Рассказы о Чапаеве. Матрос Железняк (сборник) - Кононов Александр Терентьевич. Страница 3

— А дальше? — спросил Фурманов.

— Что ж дальше… Взял я часы, пошел в бой.

Вода в ведре закипела. Еремеев вынул из костра жженую хлебную корочку и бросил ее в ведро — заварил чай.

— А давно ты знаешь Чапаева? — опять спросил Еремеева Фурманов.

Давно. Да по всей земле пройди — небось везде его знают. Про Чапая слава далеко идет.

Один из красноармейцев зашевелился у костра и сказал:

— Чудно? мне другой раз покажется: такой же вот простой человек, как мы с тобой, а смотри, чего достиг.

— Простой-то он простой, а все ж таки особенный. Я по своему званию плотник. И Чапаев плотник. А выходит: таких, как мы с тобой, много, а Чапаев — один.

Еремеев замолчал.

Фурманов курил и думал о Чапаеве: любят и уважают его бойцы. Да и не только бойцы, а и крестьяне, все население. Поговорит крестьянин с Василием Ивановичем и сразу увидит, поверит: побьет Чапаев белогвардейцев! Выступит Чапаев с речью — все кругом затихнет. Как будто и обыкновенные, простые слова говорит, а слушают его так, что боятся дышать громко.

Любит народ своего героя.

Молодой красноармеец перебил думы Фурманова:

— Вчера подивился я на Чапаева, как он вышел в круг плясать. Пояс на себе поправил, шашку подхватил да как пойдет! Только шпоры звенят да папаха назад валится.

— За то и люб он бойцам, — ответил Еремеев. — Сегодня он из одного котелка с тобой похлебает, под гармонь вместе спляшет, а завтра в бой поведет — гроза-командир. И тут уж ему слова напротив не скажешь. Да и что говорить! С ним идешь — не боишься. Знаешь, что у Чапаева все обдумано, все рассчитано да на карте размерено. Ошибки у него в бою не бывает.

Начинался рассвет.

Фурманов поднялся от костра, жалея, что не может дослушать до конца разговор красноармейцев. Он решил, что бойцы его так и не узнали.

Но как только он ушел, Еремеев проговорил:

— Новый комиссар. Фурман — фамилия. Василий Иванович его признал, да не сразу. Тот приехал: «Вот мои бумаги». А Чапаев ему: «Я командира и комиссара в бою признаю». Бумаги, мол, бумагами, а ты покажи себя под пулями. Ну, а теперь признал Василий Иванович комиссара. Теперь они друзья-товарищи.

Красноармейцы замолчали и стали прислушиваться.

— Поет… — сказал вполголоса парень. — Ух, и любит песню!

И в самом деле, в избе затянули песню.

Это была любимая чапаевская: «Сижу за решеткой в темнице сырой».

Запевал сам Василий Иванович.

Командиры и красноармейцы дружно подтягивали: эту песню знали в дивизии все.

Но пели недолго.

Чапаев на рассвете уезжал вместе с командирами на передовые позиции: ждали большого боя.

Чапаев подошел к своему коню и легко вскочил в седло.

Вольный ветер прилетел из степи, донес запах цветов и скошенной травы. Солнце подымалось над росистой, остывшей за ночь землей.

Бой

Впереди виднелась станица.

Она была занята уральскими белоказаками. Слева от станицы, на холмах, стояли высокие ветряные мельницы.

Чапаевцы наступали с трех сторон: два полка обходили станицу с боков, а посередине, в самом опасном месте, шел полк иваново-вознесенских рабочих.

Белые начали пулеметный обстрел раньше, чем можно было ожидать. Но пули неслись не из станицы. Пулеметы противника били с высоких ветряных мельниц, стоявших в стороне на холмах. Чапаев привстал на стременах и зорко глядел в бинокль. Рыжий конь горячился под ним, не хотел стоять на месте. Чапаев повернул его и поскакал в ту сторону, где стояли наши тяжелые орудия. На всем скаку он махнул рукой командиру батареи, и тот подбежал к нему выслушать приказ.

— Бить по ветрякам! — закричал Чапаев.

Командир бегом бросился к своей батарее. Теперь орудия гремели с обеих сторон. Казалось, само небо готово расколоться.

