Расмус, Понтус и Растяпа - Линдгрен Астрид. Страница 23
Эрнст сказал, на чердаке! Они ворвались внутрь через проём в ограде, когда-то бывший воротами, в два прыжка преодолели трухлявые ступеньки и рванули старую грубую дверь, которая открылась с недовольным скрипом. И теперь стояли в тёмной передней. Прямо перед ними была крутая узкая лестница – наверх, на чердак, к Растяпе… Расмус побледнел от волнения.
– Он не лает, – со страхом произнёс он. – Тяпочка, милый, ну гавкни хоть разок, чтобы я знал, что ты жив, – взмолился Расмус и на дрожащих ногах побежал наверх.
Наверху царил полумрак, но в маленькие окошки пробивался свет, так что видно было, куда идти. Тяпа, ну почему ты не лаешь? Расмус рванул на себя дверь чердака.
Через секунду Понтус услышал его жалобный крик:
– Понтус, его здесь нет!
– Нет?
– Зато Альфредо быть здесь, разве не славно? – раздался знакомый голос, и из тёмного угла поднялась знакомая фигура, которую они надеялись никогда больше не увидеть.
И тут Расмус взорвался. Он налетел на Альфредо, как дикий кот.
– Где Растяпа? – заорал он. – Отдавай Растяпу, ворюга, не то я сейчас же пойду в полицию, слышишь?
– Спокойно, – сказал Альфредо, – спокойно! Что из тебя вырастать, упрямый мальчишка, если ты не научиться быть спокойный?
Но и Понтус разозлился. Он отодвинул Расмуса и предстал перед Альфредо:
– Отдавай ему собаку, – крикнул он, глядя шпагоглотателю прямо в глаза. – Не то пожалеешь!
– Конечно, отдать, разве я быть против? Только сначала немножко поговорить.
Он втолкнул их в комнату.
– Ну, заходить, заходить и поговорить.
От возмущения они забыли об осторожности. И только когда Альфредо запер на замок дверь и положил ключ в карман, им пришло в голову, что вообще-то довольно неумно оставаться взаперти в заброшенном доме, в одной комнате с таким прохвостом, как Альфредо.
– А дверь ты зачем закрыл? – спросил Расмус.
Альфредо склонил голову набок и оглядел комнату.
– Разве не славный местечко?
– Вовсе не славный, – отрезал Расмус.
Холодную комнату с выцветшими обоями и грязным полом и впрямь трудно было назвать славным местечком.
Ещё там была печь, до сих пор хранившая золу от огня, горевшего и погасшего в ней много-много лет назад. Однако возле печи стоял предмет, явно принесённый сюда только что – белая картонная коробка с надписью «Пекарня Элин Густавсон, Стургатан, 13, Вестанвик».
– Вы есть неблагодарный маленький негодяй, – сказал Альфредо. – Что ж, очень жаль, что вам не понравиться комната, в которой вам предстоять провести ночь.
– Ах вот что ты задумал! – воскликнул Расмус.
Альфредо кивнул:
– Так-так, именно это. Хотя Эрнст придумать это первый, он всегда быть горазд на выдумка.
– Мне надоело! – снова крикнул Расмус. – Вы всё время врёте, что Эрнст, что ты!
Альфредо ухмыльнулся:
– Так-так, мы всё время врать, – согласился он. – Но зачем ты так злиться? Ты же понимать, что речь идти не о мешок картошки, вот мы и не хотеть, чтобы кто-нибудь… хм… случайно нам помешать.
– Ты о чём? – не понял Понтус.
– Мы не хотеть, чтобы какой-нибудь фараон встать у нас на пути, пока мы не смыться. Так что мы отдавать ваша гадкая дворняжка завтра утром… И больше не называть взрослый «ворюга», – наставительно закончил он, глядя на Понтуса.
Расмус прямо задрожал от бешенства.
– Вы же обещали! И мы вам пообещали молчать, вы что, по-шведски не понимаете?
– Понимать, понимать. – Альфредо успокаивающе помахал огромной ручищей. – Обещание держать хорошо, а замок держать ещё лучше, так всегда говорить мой бедный мамочка.
Расмус вышел из себя:
– Тогда я тоже беру назад все свои обещания, слышишь, негодяй?
Альфредо только засмеялся:
– Так, так, ты можешь сидеть здесь и брать назад свои обещания хоть целый ночь, потому что сейчас я закрывать вас на замок, теперь понимать?
