Ася находит семью - Лойко Наталия Всеволодовна. Страница 32

«А все же… — казнит себя Ася, — затаптывать рисунок Наташи, стирать его ногой не следовало, — она петроградка».

— Овчинникова! — прерывает Ксения свою речь. Раз «Овчинникова», а не Ася — значит, сердится. — Ты одна глазеешь по сторонам… Тебе все равно, что колыбель революции в опасности!

Ася сидит, опустив глаза, покусывая листок щавеля. Ксения рассказывает про вчерашний митинг в Доме союзов.

— Всю красную молодежь столицы собрали. Калинин выступал, Всероссийский староста.

Ксения чуть ли не слово в слово повторяет приветствие, единодушно посланное Ленину.

— Мы обещали ему отдать все силы борьбе за коммунизм.

— И мы! — вырывается у Феди.

— И вы, — подтверждает Ксения. На Асю она, разумеется, и не глядит. — Ну, что вы обещаете Ильичу? Тише! Не все разом!

Наконец ребята согласились говорить по очереди. Выступила и Катя Аристова, очень здорово сказала про то, как все больше и больше народу идет за Лениным, что детдомовцы и подавно должны быть горой за него, что надо очень стараться для своего детского дома и стать достойными славных имен Карла и Розы.

Ася слушала и жалела только, что Кате неизвестно одно стихотворение, под заглавием «Коммунизм». Катька умная, она бы вмиг догадалась заставить Асю прочесть его вслух. Очень бы подошло! Очень было бы к месту!

Если бы Асю заставили, она бы прочла, и одна чересчур принципиальная особа убедилась бы, что, если человек иной раз и посмотрит в сторону — не поглазеет, а именно посмотрит, — это еще не значит, что ему все равно и что он социально запущен…

…Вечером Ася и Катя забрались на хоры. Когда-то, во время институтских балов, на этой узкой, нависающей над залом галерее размещался оркестр. У детдомовцев хоры — любимое место уединения. Именно здесь, усевшись на широкий, низкий, немногим выше пола, подоконник, лучше всего поведать товарищу свой секрет, высказать самые заветные мечты…

Вечером здесь особенно хорошо. Внизу — теряющийся в сумраке огромный пустой зал, наверху — прямо перед тобой — небо, полное неведомых тайн. Вовсе не четырехугольное, а бесконечное, — этому есть научные доказательства.

Последние месяцы Ася запуталась в своих представлениях о небесах. Как это там умещаются и орбиты небесных тел и бесплотные ангелы? Как в безвоздушном пространстве могут цвести райские кущи и восседать на престоле бог-отец, в которого Ася должна, хочешь не хочешь, верить, иначе он ее покарает…

— Звезды… — говорит Катя и мечтательно добавляет: — На Украине они большие-большие!..

Катя давно мечтает об Украине, с того дня, как стало известно, что отряд детдомовцев поедет туда на лето. Там детей изголодавшейся столицы ожидают не только звезды, но и пшеничный хлеб и сладкие сочные вишни…

Катя сидит, запрокинув голову, упершись затылком в косяк окна. На блеклом, еще не утратившем закатные краски небе четко вырисовывается ее силуэт. Курчавая, толстогубая Катя в эту минуту особенно напоминает Асе портрет юного Пушкина, оставшийся на память об Андрее.

— Катька! Я ведь давно хотела с тобой дружить, с первого дня. А ты?

— Читай… — Катя все так же смотрит на небо, не шелохнется. — Обещала прочесть, читай!

Ася не в силах преодолеть волнение:

— Ночью сочиняла… Тогда складней получалось. — Она убеждена, что первый вариант, который не удалось записать, был особенно удачным. — Утром уже не то…

— Читай, говорят…

— Ну, слушай…

Ася отходит к перилам, ограждающим галерею. Как ей хочется, чтобы случилось чудо, и здесь, где-то рядом, лишь только она произнесет первую строку, появилась бы Ксения. Возникла бы так же внезапно, как сегодня утром у крыльца. Но где там… Она, всего вероятней, возле колоннады. Любит по вечерам проводить во дворе воспитательную работу.

