Машка как символ веры - Варфоломеева Светлана Рафаэлевна. Страница 2
– Зоя Матвеевна, вызови лабораторию, анализ крови и в отделение.
Мама
…и сказала: «Зоя Матвеевна, вызови лабораторию, анализ крови и в отделение». Но почему в нашей семье всегда так? Почему все решения должна принимать я? Почему? Я должна думать обо всем, но я ведь тоже работаю. Жора обижается – рыбалка, рыбалка… А палас, а кран? Ведь это и его дом, в конце концов. Именно в эту самую субботу, когда надо все делать, его тянет на рыбалку.
И Машка еще болеет. А Верка сказала отцу: «Дурак», вошла на кухню и сказала: «Дурак». Конечно, она права, но с отцом так нельзя. Потом, когда с Машкой все нормализуется, я с ней поговорю. И этот день рождения, там все перепьются, будут пробовать наркотики. Да, мне звонила Светкина мать, просила Веру отпустить, сказала, что будет с ними все время. Но она же не уследит. Точно обкурятся и напьются.
Нет, нет, нет. Сейчас все решится с Машкой, и я поговорю. Машу подняли в отделение, вернее, это я ее подняла, потому что несла на руках. Потом снова пришла девочка-врач, наверное, она студентка, очень молодая, и мне, честно говоря, доверия не внушила. «Ничего, – подумала я, – завтра придут другие врачи». Но то, что она говорила, не укладывалось у меня в голове. Сначала оказалось, что надо ставить капельницу, потом – что надо переливать кровь и что синяки и сыпь – от недостатка каких-то клеток крови, и я сама должна дать согласие на все эти манипуляции. Позовите Жору!
Вера
– Позовите Жору!
Мама так неожиданно закричала, что мы ломанулись в ординаторскую. Конечно, мы оба подслушивали, но слушали не чужие тайны, а свои. Меня, правда, сразу выгнали, и я пошла в палату, где лежала Машка. Молча сидела с ней рядом и вспоминала, когда в жизни мне было страшней, чем сейчас. Машка, капризная и нахальная младшая сестра, тихо сопела и, когда я хотела ее погладить, стала сопеть сильнее и даже застонала. Мне было страшно, когда умерла бабушка, когда Олег Прунов показал всем мою записку про любовь во втором классе. И еще страшно прыгать через козла, но это был другой, какой-то ненастоящий страх.
Потом пришла мама. И вообще меня не заметила, только лицо у нее было серое. Я пошла искать папу. Он курил на лестнице и тоже не заметил меня. Как-то надо было начать разговор, но мне стало совсем страшно, и я молча стояла рядом. Потом пошла слоняться по коридору.
В холле сидели две медсестры, одна худая и старая, вторая совсем худая и очень старая, старше моей мамы.
– Ты сестра Богдановой? Вот горе-то.
Я знала один секрет про взрослых: если молчать и делать вид, что понимаешь, о чем идет речь, они скажут гораздо больше. А главное, надо повторять их последние слова.
– Горе, – повторила я.
– Такая маленькая, и рак. Второй раз за всю жизнь вижу.
Моя стратегия разговора рассыпалась, как карточный домик.
– У кого рак? У Машки?
– А тебе родители не сказали? Иди, иди.
И обе сделали вид, что пишут что-то в толстых журналах. Я пошла на лестницу, там никого не было. Побрела обратно в палату, мне нужно было срочно увидеть кого-то из родителей. Папа сидел на детском стульчике около дверей палаты. Он молчал и не отвечал на мамины вопросы.
Мама
И не отвечал на мои вопросы, растирая слезы по лицу ладонями. Я очень хотела проснуться и оказаться дома. Но, по-видимому, я не спала.
– Перестань, завтра придут другие врачи, она просто перепутала, она молодая.
Вера
Она просто перепутала, она молодая. Но я видела мамино лицо и понимала, что она сама не верит в то, что говорит:
– Я хочу узнать, что с Машуком.
Муравьи расползлись по всему горлу, и говорить было невозможно. Мама посмотрела на меня, как будто первый раз увидела.
– Мама, это я, Вера, и я тоже хочу узнать, что с Машкой.
Отец встал, обнял меня и голосом человека, похоронившего всех родственников одномоментно, сказал:
– Доктор считает, что у Маши рак крови.
– Па-а-па! Во-первых, рак бывает какого-то одного органа. Вот у бабушки было что? Рак желудка. У деда Николая – рак легкого. Как может быть рак крови? Ведь она течет по всему организму, и потом, рака у детей не бывает.
Тут я поняла, что на меня в упор смотрят четыре родительских глаза: один серый, два карих и один голубой в крапинку.
– Да, – уверенно сказала я. – Рака у детей не бывает.
– А ее завтра переведут в детскую онкологию, – сказала мама, – в Балашиху, где Ивакина лежала.
Кто такая Ивакина, я не знала. Но папа закивал головой:
– Она там долго лежала.
– Вылечилась? – спросила я, активно интересуясь судьбой неизвестной Ивакиной.
– Нет, умерла. – Папа вдруг всхлипнул.
– Ты что! – ошарашенно посмотрела на него мать. – Она же не от рака умерла.
Судьба Ивакиной становилась все более и более интересной.
– Да ведь она на лыжах пошла и в прорубь провалилась.
Дальнейшее я помню плохо. Я смеялась, громко и заливисто, как будто неизвестная Ивакина подмигнула мне с небес. Я хохотала так, как никогда в жизни, – даже когда накормила сволочь Прунова слабительными ирисками перед четвертной контрольной по алгебре. Почему-то папа нес меня на руках, а я все смеялась, а потом плакала, а потом что-то такое щелкнуло внутри, и я поняла, что в нашей жизни все изменилось, и успокоилась.
Мама
И успокоилась. Истерика продолжалась почти два часа, Веру трясло, ее худенькое тело дрожало, и в первый раз она была так далеко от меня. Я была с Машей. Всю ночь я сидела рядом с ее кроваткой. И ни о чем не думала, просто сидела. Жора увез Веру домой. Все кончилось.
Врачи
У нас перевод из Озерска.
Семь лет, девочка, гемоглобин до переливания 40 г/л, лейкоциты 20 тыс., формулу не считали, тромбоциты – единичные. Без гормонов. Девочка областная. Да, документы в порядке, полис есть. Подтвердите перевод из Озерска.
Вера
Из Озерска ехала «скорая», а за «скорой» – пятерка цвета «гранат»; так разделилась наша семья, потому что нас с отцом в «скорую» не пустили. Но Машку мы увидели, и она уже не была такой сине-зеленой и даже что-то сердито выговаривала матери. Это хорошо, потому что злобность – нормальное Машкино состояние.
На самом деле ее зовут не Машка, а хорек, иногда скрипучий, иногда мерзкий, максимум – скунс. Родители, правда, не верят, что у них родился хорек. Но Машка и на самом деле такая, и я ее за это люблю больше, чем какую-либо другую воспитанную девочку. Когда год назад ее обидел отец, она облила его костюм клеем, а когда мама заставляла пить молоко, она вылила целый пакет в окно и попала на голову Лаванде. Лаванда – это вообще отдельная история. Это бывшая мамина подруга, которая… Ну, неважно, что сделала Лаванда, но мы ее не любим, – из солидарности с мамой. А тут еще Машка вылила молоко.
