Сказочные самоцветы Дагестана - Назаревич Ф. А.. Страница 27

– Да как же мои собаки могли услышать тебя, – рассердился царь, – если ты был на стамбульских горах?

– А как же твои жеребцы, царь, – засмеялся хитрец, – слышали кобылиц из Стамбула?

Видит царь, что вконец рассчитались с его задачей, и говорит хитрецу:

– Иди к моей жене – получай мерку золота!

Царская жена не приняла хитреца:

– Приходи, – говорит, – ко мне не при луне и не при солнце, по дороге и не по дороге, а когда придёшь – и в дом не входи и за домом не оставайся!

Хитрец пришёл не при солнце и не при луне, а при звёздах, шёл одной ногой по дороге, другой по траве, а когда пришёл, одной ногой ступил в комнату, а другую за порогом оставил. «Вот, говорит, я и в дом не вошёл и за домом не остался!»

Царская жена вынуждена была отсыпать хитрецу мерку золота, а так как парень не любил делать одно только дело, – он получил ещё полную мерку удовольствия.

Если не верите, отправляйтесь-ка к турецкому султану и узнайте, как ему помогали ответить на загадку московского царя.

И малые звезды украшают небо

Брат Шахли-Шах-Абасса

(Рутульская сказка)

У знаменитого Шахли-Шах-Абасса был младший брат по имени Тур-Абасс. Все говорили, что Шах-Абасс мудр и справедлив, а брата его считали тронувшимся умом.

Однажды Шах-Абасс собрался на охоту. С ним были министры, визиры и знатные люди, и, когда на краю шахского села Шах-Абасс увидел брата, игравшего с детьми у грязной лужи, ему стало стыдно, и он отвернулся от брата.

Один из визиров, от которого шах тоже отвернул лицо своих милостей, подумал: чем это занимается брат Шах-Абасса? Говорят, Али дурной, Вали дурной, так не все ли тут дурные? Он отстал от свиты шаха и стал смотреть, что делает его брат.

Визир увидел, что Тур-Абасс берёт горстями мокрую землю, швыряет её в сторону и что-то приговаривает.

Визир подошёл ближе и услышал: «Эта земля пусть станет пылью, которой обманывающие прислужники ослепляют тех, кому они служат». Визир подумал: «А ведь Тур-Абасс не глуп. Это первый министр шаха, мой злейший враг, лестью и подлостью отвёл от меня взор Шахли-Шах-Абасса».

Визир подошёл ещё ближе к Тур-Абассу и услышал: «Этот комок пусть станет пылью и засыплет глаза тому, кому они не нужны – он не видит родного брата и считает братом брата жены».

Визир вспомнил о своём брате и подошёл ещё ближе. «А этот ком земли, – услышал он, – тому, кто верит жене и без пыли слеп».

Визир решил докопаться до смысла этих слов. «Они словно арабские буквы, – подумал он, – и прямые, как луч, и кривые, как ключ, а всё-таки в них что-то есть».

Вернувшись с охоты, визир решил начать поиски смысла слов Тур-Абасса с проверки жены. Он пошёл на луг Шах-Абасса, поймал любимого оленя шаха и спрятал его в своей конюшне. Потом на базаре купил оленя, похожего на любимого оленя Шах-Абасса, зарезал его, а тушу втащил в дом, накрыл буркой и позвал жену.

– Милая моя жена,– сказал он, – я по ошибке убил любимого оленя Шах-ли-Шах-Абаса. Все знают, что верней тебя нет никого для твоего мужа. Давай сжарим оленя, а шкуру сожжём.

Жена не согласилась и сейчас же ушла в дом первого министра шаха, о котором говорила, что она ходит туда ради дружбы с женой министра. На самом деле она была любовницей первого министра и, поспешив к нему, сказала, что визир убил оленя Шах-Абасса.

Визир тем временем послал за братом жены своей и, показав ему прикрытую буркой тушу оленя, сказал, что это человек, которого он убил и что это один аз лучших слуг шаха.

– Ты и моя жена, – сказал он, – всегда уверяли, что ты мне родней родного брата. Помоги мне вынести этого мертвеца и тайком предать его земле.

Брат жены визира испугался и ушёл. Он сейчас же явился к начальнику шахской стражи и донёс на визира.

