Товарищи - Пистоленко Владимир Иванович. Страница 10
Когда Сергей и Коля ушли, Мазай достал складной нож и начал резать сало. Бакланов стоял рядом и молча наблюдал.
— Стоп! — воскликнул Мазай. — Хлеба-то у нас нет. Ты с чем ел сегодня колбасу?
— С кокуркой.
— Они разве не сладкие?
— Почему не сладкие? Сладкие. На меду.
— И ты с медовыми пряниками колбасу ел? Чудак! Чесноковая колбаса — и медовые кокурки! Тут же тебе никакого удовольствия нет. Весь вкус теряется. Нет, есть колбасу с кокурками я не согласен. Как хочешь, а без хлеба нам невозможно обойтись.
— А где его взять? У меня нет, я свою норму в столовой съедаю, и еще не хватает.
— Это мы знаем — вон какое брюхо нарастил! У меня остался кусок от ужина. И у Сережки с Колькой тоже по куску. Но этого, конечно, мало — просто чепуха. Да и какой же это будет банкет без хлеба? Одна смехота. И затевать не стоит. Знаешь, что мы сделаем? Выменяем хлеб в других комнатах на кокурки. Верно? Каждый согласится. Бери с десяток сдобнушек и ступай. Только смотри не продешеви.
— Никуда я не пойду! Иди меняй, если тебе хлеб нужен, а мне и с кокуркой неплохо будет.
Мазай был в хорошем настроении и не настаивал. Он набил сдобнушками карманы и торопливо пошел к двери.
— Егор, предупреждаю: продуктов не трогай, не воруй у товарищей. Понятно?
— А я ни у кого никогда не воровал и воровать не буду. Мне чужое совсем без надобности.
Бакланов хотел намекнуть на то, что вот Мазай польстился на чужое — на посылку. Но тот или не понял намека, или не хотел показать, что понял, и молча вышел.
Когда стихли его шаги, Егор выглянул из-за двери и. убедившись, что никто за ним не следит, поспешно вернулся к столу, взял несколько ломтиков сала и колбасы, завернул в бумагу и хотел положить под матрац. Но ему вдруг стало противно, обидно на себя: «И вправду как вор: сам отдал, а потом тяну по кусочку. Берите, все берите, мне ничего не надо». Он развернул бумагу и положил ломтики обратно, стараясь уложить их так, как это было при Мазае.
Вскоре вернулся довольный своим походом Мазай, он принес несколько кусков хлеба. Вслед за ним пришли с гостями Сергей и Коля. «Банкет» начался.
Это был веселый банкет: веселились и гости и хозяева. Много пели под аккомпанемент гитары Мазая, плясали. Правда, чтобы не привлекать внимания, пели вполголоса, а плясали без топота каблуков, но это нисколько не мешало общему хорошему настроению.
В разгар веселья в комнату вошел комендант Гущин:
— Ребята, что у вас за праздник сегодня? Во всех комнатах тихо, а вы шумите… Да у вас тут целое сборище!
В комнате наступило минутное замешательство.
— А мы вроде и не шумим, товарищ комендант, — первым нашелся Сережка.
— У нас, товарищ комендант, банкет! — невпопад выкрикнул Коля.
— Болтай больше! — остановил его Мазай. — Вот вам стульчик, товарищ комендант, садитесь.
— Спасибо, Мазай, мне сидеть некогда, дела еще есть. Так что же у вас за банкет?
— Никакого банкета, товарищ комендант. Вы не слушайте Кольку, он наговорит. Просто Бакланов получил посылку из дому и угощает нас. Вот и все, — пояснил Мазай.
— А вы небось и рады на чужой счет поживиться!
— Так он же у нас крошки не съест один. Знаете, какой он человек! Все для товарищей! Мы ему говорим: оставь посылку себе. И, представьте, товарищ комендант, даже разговаривать не хочет… Правда, Егор?
Егор, опустив глаза, кивнул головой:
— Правда.
— Ну, смотрите, дело хозяйское. Только не шумите.
— Никакого шума больше не будет, товарищ комендант, — заверил Мазай.
Комендант ушел, и веселье продолжалось.
С виду весел был и Бакланов, но чем дальше, тем тоскливее становилось у него на душе, тем труднее ему было скрыть это чувство от товарищей и казаться веселым. Он с нетерпением ждал звонка — сигнала ложиться спать.
Наконец и звонок. Гости с шумом и смехом опрометью бросились вон, а хозяева занялись своими постелями.
— Живо, живо! — поторапливал Мазай. — Колька, ты сегодня дежурный? Гаси свет.
Бакланов долго не спал. Забравшись с головой под одеяло, он то и дело вздыхал, вздыхал тихо, чтобы не услышали товарищи. Им овладела такая тоска, что хотелось кричать во весь голос. Хотелось соскочить с постели и куда-то бежать, лишь бы остаться одному. Ему не жаль было продуктов, но как ему обидно за мать! Он знал, что мать много работает и почти не имеет свободного времени, что посылку эту она, наверно, собирала ночью; может быть, до самого утра так и не прилегла. Она старалась обрадовать его. А эти «друзья» всё съели, и никто даже не заикнулся, что, мол, эта посылка принадлежит Егору Бакланову, что ее прислала мать. Тосковал он и потому, что соскучился по дому, что ему было жаль себя, обидно на товарищей, а особенно на Мазая, который то и дело покрикивал, вышучивал, а при случае пускал в ход и кулаки. Задремал он перед самым рассветом.
Утром Егор проснулся с головной болью и сказал Мазаю, что ни в класс, ни в цех не пойдет.
— Выдумывай больше! — прикрикнул Мазай.
— Голова болит.
— А не симулируешь? — спросил Мазай, с подозрением глядя на Егора.
— Была нужда, — нехотя и как-то безразлично ответил Бакланов. — И вчера еще болела.
— Завтрак тебе принести? — пожалел товарища Коля.
— Еще чего выдумали! — напустился на него Мазай. — Так он совсем барином станет. Вы ему обеды да завтраки подтаскивайте, а он будет валяться да толстеть!
— А может, и вправду заболел человек! — вступился Сергей.
— Наше дело формовать, а не больных лечить! — грубо оборвал Мазай. — Ему на пользу поголодать денек…
Бакланов молча повернулся лицом к стенке.
В ЧКАЛОВ!
Но вот станционное радио сообщило о прибытии поезда. Формовщики Сергеевского ремесленного училища, уезжавшие в Чкалов, бросились на перрон. Борис торопливо надел за спину вещевой мешок, схватил небольшой чемодан и выбежал из зала. Он окинул взглядом поезд и сразу же определил, где его вагон. Но сесть в поезд оказалось не так-то легко: вагон был битком набит, даже тамбур был переполнен.
Проводница вагона не стала смотреть билеты и наотрез отказалась пустить в вагон хотя бы одного человека.
— Не имею права! Понимаете, не имею права! — доказывала она обступившим ее пассажирам. — Не только сидеть — стоять в вагоне негде. В тамбуре полно. Кто выдавал билеты, тот пускай и сажает куда знает, пускай сам и везет, а я не могу посадить в вагон ни одного человека.
Она говорила горячо, напористо, и Жутаев понял: не посадит. Он кинулся к другому вагону; там такой же разговор. У третьего вагона группу учащихся в пять-шесть человек пытался посадить директор училища. Он протягивал проводнице какую-то бумажку со штампом и печатью и требовал:
— Вы прочитайте, прочитайте, я вам говорю! Поэтому документу вы обязаны посадить. Дело государственной важности, и вы не отмахивайтесь…
Проводница бумажку не брала и твердила свое:
— У меня нет места. Понимаете русский язык? Идите в другие вагоны. И не пугайте меня бумажками, я знаю, что делаю. Вы па своем месте хозяин, а я на споем.
Жутаеву стало ясно, что уж если сам директор училища ничего не может добиться, то ребятам и думать нечего попасть на этот поезд. А может, и на другой также. Он обернулся к вокзалу, чтобы взглянуть на часы — сколько осталось до отправления поезда, — и вдруг увидел совсем рядом дверь с табличкой: «Военный комендант станции Сергеевка». Не теряя времени, Жутаев ринулся туда.