Светунец - Максимов Анатолий Николаевич. Страница 7

— У кривого дуба спуск, внизу моя пасека.

Поднялись на гребень сопки, пахну?ло прохладой. Внизу строгими рядами ульи. Рядом с ульями бревенчатая изба. За избой густой лес.

Отец отдыхал на валежине, весь в испарине, добрый.

— Не уйду отсюда, Иваныч, пока не выгонишь. А то возьми меня в помощники?

Залаяли собаки, взахлёб, не злобно.

— Псы наверняка волкодавы? — спросил отец друга.

— Хлеборезы, — поскучнел тот. — Волчонка боятся. Ходит тут один.

При хозяине собаки визжали, скулили, носясь вдоль натянутой проволоки. Обе чёрные, худые. Хозяин отвязал собак.

Спутники присели на крыльцо.

Вокруг ульев старые липы, дубы, берёзы. Ярко цвели разные травы. Над травами и пасекой густо мельтешили пчёлы. В ложбине, под ясенями, позванивал и курлыкал ручей. Отец послал Володю с ведром за водой.

В запруде вода так прозрачна, что даже не заметно её. Листья клёна и ясеня как бы повисли в воздухе. Вода студёная. Когда Володя нёс, из ведра валил пар.

Мужчины знаками торопили мальчугана.

— Волчонок!.. — Отец показывал на поляну.

Володя сразу увидел волчонка. Он стоял в тени кустарника. Светло-серый, тощий, ушастый. Поблёскивал чёрным носом, шевелил надбровьями косоватых глаз.

Зашумели кусты, выскочили собаки. Волчонок исчез. Собаки лаяли зло, рвались к поляне и, поджимая хвосты, оглядывались на хозяина.

— Взять его, взять!.. — приказывал собакам отец и бросал камни на поляну.

— Давно приходит сюда этот волчонок, — сказал Иваныч. — Нагонит страха на псов и убежит. Правильно делает, а то лаять разучатся.

— Так и ходит один волчонок? — воскликнул Володя.

— Один. Ни волчицы, ни щенят по логову.

— Может, убили всех?

— У нас волк — редкость. Охотники за ним не гоняются: домашним животным волк не вредит. Подбирает диких — раненых да больных. Впервой вижу, чтобы волчонок лез на человека. Обычно прячется в чаще.

— Странный зверёныш… — раздумывал вслух отец. — Другие от человека бегут, этот же — к человеку, будто его в доме вырастили.

Мужчины взялись набивать обручи на кедровые бочата: завтра качать мёд. Потом заливали расплавленный воск в круглые дырочки бочат и вертели, катали их. Воск затягивал стыки между клёпками. Пронырлив мёд. Вода и масло не протекут, а мёд найдёт щель. Тяжёлый.

Управились уже при свете костра. И долго сумерничали на крыльце. Собаки дремали в ногах людей. Взрослые вспоминали, как были мальчишками. Володя думал о волчонке, глядя в ночные кусты. Он будто слышал, как бегал волчонок по тайге, и глаза его не светились жутью, и рыка его никто не боялся пока. Бегал одинокий волчонок, скулил, и никто ему не откликался.

Утро выдалось хмурое. Блёклое солнце облокотилось на макушку сопки, точно задумалось: надо ли подниматься выше, вдруг польёт дождь. Сумрачный день пчёлам на руку: работать не жарко и нектар долго держится на цветах. В работе пчела не злюка. Самый подходящий день качать мёд.

Веровна — жена Иваныча — привела на пасеку своих, да ещё и чужих ребятишек медовые рамки носить с точка в избу, пустые — назад. Рослая, черноглазая Веровна распахнула дверь замусоренной избы, с задымлённой печкой, поморщилась:

— Надо порядок навести, после за мёд браться. — Шурика с Володей спровадила наломать веник, Лёню — развести костёр и согреть воды. Остальных заставила дров нарубить.

Ребята кинулись делать, что наказала Веровна. Они готовы сопку своротить, только бы поскорее начать медокачку.

Вскоре зажелтели широкие доски пола — натёрты голиком, намыты кипятком. Сразу посветлело в избе, словно раздались окна да заглянуло солнце в них. Румяная хозяйка долго никого не пускала в избу. Одна Таня ходила по жёлтому полу робко, как по льду, и оглядывалась — не остаются ли следы от босых ног.

Пол высох. Хозяйка сказала:

— Теперь можно и мёд качать.

Иваныч с отцом Володи пошли рамки из ульев выбирать. Шурику с ребятами в избу носить. Веровна будет срезать печатку с рамок. Лёня и Таня, как самые степенные, крутить медогонку.

