Полустанок - Граубин Георгий Рудольфович. Страница 20

Захлебыш бесстрашно нагнул воловью голову, надел ярмо, сунул в него деревянную спицу и со злостью крикнул:

— Ну, поехали, цоб-цобэ!

Вместе с нами поехали девчонки собирать колоски. За селом мы увидели, что по дороге из Клюки торопливо шлепает Славка. Миновав Кузнецовскую падушку, он увидел нас и чуть не подпрыгнул от радости. Куда только девались его степенность и выдержка.

— Ребята, и я с вами!— благим матом заорал он. — Нас в другой колхоз отправляют, а я к вам выпросился.

— Очкастый, ровно профессор,— удивилась простодушная Оля, школьница из Жипков.— Умный, поди!

— Умный,— ревниво подтвердил Костыль,— только слабоват в коленках.

— Конечно,— не то в шутку не то всерьез поддакнула Надя.— Лучше пустота в голове, чем слабость в коленках. Каждому свое.

— Н-но!— поняв намек, сердито замахнулся Вовка кнутом. Быки дернулись, и Вовка-Костыль полетел с арбы.

— Ну вот, я же говорила, что у него голова легче коленок,— невозмутимо подытожила Надя.— Не на голову упал, на ноги.

— Будет вам, раскудахтались,— приструнил Генка, а глаза его шельмовато сузились.— Человеку надо возы накладывать, чтобы быки качались, а вы его угробить решили.

Скоро девчонки сошли, мы поехали дальше.

— Здесь,— остановил Борька Цыренов.— Солому надо сначала подобрать из маленьких кучек, их скорее дождем пробьет.

Мы принялись накладывать воз. Захлебыш отвел Цыре-нова в сторону и начал что-то заговорщицки шептать ему в ухо. Борька отнекивался, но потом согласно кивнул головой, подошел к нам и огорченно стукнул себя по макушке.

— Балда, вот балда, веревки-то взять забыл! Чем воза будем увязывать, а?

— Фокус,— близоруко прищурился Славка.— Жилья поблизости нет?

— Не, только за тем леском. Там чабаны стоят.

— Мишка, сходи,— затараторит Захлебыш. - У тебя ноги быстрые — р-раз, и в дамках, у тебя и часы, что компас.

— Пусть Васька сходит. Он все тут знает. Еще заблужусь, чего доброго,-- зябко повел Артамонов плечами.

— Не,— разуверил Борька,— блудить здесь негде. Пойдешь волчьей тропой, приведет прямо в отару. Волки туда часто ходят, хорошо дорогу набили.

— Я лучше в деревню смотаюсь, - опасливо покосился Мишка-Который час.— Быстрее будет.

— Ладно, если потребуется, сплетем веревку из прутьев, вон тальника сколько,— сжалился над ним Борька. — Это твой товарищ тебя испытать хотел.

Захлебыш мстительно захихикал, а Мишка надулся и стал отчаянно орудовать вилами.

Вечером все вернулись с работы усталые, молчаливые. Захлебыш начал было о чем-то рассказывать, по Костыль тут же зажал ему рот широкой ладонью. Молча поужинали и, не сговариваясь, разлеглись на пахнущей полынью и солнцем соломе.Только Артамонов сиротливо сидел в углу, привалясь к промазанным глиной бревнам, и о чем-то скорбно вздыхал. В одной рубашке, без кителя, он походил сейчас на уволенного железнодорожника.

Я уже было совсем задремал, когда осторожно открылась дверь и бывшая соседка Вера Омельченко осторожно поманила меня пальцем.

— Вась, а Вась,— заискивающе спросила она,— у вас в ружьях кто-нибудь понимает? Одна я сейчас осталась, а нашу свинью со двора кто-то хочет свести. Каку ночь под крыльцом визжит. Пальнуть бы, да не знаю, как с ружьем сладить.

Мне стало жаль бывшую нашу соседку: она всегда была неприкаянной, безответной. Ей в детстве доставалось больше других: то бык забодает, то крапивницу подхватит, то с крыльца упадет. В прошлом году, когда ей не было еще и семнадцати, она неожиданно вышла замуж. Не помогли ни материна скалка, ни отцовский чересседельник. Несмотря на то, что у нее уже появился ребенок, выглядела она все той же девочкой — беспомощной и несмышленой.

— Вовка, а Вовка, пойдем,— позвал я Костыля.— Ты же в таком деле мастак.

