Черная Пасть - Карпов Павел. Страница 63

Связь охранницы Степаниды Бауковой с Чеменевым была крепкой. Никто иной, как захмелевший Иван Чеме-нев подпутал ее с арбузом, уговорив нести его в аппаратную. Баклажанную икру Маркеловна сама приготовила для Нины Алексеевны, которую сердечно уважала. Днем еще заметила Степанида Маркеловна, как она горбилась около закобызившейся печи, и сжалилась, словно мать, над ней и Сергеем. А поди ж ты, как обернулось дело с переспелым арбузом! Увидел Мамраз в арбузной мраморной рвани, словно ворожея в извилинах ладони, все с первого взгляда: Маркеловне, мол, выпала дальняя дорога и казенный дом... Не к добру она бросила без охраны подъезды и озерную губу около Семиглавого Мара, не ко времени вздумала угощать проперченной икрой с прованским маслом. Видать, не зря сказывается, что простота бывает хуже воровства. А тут тебе и простота, и - воровство!..

События развивались мирно и плавно. Как помнится, от пульта управления печью Мамраз повел Маркеловну по невидимым тропкам соленого ночного царства: она шла впереди и сама торила путь. А тому, кудряшу белозубому, будто все равно было, куда вела его руженосица. По дороге Мамраз укорял ее за сонливость и отсутствие воинской выправки... Обижаться она и не думала: спать любила, а выправку и еще кое-что за тридцать озерных лет соль пои-сточила. Шел Мамраз сзади, но будто вожжами управлял ее ходом, остановками и поворотами. Словно понукал хитрец своим молчанием, неволил идти не куда-нибудь, а на участок машинного сбора, где вчера допоздна пыхтели вол-ковские "божьи коровки". Место это находилось неподалеку от вскрытого пласта, откуда грузовики возили мирабилит для опытной установки. Этой дорогой могли ездить и другие машины, возить не только мокрый, льдистый мирабилит, но и просушенный, собранный сульфат. Другие сторожа этого места не касались, редко добредала сюда и Маркеловна. "Ну, кому охота возиться ночью по своей воле с мешками соли, которой вокруг столько, что возить- не перевозить! А ведь ее и щепотку в суп не положишь" - думала Маркеловна по своей простоте.

Дойти до карьера им не удалось. Не дошел до того места и тот человек, которого они в темноте сначала приняли за чувал с солью. Сначала он стоял неподвижно, но вдруг засуетился и начал оттаскивать к дороге мешки.

- Я же говорю - ночь снопьяная, - протирая глаза, пожаловалась Маркеловна оторопевшему Мамразу.- Всякая кинобредь мерещится! Чего доброго - сядешь на мешок и смотреть начнешь задарма.- Маркеловна сняла с плеча ружье и заглянула в ствол, как будто хотела убедиться, что оно заряжено.- Ты, Мамразушка, понимаешь чего-нибудь? Мне ходячая мешкотара чудится!..

Настороженный Мамраз шепнул Маркеловне, чтобы она не шумела и смотрела, что будет дальше. Маркеловна же поняла предупреждение по-другому: только сейчас она отличала в темноте человека от мешков и сразу же решила действовать. Ей вдруг показалось с перепугу, что и другие мешки зашевелились... После всех передряг Степанида и сама не могла объяснить: зачем и куда она стреляла? Зато очень внятно пояснил потом Чеменев, которого от раскаленной и кучной картечи спас мешок с сульфатом, поднятый на спину. В мешок вошло волчье свинцовое угощение. Не разбирая дороги, Чеменев бросился бежать к Семиглавому Мару, где поджидал Мокридин. Вслед беглецу Мамраз крикнул, чтоб остановился, но где там!.. Чеменеву легче было пасть от выстрела, чем встретиться с кем-нибудь из знакомых. Догнать этого человека было можно, и Мамраз бросился ему наперерез, но тут прогремел второй выстрел, неизвестно кому предназначенный... Мамраз вынужден был вернуться и забрать у Маркеловны ружье, ставшее вдвойне опасным.

Чеменев сумел удрать от Мамраза, но из огня он в полымя попал. Увидев в темноте тощий лучик фонарика, он принял его за сигнал Мокридина. Опрометью метнулся к одинокому огоньку и хотел убрать, похоронить его, зажать в кулаке, чтобы все было бесследно, молча... Но, как говорится, с огнем шутки плохи. В этом Чеменев вполне убедился, когда у него... искры из глаз посыпались.

