Вторжение - Эпплгейт Кэтрин. Страница 9

А кости… не моту сказать, что они болели, но ощущения были очень странные. Вспомните, как вы идете к зубному, он вкалывает вам новокаин и начинает работать своим сверлом. Боли вроде бы нет, но вы то знаете, что она должна быть. Примерно такое же чувство испытывал и я.

Кости становились все короче. А позвоночник, похоже, наоборот, растягивался и отвисал, будто хвост. Куда—то выворачивались колени, мне пришлось наклониться, потому что стоять прямо я уже не мог. Когда руки коснулись пола, они больше не были руками. Пальцы пропали, вместо них торчали короткие и тупые когти.

Лицо вытянулось вперед, глаза сблизились. Тобиас поднялся с коленей и подал мне зеркало. С замирание сердца я наблюдал за тем, как под густой шерстью скрываются последние островки человеческой кожи. Сзади виднелся пушистый хвост — мой хвост.

Я был псом. Дико, но это так.

Я стал псом.

Наверное, нужно было испугаться, но никакого страха я не ощущал. Вместо него меня наполняло чувство восторга. От него кружилась голова. От него дыбом вставала шерсть. Я купался в счастье. Оно переполняло меня.

Сквозь смешной длинный нос я набрал полные легкие воздуха и радостно заскулил. Ну и запахи! Нет, человеке этого не понять! Я сделал еще один глубокий вдох и тут же понял, что мама печет на кухне вафли. А Тобиас — до того как войти в наш дом — прошел по двору, где живет огромный кобель. И еще я узнал кучу различных вещей — таких, что человеческий язык не в состоянии описать. Как если бы всю жизнь я был слепым и вдруг прозрел.

Я подбежал к Тобиасу и обнюхал его ботинок — мне срочно потребовалось поточнее узнать о кобеле во дворе. Он оставил лужу на асфальте, в которую наступил Тобиас, и теперь мне не составило особого труда во всем разобраться. Похоже, Гомер был с ним знаком. Хозяева зовут его Стрик. Кастрированный, как и я. Большую часть времени торчит во дворе, это ясно, но иногда совершает вылазки через подкоп под забором. Кормят его консервами и сухим кормом «Пурина». Да, это не объедки со стола, которые достаются мне…

Вот сколько нового можно узнать, если стать собакой! Я даже хвостом помахал от восторга и поднял голову на Тобиаса. Он казался на удивление высоким, только почему—то бесцветным. Но рассматривать было далеко не так интересно, как обнюхивать.

Посторонний!

За окном послышался какой—то шум. Собака!

Не знакомый пес в моем дворе. Посторонний!

Подбежав к окну, я поставил передние лапы на подоконник и толкнул ими раму. Окно распахнулось.

— Га—афф!, Гaафф! Гaафф!

Лаять громче я просто не мог. Нельзя было допустить, чтобы чужой пес разгуливал по мо ему двору.

— Джейк, сидеть! — услышал я голос Тобиаса. — Это Гомер.

— Гомер? Как, а разве я не…

Скользнувший меж, задних .лап хвост сам прижался к животу. Что происходит?

— Джейк, послушай. То же самое было и со мной, когда я перешел в Дьюда. Мозг пса стал частью твоего мозга, Джейк. Постарайся привыкнуть к этому.

— Но… Там, в моем дворе — пес!

— Это Гомер Джейк. Ты — Джейк. Ты перешел в тело, скопированное с ДНК Гомера. А настоящий Гомер — там, за окном. Ты сам вывел его во двор. Соберись! Ты — Джейк!

Я сделал несколько глубоких вдохов. Запахи! Бог мой, там был один запах, который я никак не мог…

«Соберись, Джейк, — скомандовал я себе. — Соберись!»

Пес в моей голове постепенно успокаивался.

К черту запахи. К черту шум во дворе.

В первый раз все дается с трудом. Быть псом совершенно ни на что не похожая штука. С одной стороны — никакой половинчатости. Никаких «я вроде бы счастлив». Ты упоительно счастлив! Никаких «у меня есть свободная минутка». Ты безгранично свободен! Да—а—а … Зато когда ты голоден, тебя уже ничто, кроме жратвы не интересует.

Раздался стук в дверь. В дверь моей спальни.

Я тут же вспомнил, что я — Джейк. Джейк с четырьмя лапами и хвостом, но все—таки Джейк.

