Школа волшебства и другие истории - Энде Михаэль. Страница 40

— Давай-ка быстренько снимай мокрые вещи! — сказала мама и стала ему помогать. — Сдается мне, ты заболел, Герочка. Похоже, ты здорово простудился.

Давно уже она не называла его Герочкой.

Она отвела его в гостиную и приложила ладонь ко лбу.

— Да у тебя, сынок, температура, — встревожилась она.

В спальне заплакала сестренка.

— Клара зовет, — заметил Герман.

— Да-да, — ответила мама, — но сейчас в первую очередь надо позаботиться о тебе, Герочка. Пойдем, я сделаю тебе горячую ванну, а потом ты ляжешь в постель, и я поставлю тебе компресс.

И все это время мама не спрашивала его о том, что он натворил, не повторяла, как обычно: «Вот погоди, отец вернется с работы, он с тобой поговорит!», даже не хмурилась. Она занималась только им и никем другим, точно так же, как в последнее время занималась Кларой, а может быть, даже чуточку больше.

Уже лежа в постели, Герман выпил какао и съел булку с маслом, которая ему особенно нравилась. И получил компресс на шею, который нравился ему гораздо меньше.

— В школу, — заявила мама, — тебе, пожалуй, придется пока не ходить.

— Ну конечно, — прокряхтел Герман и чихнул.

— Пойдешь туда, только когда поправишься, — продолжала мама. — Утром я позвоню в школу и извинюсь.

Герман поежился, а затем прохрипел:

— Я сегодня тоже не был в школе. Мама кивнула:

— Я примерно так и подумала.

И все. Больше она ничего не сказала. Она только убрала у него со лба прядь волос и поплотнее его укутала.

Вечером, когда с работы пришел отец, Герман услышал, как родители что-то вполголоса обсуждали в гостиной. Затем отец подошел к его кровати и спросил, как он себя чувствует. Он тоже его не бранил. Напротив, после ужина он сделал нечто такое, чего давненько уже не делал. Он принес с собой книгу и прочитал Герману вслух увлекательную историю.

Она называлась «Долгая дорога в Санта-Крус», и в ней рассказывалось об одном мужественном человеке, который должен был доставить в город под названием Санта-Крус очень важное послание. Но чем ближе была цель, тем непреодолимее казались препятствия, встававшие на его пути. В конце концов стало казаться, что это совершенно безнадежное дело, однако храбрец все-таки справился со всеми трудностями и выполнил поручение. Но когда он, в полном изнеможении, добрался до места, выяснилось, что во всем городе не было ни души. Те, кому он должен был вручить секретное послание, давно уже ушли. Все его усилия оказались напрасными.

Когда отец закончил чтение, оба они некоторое время молчали, чтобы справиться с охватившим их волнением.

Потом Герман еле слышно прошептал:

— В точности то же самое произошло сегодня со мной, папа.

Отец в ответ серьезно кивнул:

— Я понимаю, мой мальчик.

— Правда? — изумился Герман.

— Да, — сказал отец. — Мне тоже, знаешь ли, однажды пришлось скакать верхом в Санта-Крус.

Герман приподнялся на постели, и отец нежно уложил его обратно.

— Лежи, пожалуйста, Герочка. Каждый человек когда-нибудь отправляется в Санта-Крус.

И, помолчав немного, добавил:

— А некоторые даже и не один раз.

Герман с благодарностью посмотрел на отца. И нашел, что отец у него просто чудесный. И такая же чудесная мама. И с Кларой он тоже теперь найдет общий язык. Может быть, это даже здорово — иметь младшую сестру, если со временем с ней можно будет потолковать о том о сем.

— Только вот еще что я хотел бы узнать… — продолжил отец. — Удалось ли тебе передать тайное послание?

Герман задумался, а потом прошептал:

— Не знаю… мне кажется, что да… однако…

— Тс-с! — произнес папа и приложил палец к губам. — Ничего не говори! Ведь это, в конце концов, секрет, не так ли?

Как раз в этот момент в спальню вошла мама, до этого хлопотавшая возле Клары. По очереди взглянув на обоих, она сказала:

— Ну что, дорогие мои? У вас вид настоящих заговорщиков.

Отец с сыном обменялись взглядами и многозначительно улыбнулись.