Вовка с радостью натянул курмушку, и мы вышли в осенний сумрак.

Над речушкой плыл клочковатый туман, дымы над избами изгибало ветром. На небе уже проглянули неяркие хрусткие звезды, но их тут нее закрыло взлохмаченными облаками.

— А что, у вас и вправду дома никого нет? — не очень-то поверил я Вере.— У вас же такая большая семья была!

— Какое там,— охотно отозвалась Вера.— Мать этим летом преставилась, сеструхи разлетелись, батю в больницу отправили, моего Николая в армию замели, одна я с ползунком осталась.

В большой омельченковской избе было чисто, но пугающе тихо. На кухне, в курятнике, свесив головы набок, подремывали петухи и куры, а в горнице, свернувшись калачиком на кровати, спал совсем крохотный пацанишка.

Конечно, в таком пустом доме, в пугающей ночной тишине может примерещиться все, что угодно. Если бы кто и решился утащить Вериного поросенка, он бы давно это сделал, а не шарился бы по двору ночами. Просто Вера от рождения была пугливой.

— Ну, показывайте, что у вас за ружье, — неторопливо попросил Вовка. — А что, ничегошное — бердана. Хуже винтовки, но целкая.

Вовка со знанием дела приложил приклад к щеке, прицелился сначала в лампочку, потом в угол.

— Ой, что ты делаешь, не стреляй! — испуганно отшатнулась Вера. — Ребятенка до смерти напугаешь.

— А я не стреляю, я смотрю, прикладистое или нет. Теперь гляди, как надо с ним обращаться. Открываешь затвор, из ствола выбрасываешь патрон. Потом вытаскиваешь патроны из магазина. Бердана разряжена. Чтобы проверить это, на всякий случаи надо нажать на спусковой крючок.

Вера внимательно наблюдала. Вовка дослал затвор вперед, нажал на спусковой крючок, и тут грохнул такой выстрел, что, казалось, дом содрогнулся от крыши до основания.

Вовка выронил бердану, Вера испуганно закричала и бросилась к заревевшему малышу.

- Кыш, кыш, окаянный, чтоб тебе ни дна ни покрышки! Ребенка удумал убить, что ли?

Вовка стоял, ничего не понимая, бледный, растерянный.

Подняв дрожащими руками бердану, он несвязно забормотал:

— Патроны то из магазина выскочили, а один в стволе остался: выбрасыватель не сработал. Пружинка видно сломалась.

— Выбрасыватель, выбрасыватель,— всхлипывая и прижимая к груди ребенка, жалобно повторяла Вера.— Вон какую дыру в полу наделал, как буравом просверлил. Повесь бердану на место и выметайся отсюдова. Тебе рогатку нельзя доверить, а ты за ружье хватаешься. Тоже мне, выбрасыватель нашелся!

ССОРА В ДОРОГЕ

Утром начался нудный осенний дождь. Он монотонно стучал по крыше, стекла в избе заслезились. Над деревней, задевая за крыши, полз клочковатый, грязный туман. Все вокруг покрылось серой тягучей моросью.

В избе стало холодно и противно. Ребята сидели за столом, как нахохленные куры, когда дверь распахнулась и на пороге появился Борька.

— Мужик всем велела идти на ток. Зерно и так мокрое, а там крыша как решето,— объявил он. С дождевика его струйками стекала вода, ботинки были заляпаны грязью.

— У меня живот болит, вчера кость проглотил. Большую, с кулак, — спохватился вдруг Артамонов.— Знобит даже.

— В паху отдается, в пояснице покалывает?— подскочил к нему резвый Захлебыш.

— Покалывает,— подтвердил Мишка.— И пах болит.

— Тогда я тебе сейчас операцию сделаю,— решительно заявил Захлебыш.— Снимай рубаху, а ты, Вовка, готовь иголку и нитки.

Артамонов испуганно выскочил из избы и, держась за живот, угрюмо побрел на ток.

Крыша на току протекала. На длинные бурты хлеба в трех местах струйками стекала вода. Между ними ходил с деревянной лопатой сторож Парфенов и на чем свет стоит костерил бригадира.

— Ему чево, он в конторе бабки считает, над ним не каплет. От мыша бумажная, от редька с хреном! Лонись чехвостил его, латать, говорю, надо, а он: «Пусть председатель решение напишет!» Да сколько твоих решениев надо, чтоб ими крышу покрыть! От ить крапива, струя барсучья!