Алхимик - Бойд Донна. Страница 41

Вспоминая это, я с грустью улыбнулся.

Его голос стал чуть тише.

– А помнишь, как ты понял, что не можешь умереть? В голове закипели творческие замыслы, и, казалось, тысячи жизней не хватит для того, чтобы делать, видеть, экспериментировать и завершать? Разве ты мог вообразить себе такое величие, такие свершения, и даже сейчас, Хэн, даже сейчас разве не болит у тебя душа при мысли об этом?

– Да, – прошептал я.

Мне не хотелось напоминать ему, что в те дни, когда я смел мечтать о чем-то подобном, я рассматривал нас как единое целое: мы трое и наша магия. Сила, принадлежавшая нам троим, делала нас неустрашимыми.

– Мы не могли и помыслить о неудаче, – сказал он, читая мои мысли. – Мы никогда не думали о пределе. Такие вещи для бессмертных невообразимы. – Он издал тихий короткий смешок. – Вот уж никогда не пришло бы мне в голову, что и через две тысячи лет я стану все так же смешивать химикалии и бормотать заклинания, как обыкновенный служитель храма. И осмелюсь сказать, что, заглядывая из песков Египта в будущее, которое наступит через две тысячи лет, ты не представлял себя в качестве строителя каменных дворцов.

– О, я воображал, что по мановению моей руки возникнут целые стаи послушных крылатых серафимов, – игриво ответил я. – Знал бы я, что бессмертие не приносит с собой всемогущества, подумал бы дважды, прежде чем согласиться на эту сделку.

Он улыбнулся в ответ на мою попытку показаться легкомысленным, но скоро помрачнел.

– Слишком много мы потеряли. Если бы мы сохранили хотя бы небольшую часть знаний, уничтоженных вместе с храмом, представь себе, что мы совершили бы за одно только столетие. А вместо этого нам пришлось учиться всему заново.

Он умолчал про другое «если». Если бы Нефар не умерла…

– Есть ведь твоя «Книга без слов», – сказал я. – В ней ты, должно быть, излагаешь многое из того, что когда-то прочитал в храме.

Он хохотнул, но его глаза остались печальными.

– Ах, друг мой, в этом-то и беда. Память у меня уже не та, что когда-то, и написанное мной теперь – лишь бледная тень того, что я знал в те годы.

Я нахмурился.

– Ты ведь вел записи прочитанного в храме еще в те времена, когда мы жили в Египте.

Он нетерпеливо махнул рукой.

– Потеряно, давным-давно. Проблема бессмертия в том, что ты не можешь сказать в точности, как долго что-либо длится. В юности я не представлял себе, как трудно будет сохранить записи на тысячу лет. Я вел себя беспечно, так как верил, что сумею воспроизвести утраченное. Я никак не думал, что… забуду.

На его лице появилось озадаченное выражение, словно и сейчас ему трудно было поверить в то, что он – тот, кто, однажды бегло просмотрев рукопись, мог через несколько дней, недель или даже месяцев в точности воспроизвести ее – столкнется с такой потерей памяти, как у смертных. Но вскоре, пожав плечами, он прогнал это выражение с лица. Отхлебнув из бокала, он небрежно добавил:

– К счастью, проблема с утраченной библиотекой обители Ра не столь неразрешима, как некогда. Я нашел копии.

Я уставился на него, поначалу решив, что не расслышал.

– Ты нашел… но где? Почему ты так уверен? Ведь нам не удалось найти никаких доказательств, что копии существуют. Ты уверен…

– Я их видел, – сообщил он.

Казалось, его убеждение непоколебимо. Прошел мнг, прежде чем я смог спросить:

– Где?

Он тихо рассмеялся.

– Ну же, дружище. Не догадываешься?

Я опять нетерпеливо нахмурился.

– Да если бы ты нашел рукописи – утраченное знание обители Ра, – ты бы переписал их в свою «Книгу без слов» и сделал достоянием всего света. Ты бы основал храм и созвал к себе аколитов. Ты бы сотворил магию, дотоле невиданную на свете. Я тебя знаю, Акан.

Мне вдруг показалось, что его глаза замерцали горячим приглушенным сиянием, и он тихо обронил:

– Я так и сделал.

– Что сделал? – допытывался я.

Из глаз его исчез странный блеск, и лицо вновь стало похоже на маску.

– Я не говорил, что книги принадлежат мне, а только, что их видел. И они подлинные. Но они вряд ли пригодятся мне… одному.

Я запустил пальцы в волосы. В те времена они были у меня длинными и густыми, припорошенными сединой, и я подхватывал их ленточкой на шее. От моего жеста несколько прядей выбились из узла, что меня разозлило.

– Час уже поздний, и мы заболтались. На это у меня не хватит терпения, Акан, извини. Давай завтра.

Я увидел, как что-то вспыхнуло в его глазах, а в моем сознании мгновенно, как отблеск молнии на воде, промелькнула какая-то мысль и тут же исчезла.

– Я приготовил тебе постель, – любезно сказал он, вставая. – Разумеется, можешь считать мой дом своим, пока ты в Венеции. Но прежде чем отойдешь ко сну, я хочу показать тебе одну вещь, которая тебя, вероятно, заинтересует. И позабавит тебя в твоих снах.

Он направился через комнату к стене с росписями, и я подумал, что он собирается отвести меня в лабораторию. Но он не стал нажимать кнопку, которая открыла бы дверь, а вместо этого повернул налево, к тяжелой бархатной портьере, скрывавшей окно.

Но когда он отодвинул тяжелую ткань, окна там не оказалось. Вместо него я увидел ложную дверь, мастерски раскрашенную под высеченную из камня плиту и украшенную с двух сторон латунными канделябрами. В центре двери находилась прекрасно сохранившаяся египетская стела. Это что-то мне напомнило, растревожив душу.

Медленно поднявшись на ноги, я подошел к двери.

– Ты помнишь?

Голос Акана прозвучал тихо, но у меня все мышцы напряглись от волнения. Я остро чувствовал внимание, с которым он следил за моей реакцией.

– Фонтан в Амарне, — откликнулся я, вспоминая и чувствуя слабость в ногах. – Два мальчика и девочка…

– Но перед этим, – настаивал он. – Я позаимствовал идею из другого места.

Теперь я узнал.

– Дверь в секретный архив. Тут что-то не так, – добавил я, придвигаясь ближе. – Она не закончена.

Акан поморщился:

– Я потратил десятилетия на поиски местоположения храма. Пески пустыни так быстро все поглощают. И почти век провел я с командой рабов на раскопках в надежде найти… ну, не знаю. Скажем, какое-то подтверждение того, что храм действительно существовал.

Наступила пауза, заполненная его мыслями. Я не пытался их прочитать. Я был слишком поглощен изучением двери и ее единственным историческим артефактом.

– Я находил обломки и осколки, – заговорил он наконец, – никчемные обуглившиеся обломки, ничего не доказывающие. А потом наконец вот это. Из всего, что могло сохраниться, из всего, что я пытался найти, ко мне попало лишь это. Посмотри на нее, Хэн. Ты видел ее сотни раз, так же как и я, но посмотри на нее сейчас, с высоты истины, какую мы не могли себе даже вообразить, когда жили в обители Ра. Существует причина, почему мое чутье из всех произведений искусства выбрало именно ее для фонтана в Амарне. Взгляни на нее.

Сделанная из песчаника – самого распространенного строительного материала в те времена, когда мы жили в Египте, – стела была чуть больше обхвата рук человека, образующих окружность. Ее зазубренные края и неоконченная роспись позволяли предположить, что она когда-то являлась частью более крупного сооружения, но это значения не имело, ибо я очень хорошо помнил целое.

Дверь, закрывавшую вход в помещение секретных архивов – где находились книги по черной магии, – украшали изображения памятных сцен из жизни великих Мастеров. Некоторых – Река, Летающего человека, и Сета, которому приписывалась прокладка русла Нила, – легко узнал бы любой переступивший порог обители Ра; другие навсегда останутся тайной. Часть изображения, которую я рассматривал в тот момент, представляла собой стоящего мужчину, распростершего руки к трем детям – двум мальчикам и девочке. Голову мужчины венчала золотая корона в форме символа вечной магии – змеи, кусающей себя за хвост. Из его сердца струей била яркая кровь, орошающая его отпрысков.

– Это пророчество, – сказал Акан. Его голос звучал напряженно, в нем чувствовалось скрытое возбуждение. От его взгляда мне стало жарко.– Великий Мастер с тремя детьми, обреченный пролить ради них кровь. Но посмотри. Посмотри, кем стали дети.