Принцесса и мальчишки - Домагалик Януш. Страница 25

— Галина! Никуда не годится! Ты уже должна стоять перед занавесом! — нервничал Котлярек. — Ведь он для того и держал свет на полу, чтобы не видно было, как ты с этими одеялами возишься. Ты должна выйти на сцену так, чтобы зал этого не заметил. А потом Росяк осветит тебя, и ты начнешь. Ну-ка еще!

На этот раз Сосновская вышла на сцену как положено. Когда на нее навели прожектор, она поклонилась вправо, влево и громко сказала:

— А теперь, дорогие гости, сюрприз! Я не вижу зала…

— Это еще что такое — «я не вижу зала»! — рявкнул Котлярек, заглушая общий хохот. — Что ты плетешь?

— Ну, не вижу зала, свет меня слепит, — оправдывалась Сосновская. — Как же говорить, если я никого не вижу?

— А тебе никого и не нужно видеть! Главное, чтоб тебя видели! Слушай, не зли меня… Дело-то пустячное — перерыв объявить! Выйди-ка еще раз.

Теперь пошло лучше.

— Вас ждет сюрприз, дорогие гости, — говорила Сосновская. — Вы думаете, сейчас будет перерыв, правда? Нет! В ожидании второго действия вы услышите бренчанье…

— Звучание! — громко поправил ее Котлярек. — Повтори!

— …услышите звучание гитары! И песню нашей дружины — «Балладу о харцерской дружбе».

Сосновская сделала маленькую паузу и нараспев стала декламировать:

— Очень хорошо, Галя, — похвалил ее Котлярек. — Ты говоришь только первый куплет песни, потом голос твой затихает… И в этот момент гаснет прожектор. Полный мрак. И тут тебя сменяет Магда Новицкая. Несколько аккордов гитары, вспыхивает прожектор на балконе, и Магда начинает петь. Здорово, а? — Котлярек с торжеством обвел всех взглядом и сам себе ответил: — Очень здорово! Это произведет впечатление!

— Самое большое впечатление произведет то, что я объявлю, а никто не запоет! — сказала Сосновская, сходя в зрительный зал. — Магды-то все нет… А ей уж давно пора быть!

— А если она вообще не придет? — заметил кто-то у стены. — Что тогда?

— Вдруг она забыла? И в школе ее не было — ни вчера, ни сегодня… Ну? Ты не подумал об этом? — Доманский так взглянул на Котлярека, будто сам был режиссером, а тот его ассистентом.

Котлярек громко рассмеялся:

— Чтобы Магда забыла? О спектакле? Ты что, шутишь? Да она ради выступления сто километров пешком пройти готова! Забыла… Магды что ли не знаешь?

— Точно! — поддержал его Павула. — Для Новицкой петь под гитару то же, что для меня футбольный матч «Полонии» с «Легией». Святое дело.

— Но в школе-то ее не было, может, все же… случилось что-то? — упирался Доманский. — Вообще-то надо было кому-то еще вчера домой к ней сбегать, узнать, почему она в школу не пришла, ну и прочее.

— Кому-то надо было! Сам бы и пошел, — возмутилась Сосновская.

— А мне-то что? Я просто так говорю… Я здесь занавесом ведаю. Остальное дело не мое!

— А чье же?

— Не знаю. В конце концов, есть у нас председатель совета дружины, пусть у него голова и болит.

— А он, между прочим, тоже опаздывает, — насмешливо заметил кто-то.

— Генек на мотоцикле за гримом помчался, — возразил Павула. — Ты же знаешь, зачем треплешь зря?

— Я одно знаю: Котлярек — вожатый, Котлярек — режиссер, у Котлярека ума палата и тетка на телевидении, пусть он всем и занимается, — заключил Окуньский под дружный хохот.

«Вот он, самый удобный момент, — подумал Росяк. Они говорили громко, и он на балконе слышал каждое слово. — Сейчас скажу им, что Новицкая прийти не сможет, и все разъяснится. А может, сперва Витеку сказать? Пусть лучше он замену предложит».