Хотя нет… Ксения не во дворе! Там девочки тоненько и чувствительно завели песню, которую Ксения петь при себе не дает, потому что такие песни порождены чуждыми вкусами. Девочки так не считают, Ася тоже, но сейчас и она запретила бы это некстати ворвавшееся пение. Приходится молчать и слушать…

Песня длинная. Вначале у девицы кончаются нитки, затем к берегу причаливает корабль, затем красавец моряк предлагает ей сколько угодно ниток — сколько угодно! — но просит взамен выйти за него замуж. Девица не знает, как поступить…

Конец песни, который так возмущает Ксению, особенно нравился девочкам. Моряк-то оказался вовсе не моряком, а его величеством королем, за которого каждой девице лестно выйти замуж… Ася ждет этой последней, волнующей строфы, но песня обрывается. Ага, стало быть, нагрянула Ксения.

— Читай! — говорит Катя. — Ну… Называется «Коммунизм»…

— «Коммунизм», — торжественно объявляет Ася.

Ей очень мило это первое ее стихотворение. Как она только что догадалась, его можно петь на тот же красивый мотив, что и песню, которая исполнялась сейчас во дворе. Ася читает нараспев; «Собрались феи хороводом»…

Феи у Аси не простые: «Одна из них зовется Правдой, другую Равенством зовут»…

Катин силуэт выражает полное внимание, голос Аси набирает силу, но… На бедного везде каплет…

В самую вдохновенную минуту на хоры ворвались предводительствуемые Федей мальчишки. Девочек они не видят, но все же совещаются шепотом. Потом Федя произносит громко:

— Если поездом, то меньше суток!

Можно не спрашивать у заговорщиков, куда это меньше суток пути по железной дороге. Беседа Ксении о Петроградском фронте взбудоражила всех мальчишек. Того и гляди, натворят чего-нибудь, как ранней весной, когда наступал Колчак. Ох и терзали в апреле Федю! Сначала педагоги, затем представитель райкома в кожаной куртке. Ох и разъясняли мальчишкам, что в войне надо участвовать не побегами на фронт, а помощью красному тылу.

— Федька! — пугается Ася. — Тебя же сдадут военному коменданту.

— Сыпь, ребята! — кричит поставленный Федей в караул Оська Фишер. — Шпиявки!

Вся команда мальчишек скатывается вниз по винтовой лесенке. Снизу еще раз доносится одно из самых обидных слов, которые можно услышать в детском доме, нечто среднее между шпионками и пиявками.

— Шпиявки!

— Ослы! — кричит Катя. — Все про вас знаем. — Она оборачивается к Асе. — Плюнь на них и читай. Здорово сочинила…

Асю распирает от гордости. Она с чувством декламирует:

— При чем тут царевич? — раздается хорошо знакомый голос, в котором отнюдь не слышится восторга.

Ксения вбежала на хоры, занятая розыском мальчиков, — что-то они подозрительно шепчутся с самого ужина! Ей пришлось задержаться во дворе из-за глупых девчонок. Поют невесть что, забыли, что время коронованных тиранов прошло, что в республике покончено с ненавистными народу титулами. И вот — снова! Ну, разумеется, это Овчинникова… Как Ксения ни торопится, она должна провести разъяснительную работу:

— Вы только вдумайтесь: царевич Труд! Где ты нахваталась такой ерунды?

Катя вспылила:

— Не ерунда, а стихи про коммунизм! Только и слышишь: Овчинникова, Овчинникова…

— А почему… Почему она даже на коммунизм смотрит сквозь сито прошлого?

С Ксенией произошло нечто странное. Голос ее зазвучал по-детски жалобно, а глаза… в полутьме и то видно, как они округлились с отчаяния.