Моим собачьим ушам стук показался оглушительно громким:

— Джейк, Гомер с тобой? — Это был брат, Том. Мама говорит по телефону, пусть Гoмeр перестанет лаять. Брат вошел в спальню и замер, сбитый с толку.

— Ты кто такой? — требовательно спросил он у Тобиаса…

— Тобиас. Друг Джейка.

— А сам—то он где?

— Вышел на минутку.

Том посмотрел на меня. От него шел странный, непонятный запах. Собачьи мозги никак не могли распознать его. Беспокойный, опасный запах. В моем человечьем мозгу послышался отголосок смеха. Того самого смеха, что я слышал ночью, когда Виссер Третий запихал в свою пасть бедного андалита.

— Гадкий пес, — сказал мне Том. — Сиди спокойно, гадкий пес.

С этими словами он вышел из комнаты.

В груди у меня защемило. Я вовсе не был гадким псом. А лаял я потому, что в моем дворе гуляла незнакомая собака. Гадкий пес. Это я — гадкий пес? Да нет же, нет! Мне всегда хотелось быть хорошим псом. От жуткой обиды я забился в угол.

Тобиас присел на корточки и погладил меня по голове.

Когда его пальцы почесали за ушами, мне стало немного лучше.

Глава 10

Вернувшись в свое человеческое тело, я принялся звонить остальным из нашей пятерки. Тобиас отправился по своим делам, пообещав присоединиться к нам позже на ферме Кэсси. Я как раз болтал с ней по телефону, когда в кухне появился Том.

— А, вот ты где!

Я прикрыл трубку ладонью:

— Тобиас сказал, что ты меня разыскивал.

— Хотел попросить, чтобы ты запер своего пса. — Том уселся верхом на стул.

Я заколебался. По вполне определенным причинам у меня не было ни малейшего желания разговаривать с Кэсси в присутствии брата.

— Встретимся через пару часов, — бросил я Кэсси, положил трубку и перевел взгляд на Тома.

Брат сложен крепче меня, хотя я и сам далеко не недомерок. Только волосы у него намного темнее, почти черные.

Я привык доверять ему во всем. В отличие от других взрослых парней, Том никогда не от носился ко мне снисходительно. Мы всегда были с ним друзьями, по крайней мере до прошлого года. Как—то так получилось, что теперь бывать вместе нам приходится гораздо реже. Наверное, потому, что он стал членом клуба «Сопричастность», а там они абсолютно все предпочитают делать вместе. Том оттуда почти не вылезает.

По идее, о ночном происшествии я должен был бы рассказать ему первому. Но вместо этого я сидел и смотрел, как брат намазывает джем на кусочек поджаренного хлеба, а в голове моей стучала одна мысль: «Нет. Пусть случившееся останется тайной. Даже для Тома». Поэтому я просто сказал ему то, в чем так боялся признаться.

— Я… В общем, я не прошел в команду.

— В какую еще команду? — На лице у Тома появилась недоуменная улыбка.

— Как в какую? Баскетбольную, конечно. Твою бывшую команду.

— Жаль.

— Жаль? И больше ты ничего сказать не можешь?

— Это всего лишь спорт. — Том отправил в рот огромный кусок тоста.

— Всего лишь спорт? — Не знаю почему, но я, как последний идиот, повторял слова брата. Неужели это говорит Том? Не верю. Да он живет ради спорта! — Да, видно, у меня нет твоего таланта.

— А я ушел из команды. — Он пожал плечами. — Несколько дней назад.

Я чуть было не свалился со стула.

— Ушел? Бросил команду? И ничего мне не сказал? В чем дело?

— Не хотелось говорить. Я же знал, что вы с отцом поднимете жуткий шум. Послушай, Джейк, в мире есть вещи поважнее, чем кидать мяч в кольцо. — Взгляд у Тома был какой—то загадочный. Мне показалось, что «вещи поважнее» это девчонки. — К тому же, — добавил он, — в «Сопричастности» у нас дела куда покруче. Может, и ты присоединишься?

Мне стало не по себе. По всему выходило, что наши дорожки с братом разошлись. Кое—как закончив разговор, я отправился во двор стричь газон. Я делаю это каждую субботу, несу, так сказать, свой крест. Да, нужно будет еще прибрать мусор. Ненавижу. Мусор приходится запихивать в мусорорезательную машину.

Я постарался максимально быстро разделаться с травой, целлофановыми пакетами для мусора и прочей дрянью и вскочил на велосипед.