— Таньке с Лёнькой интересное дали… — завякал Шурик.

— Не порть праздник! — цыкнула на брата Таня. — Покручу, и ты будешь.

— Мне потом не надо. Я первым хочу.

— Как возьму ремень! — осерчала Веровна и запоглядывала вокруг себя, чем бы отмутузить Шурика. — Неделю поболел ангиной, но вредности нажил на сто лет. Надевай сетку и марш к отцу!

Шурик подался к ульям с открытой головой. За ним отправились и другие носильщики рамок — кто в сетке, а кто в платке.

— Бригада — ух! — работает до двух! — воскликнул Иваныч. — Напротив летка не стойте. Пчёлы не любят, когда им мешают трудиться.

Помощники шарахнулись в одну сторону. Сбились в кучку, обалдевшие от грозного гуда, густого полёта пчёл. Володе так и чудилось: пчёлы заползают в брюки, за воротник… Вспомнил погоню ос на голубичнике. Ему хотелось превратиться в мышонка да юркнуть в траву. Шурик сидел у летка — и ничего!

Иваныч, подняв из улья рамку, чёрную от пчёл, сметал их веничком. Отец дымил из дымаря. Мёд так и лился. Жидкий — ещё сегодня добытый в тайге. Иваныч подал рамку Володе, как гостю, тот понёс к избе на вытянутых руках. За ним помчались Шурик и деревенские ребята.

— Не растянись, не урони, — трындели под ухо. Завидовали.

Оказывается, почётно нести первую рамку. Веровна приняла у него рамку и, взяв широкий нож из кастрюли с кипятком, с обеих сторон рамки смахнула в таз снежно-белую печатку. Шурик кинулся за печаткой, но мать тюкнула его по затылку.

— Ты, что ли, рамку принёс? Володя, бери пенки. Руками бери — и в рот.

Пенка заполняла Володин рот разливанной сладостью, прохладой и цветочными запахами. Он вникал в эти запахи и не видел выжидательных глаз мальчишек, как у них сохли губы.

— Теперь вы пробуйте, — сказала Веровна ребятам.

Спутались шустрые руки, похватали в тазу, что было. Отведали мёду ребята и кинулись на точок за рамками, да скоро охладились. Одного пчела цокнула в спину, у другого щека напухла. Забыли сорванцы, что перед ульями бегать нельзя. Пчела, как собака, гонится за тем, кто убегает, думает — воришка.

Трусцой да шагом сновали помощники. Иваныч едва успевал готовить им рамки, Веровна — срезать пенки, Лёня — крутить медогонку. Из нижней горловины бака мёд — зелёно-жёлтый — тёк в сеточку, из сеточки в ведро, из ведра Веровна переливала цветочный мёд в бочата. Мальчишки хватали из-под ножа пахучие пенки, напивались холодной воды и снова ели сочные пенки.

Мало-помалу начало прибывать в тазу. Мальчишки насытились мёдом вдоволь и перестали бегать взапуски на точок. Рядились до драки, кому нести рамки. Рамки накапливались в избе и под ульями.

— Налопались мизгири — и работать лень! — слышала перепалку ребят Веровна. — В другой раз, такие бесстыжие, сначала потрудитесь, а после уже мёдом накормлю.

Иваныч пришёл в избу, снял с головы сетку, которую носил шляпой, не закрывая лицо. Спросил у жены, сколько бочат налито мёду, сам попробовал пенок и скомандовал:

— Хозяйка, обедать пора!

Мальчишки побежали к запруде, и откуда у них взялась резвость! Шурик ухитрился на бегу выпрыгнуть из штанов и забрёл в студёную воду.

— Разве можно купаться тут? — колебался Володя.

— Всё можно! — кричит Шурик. — За мной, ребя!

Подоспел Лёня.

— Ты чего выдумал! — замахнулся ведром на брата. — Намутишь, напрудишь, а нам пить. — Зачерпнул воды и окатил Шурика.

Ринулись мальчишки на Лёню — вырывать ведро. Кому оно доставалось, тот и гонял ребят. Прибежала Таня звать Лёню с водой. И Таню окатили. За Таней примчалась Веровна. Отняла ведро, велела «лопать» не приходить.

Шумел лес. Над сопкой кружил коршун.

— Давайте играть в войну! — предложил кто-то.

— А в какую войну?

— Во вьетнамскую, — заявил Лёня. — Тайга будет джунгли, а мы вьетнамцы.

Вояки наломали веток орешника, натолкали под ремни брюк, накрутили из папоротника лохматые шляпы и завопили, как индейцы.