А Чапаев скакал уже в другом конце поля. Черная бурка его распласталась по ветру, как крылья.

Иваново-вознесенцы услышали позади себя его голос:

— Пулеметы в порядке? Патронов хватает?..

И бойцы, чувствуя, что Василий Иванович неподалеку, смотрели веселей, старались подтянуться, выглядеть молодцами, походить на него самого.

Бой разгорался.

Вдали пылала ветряная мельница — ее зажгли снаряды нашей артиллерии. Сквозь шум боя с холмов доносился громкий треск: взрывались в огне пулеметные ленты.

То тут, то там с оглушительным грохотом вырастал черно-рыжий куст огня. Санитары подбирали первых раненых.

Вдруг бойцы замерли: неприятельский снаряд разорвался на том самом месте, где находился Чапаев.

Все видели, как поднялся на дыбы его рыже-золотистый конь и пропал из глаз вместе с всадником.

Но рассеялся черный дым, и видят бойцы — скачет вдоль цепи Василий Иванович невредимый. Осколки снаряда пролетели вокруг него дождем, а его самого не задели.

Со стороны станицы слышались крики, гиканье, топот: то летела в атаку конница белых.

Красные пулеметчики припали к пулеметам и ждали. Раздалась команда:

— Огонь!

Грянул залп. И тут же застучали пулеметы.

Вот упал один белогвардеец, другой, взвилась на дыбы раненая лошадь и запрокинулась на спину. Другая лошадь носилась как безумная по полю под выстрелами и тащила за собой казака: видно, он, когда падал, не успел вынуть ногу из стремени.

— Огонь!!

Снова залп. И сухой треск пулемета.

— Огонь!!!

Над холмом поднялось огромное багровое пламя: сбита была нашим орудием и запылала вторая мельница.

Еще два залпа дали чапаевцы. И белые не выдержали — один за другим стали поворачивать коней назад к станице.

В это время послышался тяжкий гул: с левой стороны станицы показались два неприятельских броневика. Они были посланы, чтобы смять красноармейские цепи и расстрелять бегущих.

Но случилось то, чего никак не ожидали враги.

Броневики были уже близко, а цепь иваново-вознесенцев не дрогнула. Она только слегка раздвинулась и пропустила их. Когда один из броневиков был совсем рядом, красноармеец Андрей Крутов поднялся во весь рост и кинул гранату под колеса. Раздался треск, и броневик застрял на месте, окутанный черным дымом. А другой круто повернул назад.

Теперь горели уже все три ветряка. Ветер раздувал пламя. Пулеметы со стороны мельниц замолкли.

Из станицы снова вылетела конница противника. Теперь, на близком расстоянии, она была для пехоты страшной.

Но тут в цепи красных послышались радостные возгласы: Чапай! Чапай!..

Отведя в сторону правую руку с остро отточенной шашкой, он весь перегнулся вперед и как будто хотел опередить своего скакуна, который и так летел далеко впереди эскадрона.

Не только наши бойцы узнали Чапаева. Узнали его и белые. И вот, один за другим, белоказаки стали поворачивать коней назад.

Напрасно размахивал саблей офицер. Напрасно старался он остановить своих всадников.

Еще минута — и вслед за конницей иваново-вознесенцы ворвались в станицу.

За станичной улицей расстилался степной простор. И увидели герои-бойцы, как далеко в степи скачут, подымая пыль, всадники: то спасались бегством остатки белых.

«Чапаёнок»

Отряд Чапаева стоял на отдыхе в большом селе.

Рядом с избой, где остановился Василий Иванович, был двор Лагутиных. В семье Лагутиных самым младшим был Гриша. Ему шел пятый год.

Однажды Гриша отправился к Чапаеву один, тайком от сестры. Сестра казалась ему большой — ей пошел уже тринадцатый год, играть в войну она не хотела и вообще была девочкой, с ней даже разговаривать было скучно.

Гриша вошел во двор и неторопливо зашагал вперед.

Кругом было много интересного. У хлевов стояли две оседланные лошади, мотали головами, звенели уздечками. Седла на них были желтой кожи, стремена висели высоко, по-казачьи.