удобными при ходьбе по земле и во время работы в поле.

Искусство сидеть

Мягкий свет зимнего солнца щедро вливается в просторную застекленную раму, которая образует почти целую раздвижную стену. В задумчивой тишине косые пучки лучей кажутся в глубине комнаты особенно осязаемыми. Своим струящимся теплом они согревают желтовато-салатную циновку – «татами», вытканную из множества длинных волокнистых соломок, и от нее исходит едва уловимый запах травянистой свежести. От льющегося света эластичная поверхность циновки ярко отсвечивает почти неподвижными, притаившимися бликами, будто мелкочешуйчатую поверхность татами старательно отполировали.

В прозрачной атмосфере деревянные стены из широких цельных досок, выпиленных из самых объемных вековых стволов японской криптомерии, еще рельефнее обнаруживают свою долголетнюю многопластную природу. В молчаливых линиях древесины как бы графически отразилось движение живого растения сквозь долголетнюю толщу.

Невысокий, будто приспущенный потолок кабинета филолога поражает волнистой росписью многослойной древесины. Весь потолок – в длину и ширину – состоит из единой массивной пластины, чудесным образом выпиленной из гигантских масштабов дерева какой-то местной породы. Рельефные извилины могучего растения, проходящие через весь прогон стропил, напоминают изгибы дорожных трасс, артерии движения. И каждая прожилина, несущая в себе краски подземных минералов, пролегает своим первородным путем, глубоко тая в себе неизвестную родословную живого мира.

На циновке – татами, поверх которой лежит плоская подушка – «дзабутон», напротив меня, с подобранными под себя ногами, сидит японский ученый, сухопарый, совсем седой, с гладко зачесанными волосами. У него очень живые, проницательные глаза, внимательный и несколько задумчивый взгляд.

Необычность и своеобразие обстановки все больше привлекают мое внимание. Любопытно, как сидят японцы. У них своя манера, свой древний обычай сидеть. В отличие от других народов, которые пользуются скамьями, стульями, креслами и всякого рода тронами, японцы, можно сказать, сидят прямо на земле. Для них это естественная и наиболее удобная манера. Привычка, или, как сами японцы говорят, искусство сидеть на полу, – своеобразный культ японцев. Располагаясь на полу, они чувствуют себя весьма комфортабельно, не в меньшей мере удобно, чем европейцы – в мягком кресле. Их ноги, обычно подобранные под себя, никогда не устают, не деревенеют, как это неизбежно случается с иностранцами, когда они вынуждены пользоваться суровыми удобствами – располагаться на своих ступнях поверх татами. Просидеть так час или два непривычному человеку очень нелегко. К концу обеда или беседы ноги немеют, встать и удержаться на них вряд ли удастся. Однако кроме чинной позы, которая обычно соблюдается на официальных обедах, есть еще свободная манера сидеть, то есть скрестив ноги перед собой. Правда, она допустима, так сказать, лишь в мужском обиходе. Обычно при близком знакомстве хозяин не преминет сказать гостю: «Пожалуйста, сядьте свободнее!», приглашая его к «агура-о каку» – скрестить ноги.

Вообще японцы стремятся сидеть так, как это им удобно. И в железнодорожном вагоне они не торопятся отказаться от своей привычки сидеть с поджатыми под себя ступнями. Нередко можно видеть японцев, когда они забираются на кресла с ногами. Свою обувь – гэта (в виде деревянной скамеечки) или дзори (с перемычкой для большого пальца) – они снимают и ставят рядом с креслом определенным образом, как это они делают при входе в японский дом.

Весьма нелегким, даже болезненным для японцев оказывается процесс перехода от привычной для них домашней манеры сидеть на татами к европейскому обычаю пользоваться стульями и креслами. В литературных источниках отмечается, например, что в периоды Мэйдзи и Тайсе (1868—1926), ознаменовавшиеся для Японии интенсивными международными связями с внешним миром, японцы по возвращении из заморских путешествий с жадностью стремились спокойно посидеть на татами в своем старом доме. Традиция японцев сидеть на полу до сих пор остается очень распространенной, и она, несомненно, может еще сохраняться длительное время. Тем не менее молодое поколение японцев, особенно в городе, все более склоняется к европейским обычаям и манерам, в том числе и в отношении пользования европейской мебелью. В известной степени это также отображает происходящие в современном японском обществе изменения и перестройку.