Машка как символ веры - Варфоломеева Светлана Рафаэлевна. Страница 4

Так вот, у Машки волосы росли так же.

Отец

У Машки волосы росли так же, как у тещи. И нос, и глаза были такие же. Но главное, это характер. Любая фраза начиналась со слова «НЕТ». Потом уже она думала. Самое первое слово она сказала: «НЕТ»; «мама» и «папа» были позже. А когда ей исполнилось шесть месяцев, жена послала ее фотку своей матери.

Теща

А когда Марии исполнилось пять месяцев двадцать дней, мне прислали ее фотографию. Не скрою, что была оскорблена таким поведением дочери. Жалкая судьба неудачницы и мужа-неудачника, двух несостоявшихся личностей. Старшая дочь, Вера, не смогла сплотить семью. Он работал, но не зарабатывал. Она, вместо того чтобы подумать о нас, стала рожать. Без денег, без уверенности в завтрашнем дне. Мне решительно все равно, как они со своим мужем доживут отпущенный срок. Но дети!

Потом она сама, я не вмешивалась, прислала фотокарточку Марии. Это был вылитый покойный брат Николай.

Отец

«Покойный брат Николай». Теща привезла с собой фотографии брата Николая, умершего, слава богу, лет в семьдесят. Детских карточек, конечно, не было. Но в теще жила твердая уверенность, что брат вернулся путем реинкарнации в Машку. В то время наш «брат Николай», живой и здоровый, лежал в кровати цвета темный орех и сосал соску с цветком. Скрытые под кружевным чепчиком проволочные волосы не отвлекали взгляд. «Брат Николай» смотрел на всех ярко-голубыми глазами и пытался ногой почесать нос.

– Живой! – сказала теща. – Как там наша мать?

Мама

«Как там наша мать» было слишком. И молока было мало, и Маруся плакала с каким-то драматическим надрывом, и еще сумасшедшая в доме. Я вздохнула.

– Шучу, – среагировала мать.

С тех пор мы стали общаться. Машка, или, как ее называла бабушка, Мария, была связующим звеном нашей семьи. Моя мама приезжала каждые выходные с одинаковым набором подарков – два яблока, два апельсина или, что чаще, четыре яблока, рулон туалетной бумаги – как память о дефиците ее молодости – и мед.

Отец

…и мед, который в доме никто не ел. Так в семье воцарились мир и кучи ополовиненных майонезных банок с медом.

Снова отец

– Елена Николаевна, мне жаль, что у вас проблемы с Верой. И вы не звоните сюда больше.

Повесил трубку. Весь вечер я ждал Веру, в первый раз хотел сказать, что думаю о ее учебе. Но она приехала поздно вечером. Положила на стол деньги. Две бумажки по пятьсот и одну в тысячу рублей.

– Это нам.

– Где взяла? – спросил я.

– Украла, – спокойно ответила пятнадцатилетняя дочь.

– Вера!

И тут меня понесло.

Вера

И тут его понесло. Вот гад. А еще отец. Я устроилась подрабатывать. Не так просто найти работу, чтобы не получить приключений на одно место. Снова помогла Светка. Мы с ней стали раздавать листовки с рекламками. Правда, ездить надо было очень далеко. Я очень хотела купить Машке Барби с крыльями и еще в больницу видеодвойку, чтобы смотреть кассеты. Но видеодвойку купили спонсоры. Барби Машка расхотела. Новых идей пока у нее не было. Денег, как обещала бабушка, за лечение не брали, лекарства мы не покупали. И потихоньку у меня накопилась приличная сумма. Не надо их, конечно, было показывать отцу. Гордость так расперла грудь, что не смогла удержаться. Ура! Ура!

Отец

«Ура! Ура!» Я объяснил, что «два» в четверти это не ура. И вообще деньги сейчас – моя забота. Но в душе был рад.

Теща

Был рад. Он-то, конечно, рад. Девочка в пятнадцать лет идет работать. Я, безусловно, должна рассказать об этом своей дочери. Но не сейчас. Ирочка позвонила и сказала, что заведующая будет с нами разговаривать:

– Если хочешь, приезжай. Все анализы сделаны, и можно обсудить вопросы на будущее.

Когда я назвала удобное для себя время, выяснилось, что приезжать надо, когда удобно им, врачам. Но я в это время не могу, мне нужно пойти к Марине, она будущее провидит, и получше, чем эти, в белых халатах, скажет, чего ждать. Хотя, чего ждать, если у ребенка рак. Если и выживет, будет от их лечения инвалидом. Одни эти пункции чего стоят.

– Мама, – сказала Ира, – если не хочешь, не приезжай.

Так мне пришлось, бросив привычный уклад, ехать в Балашиху. Далеко, в электричке душно, в автобусе – давка. Но я терпела. Мой долг – поддержать семью во время страшных испытаний. Наставить их. Объяснить причины болезни.

Да, не забыть взять у Георгия деньги. Все-таки дополнительные 100 долларов должны остаться у меня. Сейчас я вынуждена тратить гораздо больше денег. Мне приходится покупать витамины, проходить обследование в платной поликлинике, есть больше овощей и фруктов. Рак в семье – это не просто так. Сейчас я поняла, что отдала всю жизнь детям и работе, а о себе не подумала. Им я четко поставила условие – будут требовать деньги за лечение, жалуйтесь, не молчите. Они много имеют. Бедных врачей я не видела. А за работу им платят зарплату. Я сама с ними поговорю по поводу общения с пожилыми людьми. Я имею право приехать когда хочу.

И когда звонила по телефону, какая-то девчонка невоспитанная ответила, что вся информация есть у родителей. Поговорите, мол, с ними. А они справок о болезни не дают. Понятное дело, не дают, они сами про рак ничего не знают. А про состояние говорит, что оно тяжелое, соответствует тяжести заболевания. Я должна поставить их на место! В больнице оказалось много, очень много народу. В коридорах не протолкнуться.

И еще пришлось ждать врачей.

Отец

Пришлось ждать врачей. И выслушивать от тещи все, что она думает о болезни, о жизни, а главное о том, что Вера стала работать. Коротко, весь смысл ее речи свелся к четырем словам: «Ты Во Всем Виноват». А еще про то, что в Москве есть и Институт, и Центр, и только такие бедные и бестолковые люди оказываются в подмосковной больничке. Нельзя было разрешать делать уколы в спину, нельзя разрешать химиотерапию. Нужно было добиться консультации главного профессора. Она прочитала про него в газете.

– Ира сказала, что она останется здесь.

На этом наш разговор закончился.

Вера

Мама сказала, что в среду в больницу нужно ехать всем вместе. У нас будут брать анализы, чтобы узнать, чей костный мозг подойдет Машке «в случае чего».

Отец

«В случае чего» так это, понятно, в случае рецидива. Я уже прочитал все, что нашел. Рецидив может быть в двадцати процентах случаев. И чем позже он происходит, тем лучше. У Маши ремиссия уже длится больше полугода. Это значит, что, когда она раз в неделю сдает кровь, в ней не находят раковых клеток. И если так будет продолжаться еще четыре с половиной года, то Машка будет считаться выздоровевшей.

Мне казалось, что жизнь уже стала налаживаться. Можно жить от анализа крови до анализа. А тут вдруг – костный мозг. Какие могут быть разговоры, я свой отдам сразу. И почему Ирина завела эти разговоры при Вере? Она же мне совсем не доверяет. Если мой не подойдет, можно позвать Борьку, он-то мужик здоровый. Его подойдет точно.

Мама

Его подойдет точно. Жорик сказал: не надо анализов, я отдаю свой мозг без проб. Если надо больше, возьмем у Борьки. Вам, девочки, волноваться не надо. Интересно, он дурак или прикидывается? Раз пять я ему объясняла про трансплантацию костного мозга. Он каждый раз делал вид, что слушает. И про то, что шанс найти донора в семье очень невелик. И даже братья и сестры подходят только в двадцати пяти процентах случаев. Но исследование делать надо. В отделении были детки, которые совсем уже собирались выписываться, а при обследовании оказывалось, что все надо начинать сначала.