Расмус чуть не плакал от злости и бессилия.
– Но Берта приходить с утра и открывать вас, – продолжал Альфредо с ухмылкой. – Малышка Берта наверняка растрогаться, когда увидеть дом своего детства.
Он помолчал, а потом радостно засмеялся и заговорщицки понизил голос:
– А мы с Эрнст завтра быть далеко отсюда. Глупый малышка Берта думать, что мы сидеть на лавочка и дожидаться её. А вместо этого мы – опс! Потому что мне надоесть быть благородный и глотать шпаги, я хотеть сидеть в одиночество и пить пиво. В какой-нибудь крохотный городок, о котором вы, маленький негодяи, даже не слыхать, далеко отсюда, старина Альфредо будет сидеть и пить пиво, счастливый и свободный.
– А Растяпа? – завопил Расмус.
– Он тоже быть свободный и пить пиво, если захочет. Подойти сюда, малыш Расмус, я показать тебе, где твой собака. – Он подвел Расмуса к окну: – Смотреть туда, маленький негодяй, видеть тот погреб? Как ты думать, кто сидеть там весь в колбаса? Он самый, твой Растяпа. – Он приоткрыл окно. – Послушать, как этот зверь гавкать.
И Расмус услышал Растяпу. Лай был глухой и тихий, но это был, без сомнения, Тяпин голос. Расмус чуть не выпрыгнул из окна. Бедный Тяпа вторые сутки сидит один в старом погребе, а Альфредо хочет закрыть их тут на всю ночь… хотя Расмус уже совсем рядом! Ах ты бычище!
Расмус со злостью уставился на Альфредо, и тот заметил бешенство в его взгляде.
– Не надо быть такой злой на старина Альфредо, – сказал он примирительно. – Альфредо есть такой друг детей, что это быть даже смешно. Только посмотреть, что я вам принести, чтобы вы, тфа маленький негодяй, не умереть с голоду!
Он шагнул к печи и начал развязывать бечёвку на картонной коробке.
– По свой собственный разумение я утащить для вас пирог со взбитыми сливками… хотя мог бы стянуть простая булочка! Но уж сегодня вам повезло, в целый Вестанвик нет второй такой пирог.
Он раскрыл коробку и показал, что внутри.
– Смотреть сюда! Это быть лучший пирог Элин Густавсон, все маленький негодяй быть без ума от такой пирог!
И это действительно был отличный пирог, без сомнения, лучший пирог Элин Густавсон, украшенный целыми сугробами взбитых сливок и красными ленточками клубничного желе.
Но Расмусу это только добавило злости. Он пришёл сюда за Растяпой, а не за пирогами!
Альфредо подошёл поближе. Он сунул коробку прямо под нос Расмусу, склонил голову набок и проговорил:
– Нравится?
– А тебе? – Ни секунды не раздумывая, Расмус схватил пирог обеими руками и метнул прямо в физиономию Альфредо.
– Р-шшш, – вырвалось у Альфредо.
Понтус запищал и прислонился к стенке, но рык Альфредо заглушил всё. Он рычал, как раненый лев, слепо мотал головой, пытаясь избавиться от сливок, так что белые хлопья разлетались во все стороны. Понтус всхлипывал от смеха.
Расмусу было не смешно, но и не страшно, он только злился.
– Не надо мне никаких пирогов, мне нужен Растяпа!
Проморгавшись, Альфредо одним глазом выглянул из-под сливок.
– Детский попечительский совет повеситься от горя, если увидеть, как ты себя вести, – сообщил он.
Он достал носовой платок и вытер остатки сливок. Только у корней волос осталась белая полоска, да за ухом поблёскивало красное желе.
– И в таком виде я пойти на свой прощальный представление, тфа маленький негодяй, – произнёс Альфредо, с кислой миной глядя на Расмуса. Гнев у него уже поулёгся, и в душе он, пожалуй, признавал, что на войне все средства хороши, даже метание пирога.
Понтус продолжал тихо и безнадежно хохотать, и Альфредо посмотрел на него с обидой:
– Хорошо, что некоторый быть всегда в отличный настроение, – заметил он. – Верно, вас мало наказывать, маленький негодяй, вот в чём вся беда. Так и передать вашим родителям!
Он покачал головой:
– Вот если бы у вас быть такой мамочка, как моя… Уж она-то уметь наказывать детей! Ручки у неё быть маленький, но железный, и ох как они крутить уши всем её восемнадцать детей!