Единственная - Ярункова Клара. Страница 15

— Нет, я серьезно, — не сдавался Микуш. — Не скрою, я вас обожаю, Оленька.

Господи! Я оглянулась, не слышал ли кто. Я прямо обмерла, представив, что вдруг появились бы ребята с Подъяворинской. Напрасные страхи! Только Марцела катилась ко мне с бумажным стаканом.

— На, попей, — подала она мне стакан и насмешливо смерила Микуша.

Но он ее не испугался.

— Если хотите чаю, Оленька, — сказал он смело, — то разрешите мне пригласить вас.

— Благодарю, — сказала я, — я не позволяю мужчинам платить за себя!

Это я тоже вычитала в «Человеке». Только не думала, что это мне так скоро пригодится. А вот и пригодилось! И чтобы показать, что сама возьму себе чаю, я направилась к буфету. Случайно у меня оказались две кроны. Только от Микуша избавиться мне не удалось. Он крался за мною тенью и занял мне очередь, чтобы хоть заказать чай, если уж я не разрешаю заплатить. А я в это время болталась около раздевалки, смотрела, не увижу ли кого-нибудь. Нет! Только Ева пришла и Таня из изобразительного, причем как раз в ту минуту, когда Микуш, сияя от счастья, подплывал ко мне с чаем. Вот не везет! Девчонки захихикали как сумасшедшие. Микуш, правда, был смешной со своими подтяжками и фиолетовым носом. А его наголо остриженная голова зимой! Псих ненормальный!

Я быстренько отдала ему крону за чай и убежала с девочками. Весь рот себе обожгла этой подозрительной жидкостью, а все из-за кого? Из-за свихнувшегося психа!

А те двое так и не пришли.

Домой я вернулась вовремя, потому что и завтра хочу пойти на каток. Незаметным образом я обратила внимание мамы на часы — пусть все видят, какая я точная. К сожалению, мама пропустила это мимо ушей — она уже была одета, я молниеносно проглотила ужин, и мы с ней отправились к тете Маше. Это мамина подруга, но как исключение я люблю ее. Во время разговора она не выгоняет меня из комнаты, потому что у нее такой характер, что она никого не обижает, даже молодежь. Именно поэтому я не всегда сижу при них, как квочка (по выражению мамы), а иногда делаю то, что полагается, то есть сама ухожу в другую комнату к Бабуле. Тетя Маша всегда замечает, какая я воспитанная, и никогда не ухмыляется мефистофельской улыбкой. Такая она мировая женщина, и все к ней с удовольствием ходят на уроки, потому что она учительница музыки. Наш папка тоже все набивается к ней в ученики. Как раз по нему!

Бабуля — это дочь тети Маши, только она младше меня на три года. Она очень красивая, однако я ее особенно-то не обожаю. Когда мы были маленькими, она разбила мне голову ведерком за то, что меня взяла на руки моя собственная мама! Это она приревновала, потому что обожает мою маму. Тогда ее отец наподдал ей, а тетя Маша как крикнет нам обеим — я ведь тоже хватила Бабулю по голове: «Ах вы, глупые дети, не воображайте, что из-за вас я рассорюсь со своей лучшей подругой! Ваши мамы как сестры, и вы так же будете! И дело с концом!»

Мы больше не дрались, но я отомстила Бабуле по-другому — взяла да стала обожать ее маму!

К тете Маше мы с мамой пошли узнать, не поедут ли они в зимние каникулы на лыжах, потому что у наших отпуска не будет, и они хотели бы послать меня с ними. Я не против, мне это вполне подходит, хотя мне лучше было бы остаться дома и ходить на каток. Но в зимние каникулы почти все девятиклассники все равно куда-нибудь разъезжаются, так что мне, в общем, безразлично. А то была угроза, что отец освободится и возьмет меня с собой. Мне даже снилось, как он унижает меня при всех: «Покажи-ка, Олик, надела ли ты два свитера? И колготки надела? Сегодня не станем подниматься по канатной дороге — ветер сильный, ребенок простудится…» Или: «Ой, ой, уж не собирается ли эта длинная жердь просить сегодня вечером твоей руки!» Представьте только — выслушивать такое целую неделю! Понятно, что я просто дрожала, чтоб меня взяла с собой тетя Маша.

Я посидела с ними немного и сразу же освободила им поле действия — пусть матери сами договорятся. Вхожу к Бабуле с заранее приготовленной милой улыбкой — и чуть не падаю! — барышня делает уроки за домашней партой, а сама вся так и благоухает! Ясно, вылила себе на голову полфлакона маминого одеколона!

— Приветик, — говорю, потягивая носом, — у тебя тут роскошно пахнет.

— Ах, это, — она потянулась. — Да просто у меня сыпь показалась, я и натерлась. Слушай, ты можешь нарисовать рыльце?

Вопрос! Знает же, что могу! Я втиснулась за ее парту и нарисовала ей все, что нужно. Все части цветка. И раскрасила. Потом мы яркой пастелью стали рисовать чуваков с чувихами, как они кидают рок. На коньках и на паркете.

— Послушай, Бабуля, — говорю потом, — одеколон-то до утра не выветрится, как же ты в школу пойдешь?

— Очень просто, — она дернула плечом, — обыкновенно.

— А учителки ничего не скажут?

— Ох, потеха была у нас с Земанкой! — затарахтела она (такая у нее привычка). — Знаешь, что она вчера сказала? Что, грит, класс у нас, грит, или парфюмерный склад? Подумай только! Какова, а?

В общем, одно скажу — девчонка с придурью!

— Попалась бы ты нашей Антонии, — говорю, — так она бы с тебя век не слезла!

— Ну да! — засмеялась Бабуля. — Наши девчонки уже даже красятся! Я-то нет, а вот Нинку уже два раза мыться отправляли! И мать вызывали, только она не пришла. Она не дура, Нинка-то, хи-хи! Понимаешь? Она матери дневник-то и не показывала!

Ну и крепкие у них нервы! Попробовали бы так делать в девятом классе!

В это время нас позвала тетя Маша:

— Дети, дети, где же вы? Идите, я взбитые сливки приготовила.

Я пошла и ради тети съела порцию взбитых сливок. Ничего, ужинать не буду, одно на одно и выйдет. А Бабуля и не тронулась с места. Понятно, не хотела волочить за собой целое облако одеколонного запаха.

— Мне не хочется, мама! — крикнула она.

Тетя Маша удивилась, моя мама тоже. Всем на свете известно, что Бабуля все свои деньги транжирит на сладости. Я взяла ее порцию и отнесла их в парфюмерный склад. И посидела еще немного с Бабулей для приличия.

Потом мы пошли домой. В воскресенье еду с ними! В общем, я рада. Все равно в каникулы большинства девятиклассников в городе не будет…

9

Занятия кончились, ждем, когда раздадут табели. Ходила в киношку на «Без пяти двенадцать». Когда по фильму начали расстреливать героев, первоклашки разревелись. Я вскочила, подбежала к первым рядам, потому что по голосу узнала Петера. В темноте схватила четверых ребят и вывела их вон.

— Ну чего ревете? — говорю им. — Ведь это не взаправду! Это же артисты, а не настоящие люди! Они только играют что написано. Когда в них стреляют, то это только грохот, а пуль никаких нет. Артисты падают понарошку, сами, ведь им за то и платят.

Потом мы немножко прогулялись, но на улице было холодно, а первоклашки были без шапок. Тогда мы вернулись и уселись в раздевалке. Мне фильм тоже не очень-то понравился. Всяким ужасам я предпочитаю «Полосатый рейс». Там хоть насмеешься, когда лев проглотил мыло и у него пена в пасти… В прошлом году наш пионерский отряд решил сходить на этот фильм коллективно. И ходили мы коллективно, да не один, а целых четыре раза! В пятый раз пошли всей школой — и тогда хохотали больше всего.

Когда фильм окончился и мы выходили, директор, правда, смерил меня взглядом, но ничего не сказал. А Верба, смеясь, подмигнула мне:

— Как дела, самаритянка?

После киношки мы вернулись в школу — надо было сдать заявления, кто куда хочет поступить после девятого. Это уже было серьезное дело, в заявление включали все отметки, начиная с шестого класса, и родители должны были его подписать.

Верба стала вызывать нас по алфавиту, и каждый, сдавая заявление, должен был говорить, куда он хочет. Вербе хотелось иметь общее представление. Первая к столу подошла Бабинская.

— Как же ты решила, Элена? — спросила классная и взяла ее заявление.

— В двенадцатилетку, — ответила Бабинская.

— Не может быть, — удивилась Верба. — Я ведь объяснила тебе, что это школа для лучших, а тебе известно, что ты завалила математику. Верю, к концу года ты отметку исправишь, но сейчас ничего нельзя было сделать. Так как же?