Росяк оглядел зал, отыскал глазами Окуньского, но позвать его не успел.

— Теперь прогоним второе действие! — решил Котлярек. — Актеры, приготовиться! Окуньский, гаси верхний свет!

Репетиция продолжалась. Те, кто не принимал в ней участия, вышли в коридор. Вообще-то они вполне могли бы прийти к началу представления, но Котлярек настоял, чтобы вся дружина уже к трем часам собралась в школе, и, разумеется, в форме.

— Ведь спектакль ставит вся дружина, — объяснил он председателю. — Значит, по времени все должны быть одинаково заняты в нем. Ты согласен?

Председатель уступил, хотя налицо было явное преувеличение. Какой-нибудь Сикора, к примеру, отвечавший за раздевалку для учителей и почетных гостей, или Пустецкий, у которого был ключ от комнаты, служившей костюмерной, принимали участие во всех репетициях наравне с Витвицкой, исполнительницей главной роли, и Котляреком — режиссером спектакля. А может, все же был в этом какой-то смысл? Присутствуя на репетициях, все ребята невольно выучили роли. И в случае необходимости почти любого актера можно было заменить.

Административная группа — так красиво назвал председатель дружины гардеробщиков и распорядителей, чтобы им не обидно было, — расселась на ступеньках.

Сикора вынул из кармана несколько ирисок, пересчитал их и угостил своих гардеробщиков — распорядителям уже не хватило.

— Ешь, рабочий класс! — сказал он. — Ну, видите, как вам с начальством подфартило? Попробуйте мне потерять шляпу или шарф председателя родительского комитета — голову оторву… Ага! Зоська, иголки есть? Нитки?

— Ты уже два раза спрашивал.

— Ничего, можно и в третий раз ответить, когда начальство спрашивает! Возьми-ка еще ириску, у меня в кармане завалялась.

Все знали, что в другом кармане у Сикоры с пяток ирисок припрятано для Зоськи, но никто словом не обмолвился. А чего? Влюбленные, их право — пусть себе едят ириски. В самом деле, Котляреку, что ли, Сикора должен конфеты покупать?

— А знаете, — сказала вдруг Зоська, — нельзя все же отправлять людей в туристические поездки за границу.

— Почему это? Что тебе вдруг на ум взбрело?

— Да потому, что мне не пришлось бы сегодня дежурить здесь с иголками и нитками, если бы нашему председателю дружины в одном театре в Будапеште не пришили бы вешалку к пальто.

— Не переживай, в Польше тоже пришивают, — утешил Зоську Окуньский, он тоже вышел из зала и присоединился к ним.

У Витека Окуньского была в спектакле очень несложная роль. В его обязанности входило гасить и зажигать верхний свет, а также обслуживать боковой прожектор. Это был неподвижный прожектор. Включишь его разок — и он в течение всего действия освещает сцену. А когда занавес опускается, гасишь его. И конец. В общей сложности Окуньский должен был примерно раз десять щелкнуть выключателем. Работка, прямо скажем, не пыльная, но ответственная! К тому же на случай, если в школе перегорят пробки, Окуньский носил в кармане три запасных. Вот и все.

Другое дело второй осветитель, Росяк. Он обслуживал укрепленный на балконе подвижный прожектор.

Росяк мог перемещать свет по всему залу, сужать круг, расширять его, а еще попеременно оперировал четырьмя цветными стеклами. Он отвечал за все световые эффекты.

Функции распределял председатель совета дружины. Почему, к примеру, именно Окуньский с Росяком ведали светом? Да потому что они были друзьями, все это знали. А почему Зоську определили в раздевалку под начало Сикоры? Потому что председатель понимал: раздели он их — Сикора начнет нервничать, и тогда в раздевалке будет кавардак.

Из-за двери доносились голоса актеров, мучившихся во втором действии. Здесь, на ступеньках, было спокойно, пока не появился председатель.

Он вбежал в мотоциклетном шлеме, передал его Сикоре (ответственный за раздевалку!) и с гордостью потряс коробочкой с гримом.