Меч короля Афонсу - Виейра Алисе. Страница 6

Для переговоров с королем избрали мы двадцать человек, и обещал он от решения своего не отступать и начатое дело не бросать, что бы ни случилось. Теперь хочу сказать, сколь изобретательны были немецкие, фламандские и итальянские крестоносцы. Они придумали почти все наши военные машины, а британский отряд отличился в рукопашном бою. Страшным было кровопролитие, и не видал я прежде столь великого числа убитых за столь краткое время. Афонсу послал двух воинов, предлагая маврам перемирие. Но те стойко держались до конца, и посланники возвратились в лагерь с таким ответом: «Делай, что можешь, а мы будем поступать по воле небес». Ответ тот разгневал Афонсу, ибо, как я уже говорил, волею небес могла быть лишь воля господа нашего и никогда того, в кого верят мусульмане.

И продолжались битвы, и кровь лилась рекой, и еще больше отцов гибло на глазах у сыновей, а сыновей на глазах у отцов, и из числа христиан, и из числа мавров. Говорят, в крепости было не более 15 тысяч воинов, но трудно мне поверить в это — разве что неведомая волшебная сила воскрешала павших или ненависть противника к нам была столь велика, что сила его росла с каждым днем. С высоты крепостных стен сыпались на нашу голову проклятья, да что в том? Мало кто из нас понимал их язык.

Немцам и фламандцам удалось вырыть огромный подземный ход, протянув его до главной крепостной стены, и весь его заполнить хворостом. Вспыхнул хворост, и рухнула стена, но и тут осажденные не сдались. Между тем знали мы, что злейший враг мавров там, в самой крепости, и враг этот — голод. И болезни, губительней железа и огня, набрасывались на осажденных и разили без пощады. Тогда же решили мы пустить в дело самую большую нашу военную машину, построенную здесь на месте одним из крестоносцев, пизанским мастером. Он сделал передвижную башню, высотою в двадцать два человеческих роста, с торчащими в верхней ее части балками. На балки перелезали вооруженные воины, чтобы оттуда взобраться на зубцы самой неприступной из мавританских крепостей. С другой стороны немцы двинули вперед свои башни на колесах, а фламандцы сотрясали стены, стреляя из катапульт. Но и тогда мавры не прекратили сопротивления. Между тем они слабели, ибо закралась в их души мысль о поражении, а каждый знает, что это и есть к поражению первый шаг. Думаю, если бы Афонсу выказал нерешительность вначале, быть бы нам разгромленными. Но этот человек не отчаивается никогда и не верит, что его могут победить, как бы тяжко ему ни приходилось. Не стану я превозносить его достоинства, не в этом мой долг, не в этом обязанность. Да и неизвестны мне иные его достоинства, кроме этих двух: что не отступает он от задуманного и не сомневается никогда в силе своих воинов.

Но как не отчаяться тем, кого косит без счету война и чума, кого терзает голод и чьи дома вконец обнищали? Скажу еще, что в моем отряде нашлись такие, что насадили однажды на копья тридцать голов убитых мавров и выставили их перед стенами города, чтобы вселить страх в тех, кто еще был жив. Думаю, излишней была такая жестокость, но и на этот раз призываю потомков не судить строго наши суровые времена.

И тогда не выдержали более мавры и сдались. Никогда не забыть нам тот день, 24 числа, когда вошли мы в город. В воздухе стоял невыносимый смрад разлагающихся трупов, крови, дыма, болезни. И вновь подобает отдать должное португальскому королю — приказ его гласил: «Коли в доме мавра не сыщется более богатого имущества, щадить такового и не чинить ему зла». Но всякие люди были среди нас, и уследишь ли за всеми? И не берусь я утверждать, что в моем отряде люди были лучше или хуже, чем в других. Думаю, что все вели себя одинаково, и не в силах я описать ужасные сцены, кои видел собственными глазами, и вечно в ушах моих будут звучать вопли, что раздавались отовсюду в те два долгих дня разбоя. Кое-кто из жителей сумел бежать из города. Но мало было таких, а большая часть горожан осталась, чтобы в полной мере вкусить варварство защитников христианской веры.

