Узбекские народные сказки. Том 2 - Афзалов Мансур Иноятович. Страница 49

Хурлико сказала:

– Я не верю вашим клятвам, я сейчас прикажу обыскать вас.

В карманах Анвара ничего не оказалось. Потом осмотрели карманы брата Хасана и нашли жемчуг и серьги.

– А это что? Почему вы сказали, что не трогали моих вещей? – обратилась она к брату.

Хасан начал клясться, что он не брал драгоценностей и что кто-то по злобе, желая оклеветать его, положил их ему в карман. Он горько заплакал.

Хурлико стало его жалко, она тоже заплакала и сказала:

– Брат Хасан, я твоя сестра Хурлико. Вот ты говоришь, что на тебя наклеветали. Когда Зулейха убила своего ребенка, нож подбросила в мою постель и свалила вину на меня, ты мне не поверил и, отрубив мне руки, выгнал из дому.

– Дорогая кровинка моя, сестра моя, ты ли это? – говорил Хасан.

– Да, это я, – сказала Хурлико, – этот человек мой муж, а два этих ребенка – наши дети.

Хасан и Анвар были вне себя от радости.

Вскоре все они приехали на родину Анвара. Падишах очень обрадовался и устроил торжества, которые продолжались сорок дней и сорок ночей. А клеветницу, злодейку Зулейху, казнили.

Хурлико была мудрой женой падишаха, жила счастливо и достигла всех своих целей и желаний.

Перевод А. Сандель.

БАТРАК И БАЙ

В старые времена близ Чиназа жила бедная вдова. Была она уже преклонных лет, а три сына ее – Ярмат, Шарипи Алдар – только подросли и еще никакому ремеслу не обучились.

Трудно приходилось старушке. Порой дома даже и куска хлеба нельзя было найти, хотя она от восхода до захода солнца, не разгибая спины, пряла пряжу из хлопка и продавала в базарные дни ткачам бязь.

Стала плохо видеть вдова, не могла больше прясть. Позвала тогда она старшего сына Ярмата и сказала ему:

– Сын мой, я слепну, а ты уже почти взрослый. Теперь твой черед кормить семью. Иди-ка поработай.

Отвела старушка на следующее утро своего сына к чиназскому богатею Саттарбаю и договорилась с ним, чтобы он взял Ярмата в услужение.

– Э, бай Саттарбай, вот мой сынок, -сказала старушка, – стал он крепким парнем. Научите его пахать, сеять, урожай собирать и всему, что пожелаете. Будьте ему и отцом, и дядей, и хозяином. Мясо – ваше, кости – наши. А платить будете по справедливости. – Попрощалась вдова, поклонилась пониже и пошла себе домой, опираясь на свой старушечий посох.

– Ну, черная кость, – заговорил бай Саттарбай, – посмотрим, что ты можешь и чего не можешь?

Дал он Ярмату большое сито, в нем муку просеивают, и приказал:

– Сходи, наноси из реки воды.

Побежал Ярмат на реку, зачерпнул ситом воды, а она, конечно, в сите и не держится. Черпал, черпал, так воды не зачерпнул и пришел домой ни с чем.

– Где вода? – закричал бай.

– Разве тем, что вы мне дали, воду зачерпнешь? – сказал Ярмат.

– Ты что, еще спорить со мной, черная кость, смеешь! – разозлился бай Саттарбай, схватил кетмень и ударил Ярмата так, что тот тут же скончался.

Ничего не стоила в те страшные времена жизнь ничтожного бедняка, а потому бай Саттарбай даже особенно не огорчился. Отвез он на арбе тело несчастного Ярмата к его матери-вдове и сказал:

– Никуда не годный был работник твой сын. Поучил я его немного, да вот, видно, пришел его час. Как договорились, так я и сделал… Забирай, старуха, его кости.

Зарыдала безутешная вдова, закричала, застонала:

– Пойду к самому шаху жаловаться!

– Станет шах тебя, нищую старуху, слушать, – сказал бай Саттарбай, – прогонят тебя в три шеи из дворца, да еще о твою спину все палки переломают за назойливость. Лучше миром покончим, а из милости я возьму в услужение другого твоего сына.

Поплакала, поплакала старушка, но что поделаешь – с «господами богатства» разве поспоришь? – и согласилась отдать среднего сына Шарипа баю в услужение.