А визир позвал своего родного брата, которого не видел со дня женитьбы, и сказал, что под буркой первый министр шаха, которого он тайно убил.

Брат визира, с которым визир был в ссоре семь лет, обнял брата, заплакал и сказал:

– Давай пока спрячем убитого, а ночью зароем в моём саду. Если найдут, а скажу, что это я убил первого министра шаха.

Оставим визира, снова нашедшего своего брата, в его радости, а сами посмотрим, что было во дворце справедливого и мудрого Шахли-Шах-Абасса.

Тайный советник и начальник полиции Шах-Абасса, давно опорочивший его брата, явился во дворец и сказал Шах-Абассу, что наконец-то его соглядатаи расплели сети, о которых он давно говорил своему повелителю. Оказывается, Тур-Абасс не тронут умом. Нелепым он прикрывает злодейское. Это помогало ему собирать противников шаха, чтобы с их помощью захватить его престол.

Шах-Абасс рассердился и повелел: сейчас же схватить Тур-Абасса и к утру предать его казни.

Тут к Шах-Абассу пришли сразу и первый его министр, и начальник его стражи. Первый министр сказал, что визир зарезал любимого оленя шаха, а начальник стражи, – что визир убил лучшего слугу шаха.

Шахли-Шах-Абасс рассердился и повелел: сейчас же схватить визира и привести его на строгий и справедливый суд шаха.

Визира связали и привели во дворец. Визир сказал:

– Справедливый и мудрый Шахли-Шах-Абасс, твой брат так же мудр, как и ты. Он освободил мои глаза от пелены, которой затмила их моя жена. Сними и ты пелену со своих глаз. Пошли своих слуг в мою конюшню и пусть приведут тебе твоего живого оленя, которого я берёг и холил весь этот день. Пошли слуг в мой дом и пусть снимут бурку с туши, которую я притащил в свой дом. Это не твой верный слуга, а олень, которого я сегодня утром купил на базаре.

Шахли-Шах-Абасс убедился, что всё это правда, и, как и его визир, нашёл брата и отвернулся от всех, кто обманывал шаха и пытался повернуть его на дорогу несправедливости.

Легенда о старой Джурадж

(Цахурская легенда)

Самый трудный путь от снежных гор к долине Самура в его верховьях идёт по ущелью Алахан. Когда-то здесь были древние цахурские аулы. Время сохранило от них лишь остатки стен. Старики видели их в лесу под корнями деревьев.

Самым большим в тех краях был аул Хырыца. Он запирал выход из ущелья, и старшины аула построили здесь ворота и со всех, кто хотел выйти на дорогу, ведущую к Рутулу и Ахтам, брали поборы.

Однажды на эту дорогу спустился с гор Хасан из аула Сырыма. Он славился мужеством, красотой и силой, но и перед ним не распахнулись ворота Хырыца – он откупился от стражников мёдом из кувшина, притороченного к седлу его коня.

Мёд Хасан вёз в Ахты, он спешил, там его ждала его любимая Хозра, и Хасану было досадно, что подарки, которые он вёз родителям девушки, оказались испробованными.

А подарками нагрузила Хасана старая Джурадж, его заботливая и одинокая в своём уже распадавшемся роду мать. Хозра была из их тухума, жила когда-то в Сырыма, но потом родители её стали жить в большом и богатом ауле Ахты, и мать отговаривала Хасана от поездки. Кто знает, не выдали ли уже замуж его Хозру? И не будет ли у Хасана стычки со старшинами Хырыца? – уж очень они не любили гордого и строптивого Хасана!

Думая обо всём этом, Хасан хмурился и торопил своего коня. И вдруг морщины на его лице расправились, и в глазах его засияло солнце. За скалой у поворота дороги он увидел стройную девушку, отпрянувшую от родника. Она работала с матерью неподалёку в поле, вышла к роднику, чтобы смыть соль с жаждущих губ, и Хасан, улыбаясь, смотрел, как капли воды стекают по ее порозовевшему лицу. А девушка и испугалась, и было видно, что она рада. Она замерла, как завороженная, и глаз ее могла оторвать от Хасана.

Девушка была красива, но Хасан подумал, что всё же на всём свете нет никого красивее его Хозры, и, так и не заговорив с незнакомой девушкой, поехал дальше.