Когда все стихло наконец, Афонсу снова принужден был прибегнуть к посулам. Что взять еще с города, от которого остались одни стены, да и те разрушены? И вот узнаю я, что король Португалии обещает вознаграждение и освобождение от налогов тем крестоносцам, кто откажется идти в Святую землю и останется здесь, дабы помочь отстроить город, который они помогли разрушить. Ныне, заканчивая свой краткий рассказ, узнал я, что Джилберт из Гастингса, британский священник, назначен епископом Аль-Ужбуны и отдана ему будет церковь святой Марии Великомучеников, заложенная неподалеку от крепости во время осады, а также земли, к ней прилегающие, в полную собственность. Не знаю, кто еще из моего отряда пожелает остаться в Португалии? В других отрядах много таких, что соблазнились посулами и отказались следовать в Иерусалим. Сам я не останусь. Хочу узреть другие народы, услышать другие языки и поразмыслить обо всем, что увижу и услышу. Бог даст, когда-нибудь вернусь. Но если не случится мне вернуться, где бы я ни был, оставлю после смерти моей правдивое свидетельство об этой осаде. Письменное свидетельство о времени, в которое я жил. Потомки, я не жду от вас оправдания, но, может быть, вы нас поймете?.. Как бы вы поступали на нашем месте? Мир с вами.

Глава 7. ТРИ ШУТА ПРИ КОРОЛЕВСКОМ ДВОРЕ В АЛЬ-УЖБУНЕ

По-видимому, мне следовало бы теперь пуститься в объяснения по поводу рассказанного на предыдущих страницах. Вдруг кто-нибудь не понял? Но я, пожалуй, не стану этого делать. Ведь тем самым поставила бы под сомнение сообразительность моих читателей. К тому же в жизни мы обходимся без всяких объясняльщиков, которые бы ходили за нами и бубнили, почему одно случилось так, а другое иначе. Поэтому я временно прощаюсь с вами. Поговорим в следующий раз.

— Сдается мне, что мы отсюда не скоро выберемся, — пробормотал Фернанду.

— Да?.. А я вот заморил червячка и весьма этим утешен… — скромно признался Вашку, ухитрившийся стащить с королевского стола несколько яблок.

Мафалда шла молча и только поглядывала на сопровождавшего их человека. Наконец она потянула его за рукав камзола:

— Меня зовут Мафалда.

— Я уже слышал. Такое же имя у принцессы Савойской, на которой наш король женился в прошлом году. Здесь больше нет женщин с этим именем.

«А это хорошо или плохо?» — хотела спросить Мафалда, но передумала, решив, что этот вопрос ничего не даст. Гораздо полезнее выяснить имя сеньора, но он, кажется, не из разговорчивых.

Молчаливый сеньор вел ребят по улицам и переулкам, где стоял все тот же тошнотворный запах пепла и крови. Каменные дома с соломенными крышами теснились и громоздились так, будто росли один из другого.

— Да-а, сюда бы поливальные машины… И куда только смотрит муниципалитет? — попытался сострить Вашку. — Как сказал бы дядя Жоан, раз мы платим такие налоги, то имеем право, по крайней мере, ходить по чисто убранным улицам.

— Надоел ты со своими шуточками!

— Шуточки, говоришь? А ты забыл, как король назвал нас? Сказал, что у него теперь три новых шута? Лучше подумайте, какими анекдотами вы будете развлекать его величество, если не желаете угодить в тюрьму.

— Откуда ты знаешь, что там есть тюрьма? Ты что, ее видел? — спросил Фернанду.

— Чего там видеть! Я и так знаю! Слыхал, как он грозился отправить шута в Гимарайнш? И потом, в каждом замке должны быть подземелья для узников. В любом романе про средние века всякие лазутчики, шпионы и оборотни в конце концов туда попадают.

— А при чем тут оборотни? — возразила Мафалда, которую никогда не покидал здравый смысл и любовь к порядку.

— А при том, что если уж я, Вашку, учащийся лицея, гражданин республики, в которой успело смениться не знаю сколько президентов, столкнулся носом к носу с доном Афонсу Энрикешем, который жил за несколько сот лет до меня, и он со мной запросто разговаривает, да еще производит меня в шуты, то почему бы тут не припомнить и оборотней? А заодно и Робин Гуда, и Вильгельма Телля, и Красную Шапочку с Котом в сапогах, и вообще все, что мне взбредет в голову!