Посадил бай Саттарбай Шарипа на арбу и отвез к себе. Только приехали, бай и приказывает Шарипу:

– Принеси сейчас же воды! – и дал ему вместо ведра такое же сито, как раньше Ярмату.

Только Шарип не пошел на реку, а заявил баю:

– Ты что, надо мной издеваешься? Какой глупец воду в сите носит? – сказал так и швырнул сито под ноги баю.

Рассвирепел бай Саттарбай:

– Ах вот как, черная кость, ты еще спорить! – ударил кетменем беднягу Шарипа и убил.

Отвез убитого Шарипа бай Саттарбай и говорит безутешной старушке-вдове:

– Кричи не кричи, плачь не плачь, старая, горю не поможешь. Давай третьего сына.

Старушка-вдова плачет, слезами заливается.

– Нет, бай Саттарбай, – говорит, – у меня Алдар – последний сынок остался, лучше с голоду помру, а тебе, злодей, его на верную гибель не отдам.

Но тут вдруг заговорил младший сын вдовы Алдар:

– Отпусти меня, мать, к баю Саттарбаю. Надо же нам с ним рассчитаться за все его милости, что оказал он нашей семье.

– Молодец, – сказал бай, – вот ты, Алдар, словно поумнее будешь своих братьев.

Сели они на арбу и поехали.

По приезде домой бай Саттарбай первым же делом приказал Алдару:

– А ну, пошевеливайся, черная кость, притащи сейчас же воды, да поживей!

Сунул бай Алдару в руки то самое сито, из-за которого братья его жизнь потеряли, и вытолкал взашей из дому.

Алдар и спорить не стал. Забежал по пути на базар, попросил у жестянщика на подержание обыкновенный таз, положил в него сито, да так и принес баю Саттарбаю воды.

– Эге, – сказал бай, – да из тебя, черная кость, человек выйдет!

Стал работать Алдар в доме бая Саттарбая: двор прибирать, скотину кормить, землю пахать, поля поливать, да еще по ночам дом караулить. Не знал Алдар отдыха ни днем ни ночью. А бай Саттарбай только ходит да покрикивает: «Эй, черная кость, опять лодырничаешь!»

Вот раз собрался бай Саттарбай с женой, с чадами и домочадцами в гости в Ташкент. Оставил дома он Алдара и строго наказал ему:

– Эй, черная кость, сторожи дом! Да смотри, чтобы все было в порядке: двор прибери, подмети, чтобы блестел, скаковой конь чтобы из кормушки голову не поднимал, ворота чтобы наглухо были заперты, в комнате для гостей чтобы пылинки на штукатурке не осталось.

– Ладно, – сказал Алдар, – все сделаю, как приказываете, будьте спокойны!

Вернулся бай с семейством из гостей домой, хотел открыть ворота, ничего не получается. Стучался бай, стучался. Алдар выглянул из-за забора и смотрит.

– Эй, черная кость! – крикнул бай. – Почему ворота не открываешь, не видишь, кто приехал?

– Как не видеть, – отвечает Алдар. – Да только ворот теперь не открыть и через десять лет.

– Что ты болтаешь, дурак? Почему нельзя ворота открыть?

– Да вы же приказали их наглухо закрыть, чтобы никто не прошел. Вот я позади ворот новую стенку из кирпича и сложил.

Никуда не денешься – пришлось баю смолчать.

Вошел бай Саттарбай во двор через калитку и ахнул – земля вся была полита льняным маслом. Сколько было у бая в кладовой глиняных хумов с маслом, все до последней капли Алдар вылил во двор.

– Вай, какой убыток! – закричал бай. – Только сумасшедший мог погубить столько добра.

– Я исполнил только ваше поручение, господин бай. Вы же приказали мне, чтобы двор блестел. Вот он и блестит.

Ничего не поделаешь, пришлось баю смолчать. Вдруг видит он, что его любимый скаковой конь обезглавлен, а голова лежит в кормушке. Взвыл бай Саттарбай от ярости:

– Что ты наделал!

– Господин бай, вы же приказали, чтобы конь не поднимал голову из кормушки!

Никуда не денешься – пришлось снова баю промолчать.

Зашел он в комнату для гостей и от огорчения чуть не лишился разума. Оказывается, Алдар, чтобы не осталось на стенах ни пылинки, обломал всю дорогую алебастровую штукатурку с тонкой резьбой.

Застонал бай Саттарбай, схватился за голову и, не сказав Алдару ни слова, убежал на женскую половину дома.

Пришел бай к жене и говорит: