7 историй для девочек - Дюма Александр. Страница 331

– Кто там? – тихо спросил женский голос.

Ла Моль вспомнил пароль и крикнул:

– Наварра! Наварра!

Дверь тотчас отворилась. Ла Моль, не благодаря и даже не заметив Жийону, ворвался в вестибюль, пробежал коридор, две или три комнаты и попал в спальню, освещенную лампой, свисавшей с потолка.

В кровати из резного дуба за бархатным, расшитым золотыми лилиями пологом лежала полуобнаженная женщина и, опершись на локоть, смотрела на него расширенными от ужаса глазами.

Ла Моль подбежал к лежавшей даме:

– Мадам! Там бьют, там режут моих собратьев! Они хотят зарезать и меня… Ах! Вы королева… спасите же меня!

Он бросился к ее ногам, оставив на ковре широкий кровавый след.

Видя перед собою человека на коленях, растерзанного, бледного, королева Наваррская приподнялась и, в страхе закрыв лицо руками, начала звать на помощь.

– Мадам, во имя бога, не зовите! – говорил Ла Моль, пытаясь встать. – Если вас услышат, я пропал! Убийцы гнались за мной уже по лестнице. Я их слышу… вот они! Вот!

– На помощь! – кричала королева Наваррская вне себя. – На помощь!

– Ах! Вы убиваете меня! – с отчаянием сказал Ла Моль. – Умирать от звука такого чарующего голоса, умирать от такой прекрасной руки! О! Не думал я, что это может быть!

В ту же минуту дверь отворилась, и толпа людей, запыхавшихся, разъяренных, с лицами, испачканными порохом и кровью, со шпагами, аркебузами и алебардами, ворвалась в комнату. Во главе их – Коконнас, с рыжими всклокоченными волосами, с расширенными неестественно глазами и кровавым рубцом во всю щеку, нанесенным шпагою Ла Моля, – пьемонтец был просто страшен в таком виде.

– Дьявольщина! Вот он, вот он! А-а, наконец-то попался! – кричал Коконнас.

Ла Моль попытался найти какое-нибудь оружие, но безуспешно. Он посмотрел на королеву и на лице ее заметил выражение глубокой жалости. Тогда он понял, что только она одна могла б его спасти, метнулся к ней и обнял ее.

Коконнас выступил на три шага вперед и концом длинной рапиры нанес вторую рану в правое плечо своему врагу; несколько капель красной теплой крови оросили белые душистые простыни на постели наваррской королевы.

Маргарита, увидев кровь и чувствуя содрогания прижавшегося к ней человека, бросилась вместе с ним в проход между кроватью и стеной. И вовремя: Ла Моль совершенно изнемог, он был не в состоянии сделать шага – ни для того, чтобы бежать, ни для того, чтобы защищаться. Он склонил голову на плечо молодой женщины и судорожно цеплялся за нее пальцами, раздирая тонкий вышитый батист, облекавший, точно волнистым газом, тело Маргариты.

– Мадам! Спасите! – пролепетал он замирающим голосом.

Больше сказать он ничего уже не мог. Взор его затуманился, будто подернутый предсмертной дымкой, голова бессильно запрокинулась назад, руки разжались, ноги подогнулись, и он упал на пол в лужу своей крови, увлекая вслед за собой и королеву.

Коконнас, возбужденный криками, опьяненный запахом крови, ожесточенный горячей долгой травлей, протянул руку к королевскому алькову. Одно мгновение – и он пронзил бы сердце Ла Моля, а может быть, и сердце королевы.

При виде обнаженного клинка, а еще больше при виде этой невероятной наглости дочь французских королей выпрямилась во весь свой рост и вскрикнула, но в этом страшном крике было столько негодования и яростного гнева, что пьемонтец застыл на месте под властью неведомого ему чувства. Конечно, если б эта сцена продлилась в составе тех же действующих лиц, то и его чувство растаяло бы так же быстро, как снег в апреле под лучами солнца.

Но дверь, скрытая в стене, вдруг распахнулась, и в комнату вбежал юноша лет семнадцати, бледный, с растрепанной прической, одетый в черное.

– Сестра, не бойся, не бойся! Я здесь! Я здесь! – крикнул он.

– Франсуа! Франсуа! На помощь! – закричала Маргарита.

– Герцог Алансонский! – прошептал Ла Юрьер, опуская аркебузу.

– Дьявольщина! Брат короля! – пробурчал Коконнас, отступая.

Герцог Алансонский поглядел вокруг.

Маргарита с распущенными волосами, более красивая, чем обычно, стояла, прислонясь к стене, одна среди мужчин, а в их глазах светилась ярость, по лбу струился пот, и губы покрывала пена.

– Мерзавцы! – крикнул герцог.

– Спасите меня, брат! – сказала Маргарита, теряя силы. – Они хотят меня убить.

Бледное лицо герцога вдруг вспыхнуло. С ним не было оружия, но, полагаясь на свое звание, он, судорожно сжав кулаки, стал наступать на Коконнаса и его товарищей, а они в страхе отступали перед его сверкавшими как молнии глазами.

– Может быть, вы убьете и брата короля? Ну-ка!

Они продолжали отступать.

– Эй, капитан моей охраны! – крикнул он. – Сюда! И перевешайте всех этих разбойников!

Испуганный гораздо больше видом этого безоружного юноши, чем целым отрядом рейтаров или ландскнехтов, Коконнас уже допятился до двери. Ла Юрьер с быстротой оленя умчался вниз по лестнице, а солдаты теснились и толкались в вестибюле, так как размеры двери не соответствовали их страстному желанию покинуть поскорее стены Лувра.

Маргарита инстинктивно набросила на молодого человека, лежавшего без чувств, свое камчатное одеяло и отошла прочь.

Когда последний убийца исчез за дверью, герцог Алансонский обернулся и, увидев, что вся одежда Маргариты в кровавых пятнах, воскликнул:

– Сестра, ты ранена?

Он кинулся к сестре с такой тревогой, какая сделала бы честь братской его нежности, если бы в этом порыве не сказывалось чувство сильнее братского.

– Нет, не думаю, – ответила сестра, – а если и ранена, то легко.

– Но на тебе кровь, – говорил герцог, ощупывая дрожащими руками тело Маргариты, – откуда же она?

– Не знаю. Один из этих негодяев схватил меня – возможно, он был ранен.

– Схватить мою сестру! – воскликнул герцог. – О, если бы ты указала мне его, если бы ты сказала мне, какой он из себя, – лишь бы мне его найти!

– Тс! – произнесла Маргарита.

– Почему? – спросил Франсуа.

– А потому что, если вас увидят в этой комнате и в такой час…

– Разве брат не может зайти к своей сестре?

Королева взглянула на герцога Алансонского таким твердым и грозным взглядом, что юноша отошел подальше.

– Да, да, Маргарита, ты права, лучше я пойду к себе. Но тебе нельзя оставаться одной в такую ночь. Хочешь, я позову Жийону?

– Нет, нет, не надо никого. Ступай, Франсуа, ступай тем же ходом, каким пришел.

Юный принц вышел. Едва успела закрыться за ним дверь, как в проходе за кроватью раздался вздох. Маргарита кинулась к потайной двери, заперла ее на засов, затем побежала к входной двери и заперла ее в ту самую минуту, когда по другому концу коридора несся как ураган большой отряд стрелков, преследуя гугенотов, живших в Лувре.

Королева пристально оглядела все кругом и, убедившись, что она действительно одна, вернулась к проходу за своей кроватью, положила на место камчатное одеяло, скрывшее Ла Моля от глаз герцога Алансонского, с трудом вытащила бессильное тело на середину комнаты. Заметив, что бедняга еще дышит, она присела на пол, положила голову молодого человека себе на колени и плеснула ему водой в лицо, чтобы привести в чувство.

Вода очистила лицо раненого от слоя пыли, пороховой копоти и крови, и только теперь Маргарита узнала в нем того красивого дворянина, который, полный жизни и надежд, три или четыре часа тому назад явился к ней просить ее посредничества перед королем Наваррским и расстался с ней, ослепленный ее красотой, да и на нее произвел большое впечатление.

Маргарита вскрикнула от страха за него, чувствуя теперь к нему не только сострадание, но и участие; для нее он стал не просто какой-то человек, а почти знакомый. Под ее заботливой рукой сделалось чистым красивое, но бледное, истомленное страданием лицо Ла Моля.

Маргарита, замирая от боязни, почти такая же бледная, как он, приложила руку к его сердцу – оно еще билось; тогда она протянула руку к стоявшему рядом столику, взяла флакончик с нюхательной солью и дала ее понюхать Ла Молю.