Брел сейчас Иван Чеменев рядом с Сергеем и страдал не от свинцового удара в челюсть, а от бабьего выстрела в спину. Уж лучше бы - ниже спины, да крупной солью, как сопливому воришке - огороднику. До самой времянки, пока поднимались на изволок, Чеменев молчал. У входа в мазанку, около фанерки на песке, придавленной рельсиной и служившей крыльцом, он потребовал от Сергея:

- Мокридина не замай. Я сам сниму скорлупку!..

Сугробы песка до самого оконца и плоская крыша делали мазанку с виду гораздо ниже, чем она была на самом деле. С крыши, к двери спускалась на железном поводке электрическая лампочка; свет падал переливами, окатывая подступы к халупе мутными волнами. По обеим сторонам фанерного крыльца возвышались песчаные отвалы. Тропинка шла между ними. Одинокая мазанка напоминала блиндаж или погреб для картошки. Дверь на случай заносов открывалась во внутрь. Сейчас она была не прикрыта. Растворив дверь во всю ширь и став спиной к притолоке, Чеменев пропустил вперед Сергея Брагина, откинул марлевую подсиненную занавеску и остановился у порога в недоумении. За столиком, покрытым чистой накрахмаленной скатертью с росписью по краям и острыми углами сидели гости. Под портретом улыбающейся Валентины Терешковой восседал осанистый Степан Зиновьевич Мокридин, а под засушенной мордочкой детеныша сайгака, висевшей на гвоздике, горбился лысоголовый, худолядый, с приподнятой левой бровью Фалалей Кийко. Между ног он держал зажженный фонарь с черно-маслянистым стеклом.

Гости увлеченно резались в карты. На приветствие Сергея сдержанно кивнули и снова вперили глаза в карточный иконостас.

- Вашего короля, Степан Зиновьевич, я козырьком упокоил, - бубнил Кийко, тяжело укладывая на бедного короля свою козырную карту, словно надгробную плиту. - Упокоил и - аминь! - На лоб Фалалею сел крупный черный комар. Подождав пока тот впился, Кийко спокойно снял его двумя пальцами, поднес к глазам, рассмотрел получше и приложил к раскаленному стеклу фонаря. - Упокоим кровососика....

- Развлекаетесь? - спросил Чеменев, загремев в углу ведром. Он угощал водой Брагина.

- Коротаем времечко, чтобы хворь отогнать, - ответил Мокридин. - Перебросились в шесть листиков.

Сергей Брагин внутренне содрогнулся от его выдержки и скрытности.

- Стреляли где-то... Не слышали? - сразу же выказал свою карту Сергей.

- Надо было про это спросить там, около бульдозер а, - с прежней выдержкой, потрясающе спокойно ответил Мокридин. - Никто из вас троих... в темноте даже моим здоровьем не поинтересовался. А я хотя и болезненный, на бюллетене содержусь, но утром приму смену у Мамраза. Решился. Не положено болеть в такое ответственное время. Чтобы не ложиться больше, не раскиснуть в постели, приходится вот в свои козыри дуться. Благо, партнер попался сносный! - Мокридин помолчал, ожидая слов Сергея, но ничего не услышал. Его не смутило молчание Брагина. Наоборот, оно кое-что объяснило. - А я видел вас, когда шел из карьера!.. Вы кого-то ждали, и я не стал мешать. - Степан Зиновьевич в разговоре прилежно побил все карты Кийко и взял из колоды остатки. - А стреляли там, Сергей Денисович, зря! Ведь я лично попросил Чеменева расчистить дорогу для самосвалов, чтобы заезды подсократить. Представьте себе, что все было согласовано с главным инженером Метановым. Подумал я: утром заступаю, стало быть, фронт работ надо подготовить заранее. И вдруг - пальба!.. Стрелкам-то не пришлось бы засылать к пострадавшим своих секундантов! Любопытно, кто стрелял? Могло и убить!

- Масть у тебя черная, Степан Зиновьевич! - вершил беспощадно свои карточные дела Фалалей Кийко. - Вы дамочку с кудерьками под меня подложили, а я ее упокоил... крестовым пестом! Не дрыгнет больше дамочка...

Подойдя сзади к Мокридину с полынным горько-пахучим веником в руке и заглянув через плечо в его карты, Чеменев изрек угрожающе:

- Сдавайся, калядчик!..

- С козырями-то?

- Упокоим! - Кийко взглянул на Сергея и чуть отодвинулся к стенке, как бы приглашая его сесть рядом на узкую, высокую скамейку.