Павлик Морозов [1976] - Губарев Виталий Георгиевич. Страница 13
— Самим бы нам придумать что-нибудь!
— Не знаю…
Неслышно ступая, Кулуканов подошел к двери, что вела в соседнюю комнату, и прикрыл ее. Так же тихо вернулся к Даниле, прошептал:
— Убрать бы Дымова!
Данила молчал, сосредоточенно сдвинув брови.
— Слышишь, Данила?
— Можно убрать, Арсений Игнатьевич… — нерешительно сказал он.
— Сделай, Данилушка! — Кулуканов схватил его за плечи, потряс. — Сделай!
— Не я… — качнул Данила головой. — Есть такой человек. С Кубани переселенный.
— Сегодня надо! Ведь одна ночь осталась! Ежели решит завтра собрание в колхозе жить, тогда поздно будет.
— А человек этот здесь… У нас на огороде. Ему, Арсений Игнатьевич, все нипочем! Бежать он с Урала хочет. И наган у него есть.
— Данилушка!
— Ему бы только удостоверения от Трофима получить. Обещал Трофим… Он тогда сегодня же из района уберется. Сделает все шито-крыто, никто не дознается…
Кулуканов снова потряс Данилу за плечо:
— Как он с Трофимом повидается, сразу же приведи его ко мне.
— Я скажу ему, Арсений Игнатьевич…
— Так и сделаю! Чтоб неповадно было коммунистам в Герасимовку ездить… Где он сейчас, Дымов-то?
— У Потупчика.
— Прямо через окно — и концы в воду! — Кулуканов сжал кулак, резанул, им воздух. — Ночь, как раз подходящая.
Он долго надевал трясущимися руками картуз и, наконец, ушел.
Данила походил по избе, заглянул в соседнюю комнату.
— Ты Пашу не видел? — спросила Татьяна.
— Только мне и дела, что за ним смотреть!
Скоро явился Трофим Морозов, коротко бросил Даниле:
— Ты чего здесь сидишь?
Данила шепнул ему на ухо:
— Хромой пришел…
Трофим испуганно замахал руками:
— Уйди, уйди ты, бога ради, со своим хромым!
— Да ведь ты сам обещал, Дядя Трофим!
— Не вовремя пришел…
— Ведь восемь тысяч, дядя Трофим!
Трофим не ответил. Молча сел на лавку, расстегнул ворот. Ему вдруг стало душно. Восемь тысяч!.. В его воображении рисовались стопки хрустящих под пальцами зеленоватых и розоватых бумажек… деньги… много денег!
Он потер ладонью вспотевшую шею, рывком поднялся.
— Татьяна!
Жена откликнулась из соседней комнаты:
— Ну?
— Возьми детей и ступай к деду.
— Гроза вон какая!
— Идите! — зло крикнул Трофим. — Дела у меня, мешать будете. Быстро только, одним духом.
Он снова потер шею: «Восемь тысяч…»
— Пойдем, Данила. Ты веди его в избу, а я погляжу, нет ли кого на улице.
Они ушли, хлопнув дверью.
Татьяна отвела сонных Романа и Федю к деду и сейчас же вернулась домой. Ее беспокоило — где старший сын? Павел сидел за столом и жадно кусал ломоть хлеба, запивая молоком.
— Тебя, что ж, хворостиной домой надо загонять? Идем к деду.
— Зачем?
— Отец велел. Идем скорей, а то придет, осерчает.
Павел стоял, не двигаясь, занятый своими мыслями.
— Ну идем же, Паша.
Он вдруг сорвался с места, подошел к матери.
— Маманька… К нему хромой кулак с Чернушки придет?
Она рывком притянула к себе сына.
— Пашутка, сынок, не трогай ты отца, не путайся в его дела. Слышишь, сынок? Сердце у меня болит, прибьет он тебя!
Мальчик увидел перед собой бледное лицо матери, ее встревоженные, усталые глаза, и ему вдруг почти до слез стало жалко её. Она потрогала его лоб.
— Постой, да ты что горячий такой?
— Не знаю…
— Ох, горе какое! — вздохнула Татьяна. — Ты уж не ходи никуда. Совсем промок! Раздевайся и ложись.
— Да я ничего, маманька.
— Ложись, ложись… — говорила она, подсаживая сына на печь. — Ну, вот так. А я потом приду, горячим чаем напою. Спи, сынок.
— А папанька?
— Ничего, ничего, ты спи… Спи, милый! Вон какой большой уже вырос, а для матери все маленький…
Татьяна ушла. Павел закрыл глаза, потом снова открыл, поворочался на печи. Его знобило. Мысли в голове такие страшные, неясные, перепутанные — не поймешь, что делать… Да, что делать?