— Вы откроете мне свой секрет? — спросила мама. Отец подмигнул Герману:

— Откроем?

— Ясное дело! — сказал Герман.

Филимон Фальтенрайх

В Индии, в самой сердцевине непроходимых джунглей, жил очень старый и очень мудрый слон по имени Филимон Фальтенрайх. На своих могучих ногах-колоннах возвышался он над берегом священной реки. Время от времени, желая освежиться, он посыпал голову белым песком или принимал прохладный душ. Ведь щедрая природа, наряду с многочисленными достоинствами, наградила его и собственным поливальным устройством. Хобот вообще был крайне полезной штукой. И Филимон Фальтенрайх не уставал изо дня в день испытывать по этому поводу искреннюю благодарность.

С каких пор он жил в джунглях, никто точно сказать не мог. Столетние черепахи и те утверждали, что, сколько они себя помнят, он всегда стоял на этом самом месте. Одним словом, никто не знал, сколько лет Филимону Фальтенрайху. Да он и сам позабыл, поскольку не запоминал подобные пустяки. Он размышлял совсем о других вещах — он был философом.

Несмотря на то что Филимон Фальтенрайх отличался прямо-таки гигантскими размерами, шкура его была еще больше, чем тело. Она была столь вместительна, что ее хватило бы на пару таких же слонов.

Но он проживал в этой огромной шкуре совершенно один, и она висела на нем многочисленными складками, что придавало его виду солидность и добротность. Он вовсе этим не кичился, а принимал такое изобилие с благодарностью, как незаслуженный подарок природы. Кроме того, он вообще не придавал большого значения внешней стороне дела — для этого он слишком давно и слишком глубоко мыслил.

Не подумайте только, будто он все время неподвижно стоял на одном месте. Нет, конечно. Иногда он отправлялся на часок-другой прогуляться по джунглям — во-первых, чтобы немного размяться, а во-вторых — чтобы нарвать с деревьев свежих и сочных листьев и с удовольствием их съесть. Философы ведь тоже должны время от времени подкреплять силы. А у Филимона Фальтенрайха был, надо заметить, отменный аппетит. Это тоже наполняло его сердце благодарностью.

В остальном же он был существом нетребовательным и скромным. Настолько скромным, что, несмотря на свои прямо-таки фантастические размеры, он никому не мешал. Даже наоборот, когда он стоял на берегу священной реки, животные, проживавшие по соседству, время от времени использовали его в качестве садового домика. Они прятались между его ногами-колоннами во время дождя или отдыхали в тени его исполинского тела, когда немилосердно палило солнце.

Филимон Фальтенрайх ничего не имел против, поскольку его самого не тревожили и не мешали ему предаваться размышлениям.

Теперь вам наверняка захочется узнать, о чем именно размышлял Филимон Фальтенрайх. Так вот, он, собственно, любил всякую мысль, лишь бы она была великой и прекрасной. Но главное — великой, ибо он сам был таким — и не только телом, но и душой.

Когда, к примеру, бархатисто-синее небо Индии отражалось ночами в священной реке, картина эта глубоко трогала Филимона Фальтенрайха, и он, исполнясь благоговения, думал: «Луна!» Больше он ничего не думал, лишь просто: «Луна!» И это была великая мысль.

Филимон Фальтенрайх мерно покачивался на своих мощных ногах, чуть слышно шелестел щедро отмеренными ушами и чувствовал себя крошечным и незначительным по сравнению с небом, усыпанным звездами. И от созерцания этой красоты сердце его начинало трепетать.

Посещали его, естественно, и другие великие и прекрасные мысли. Например: «Цветы!» Эта мысль была просто безбрежна, хотя сам по себе цветок часто выглядит довольно невзрачно. Но внешние размеры ровным счетом ничего не значат. Это Филимон Фальтенрайх знал, а потому держался тихо и скромно.

Впрочем, случалось и так, что он несколько лет подряд обдумывал одно и то же, поскольку ему казалось, что чем дольше размышляешь, тем мысль становится величественнее и глубже. Надеюсь, что вы все поймете правильно и не станете смеяться над Филимоном Фальтенрайхом, как, например, обезьяны, которые над его головой вели нескончаемые научные беседы, утверждая, что уж они-то с такими простыми вопросами справились бы в два счета.