Мальчик слез с печи, надел длиннополую куртку, вышел на крыльцо. Во дворе бесновался ветер. Дождь монотонно шумел вокруг, заглушая гул недалекой тайги. По временам, когда вспыхивала молния, было видно, как под ветром гнутся острые верхушки деревьев. Павел поежился. С крыши за шиворот потекла холодная струйка. Он пробежал по двору и присел за сараем. Глаза привыкли к темноте, и теперь ему хорошо было видно крыльцо.
Сначала с улицы прошел отец, согнувшись и шлепая по лужам сапогами.
«Опять пьяный», — подумал Павел.
Прошло несколько томительных минут. Высокий человек в дождевике появился со стороны огорода так внезапно, что мальчик едва сдержал испуганный, крик. Прихрамывая, незнакомец медленно прошел мимо притаившегося мальчика и исчез в избе.
Павел поднялся. Что делать? Теперь его знобило еще больше.
Он вбежал в сени, прислушался, приоткрыл дверь.
Ветер вырвал ее из рук и, широко распахнув, стукнул о стену.
В первой комнате было пусто. Приглушенные голоса доносились через полуоткрытую дверь, которая вела в другую комнату. Наверно, отец и хромой там.
Павел неслышно скользнул на печь и забился в самый темный угол.
Ветер играл дверью.
— Кто там? — услышал он глухой голос незнакомца.
Отец вышел в комнату, захлопнул дверь.
— Ветер.
— Ну и буря!..
— Промок?
— Есть малость. Такой дождь, что дух захватывает.
— Вот я тебя согрею…
Павел слышал, как отец открыл дверцы шкафчика, достал бутылку, налил в стаканы.
— За ваше здоровье, Трофим Сергеевич!
На крылечке застучали торопливые шаги. Кутаясь в шаль, в избу вбежала Ксения.
— Таня!
— У-у, дьявол, напугала!.. — вскрикнул отец. — Нету Тани… Чего тебе?
— Соли надо. — Ксения отряхнула мокрую шаль. — Не успела в кооператив сбегать.
— Не знаю, где у нее тут соль.
Она помолчала.
— А ты все гуляешь, Трофим?
— Не твоя это забота, Ксения! — глухо сказал он.
— Со своими пил, теперь с чужими начал?
— Тут чужих нету.
— Я вижу — тебе все свои!
Она накинула шаль, круто повернулась и вышла из избы.
— Кто такая? — обеспокоенно спросил хромой.
— Соседка… Да ты не бойся — глупая баба…
Они выпили водку.
— А что там за дом через дорогу виднеется? Не кулукановский?
— Его… — удивленно сказал Трофим. — А ты откуда знаешь?
— Зайти просили. Есть одно дельце веселое… Ваш племянник меня у Кулуканова дожидается.
— Ты не очень тут расхаживай! Это тебе не Кубань!
— Эх, Кубань, Кубань! — вздохнул гость и, помедлив, спросил: — Так как же, Трофим Сергеевич?
— Чего?
— Насчет удостоверений.
Трофим с минуту помолчал, прежде чем ответить.
— Ты пойми, мне это может жизни стоить, — наконец заговорил он тихо.
— Так мы ж заплатим, Трофим Сергеевич.
— А меня за решетку посадят, и никаких разговоров… Понял?
Отец щелкнул замком портфеля, полистал какие-то бумажки.
— Вот они, удостоверения, гляди… а тут я пропуск сделал… сами фамилии впишите, какие хотите.
Наступило молчание. Должно быть, незнакомец читал…
— Хорошие удостоверения, Трофим Сергеевич.
Отец негромко рассмеялся:
— С такими удостоверениями хоть в Москву уезжай, в самый Кремль.
Незнакомец осветил не сразу, а когда заговорил, в его низком глуховатом голосе послышалась такая злоба, что Павел вздрогнул:
— Это мы знаем, куда ехать надо!
Снова наступило молчание. Отец, заворочался на заскрипевшей скамье и спросил чуть удивленно:
— И много там вас на Чернушке… таких, как ты?
— Да нет…
Мальчику показалось, что гость горько усмехнулся.
— Есть и такие, что не прочь уже по-советски жить… Из молодых… Колхоз свой устраивать будут… — Незнакомец вдруг ударил себя в грудь кулаком: — Только это не для тех, у кого огонь душу печет! Так как же, Трофим Сергеевич?
— Возьми.
— Добре! — сказал незнакомец. — А вот они, и гроши. Получи, Трофим Сергеевич.